Земля за холмом - Лариса Кравченко

Пограничник с собакой появился, когда они отошли довольно далеко, и Юрка начал недоумевать: что же такое, их никто не встречает? Красная звездочка на ушанке — все нормально! Они остановились, отдышались и поздоровались.

Пограничник не высказал никаких восторгов по поводу их героического поступка. Он сказал: «Ну, что ж, пошли». И было похоже, что для него эта встреча — дело привычное и неинтересное.

Застава оказалась рядом. Странно, как это раньше Юрка ее не заметил? Юрка ничего не разглядел на заставе — наверное, здорово волновался. Только вышку запомнил — на четырех столбах серые от дождей доски, четырехскатная кровля и флаг. Неужели правда — Родина?

Юрка устал и изнервничался, сел на лавочку во дворе заставы и опустил рюкзак на замерзшую землю.

Он не рассчитывал, что его встретят с музыкой, но все-таки… Тот майор на станции Отпор, куда Юрку переправили с заставы, — он говорил с ним совсем не так, как Юрке этого хотелось.

Майор допрашивал Юрку, вернее, он педантично выспрашивал каждую мелочь — какие у Юрки отметки по интегралам, и кто у них читает курс сопротивления материалов? Юрка не понимал, зачем это? Он согласен на любую работу на любой стройке Советского Союза. Неужели он не имеет на это права? Сколько народу перешло за последние годы эту границу, и не вернулись обратно, значит, они где-то здесь?

В конце дня Юрку отвели к майору снова. Юрка думал: опять начнутся разговоры — кто, да что, да откуда. По майор только сказал сухо: есть решение отправить его обратно на Китайскую сторону. Сегодня пусть отдыхает. Завтра ему дадут сопровождающего до границы.

И тут Юрка не выдержал. Злая обида захлестнула его — на этого чисто выбритого майора, который стоит на его пути к Родине. Обида за все трудные дни, которые закончились ничем.

— У вас нет права лишать меня Родины! — И еще, и еще, несдержанные и ужасно глупые от запальчивости слова.

Майор молча дал Юрке высказаться, потом вызвал солдата, и Юрку отвели на старое место.

Юрка заснул под утро. Он крутился на твердой железной койке, натянув на голову казенное жесткое одеяло, думал, и думал, и представлял себе, как он с позором вернется, хотя никто, конечно, не знает, как он уходил (хорошо, что никто не знает), только мама.

Она, наверное, будет даже довольна. И, конечно, он думал, как теперь жить дальше, если Родина для него закрыта окончательно?

Утром майор снова вызвал Юрку. Юрка больше не ждал от него ничего хорошего. Он угрюмо вошел и сел напротив, упрямо нагнув голову. Он не хотел смотреть на майора. Майор говорил, Юрка слушал.

— Ты, конечно, думаешь — с тобой поступают сейчас черство и даже жестоко. Правильно я говорю? Но пройдет время, и ты поймешь, — могло кончиться гораздо хуже. Для тебя. Несмотря на все твои добрые мысли. Я понимаю, тебе нелегко, и мне не хочется, чтобы ты возвращался туда с обидой на Советскую власть. И если тебе так будет легче, — считай, что ты получил приказ, который надо было выполнить. Ты знаешь, что такое приказ? И будем считать — время твоего возвращения еще не пришло. Вот так!.. То, что ты вернешься сюда, я могу сказать тебе твердо, только я не скажу когда — завтра или через год, но это будет. И ты не должен забывать этого. У тебя единственная и прямая задача — закапчивать свой ХПИ. Когда будет нужно, ты приедешь сюда, но уже грамотным инженером, и пользы от тебя будет больше. И, конечно, не так — под проволоку. Попятно?

— Да, — сказал Юрка и поднял глаза на майора.

Майор постукивал но столу тупым концом карандаша и смотрел на Юрку, лицо его было сумрачно, и Юрке вдруг стало стыдно за свою вчерашнюю грубость, захотелось извиниться, но не хватило смелости.

— Иди и не расстраивайся, — майор встал и неожиданно протянул Юрке руку.

Юрку доставили поездом до Отпора, а там пешочком, по линии до границы. Юрку сопровождал солдат с винтовкой. Наверно, он сочувствовал Юркиной участи и всю дорогу развлекал разговором. Оказалось, в сорок пятом он был с войсками в Маньчжурии, только до Харбина не дошел. Юрка шагал по шпалам, тащил на одном плече рюкзак и приходил в норму.

А десятого февраля он снова был в своем институте. В большом зале шло общее собрание студентов, зачитывали проект устава Организации, и Юрку выбрали делегатом на первую конференцию ССМ (Союз Советской Молодежи). И никто не знал, что он был на той стороне, и что он испытал, и как ему скверно и больно вспоминать это. И только то, что его выбрали делегатом, и еще выбрали групповодом на своем курсе, — немного сгладило его переживания.

3. Вступление

Февральские льдинки скрипят под каблуками — Лёлька и Юрка бегут по улице Китайской на свою Первую (учредительную) конференцию.

Солнце ослепительно, ветер с юга пахнет весной, и Юрка с разбега прокатывается по замерзшей луже наравне с китайчатами.

Лёлька, правда, не делегат, как Юрка, но у нее тоже билет, пригласительный, — в ложу печати! Пуговицы у Лёльки на тужурке начищены, и юбка в плиссировку отглажена — конференция!

Лёлька стоит в зале Совклуба и поет «Интернационал». А что это значит — первый раз в жизни петь «Интернационал»!

И алое знамя выносится на авансцену, с золотыми кистями!

— Родина вручает вам это знамя, чтобы вы несли его с честью!

Дыхание перехвачено, и вместо одной Лёльки, с маленькими ее метаниями, рождается вдруг неведомое ей прежде, мощное: «Мы — Организация!»

И тут же, на бархатном барьере ложи, строчит она на обороте билета, корявым почерком то, что завтра должно пойти в набор:

…«Ты слышишь пас, Родина? Мы далеко от тебя, но куда бы ты ни послала нас, Родина, мы будем жить и работать с честью!

Нас мало пока. Сегодня всех нас могут вместить стены этого зала, но завтра нас будет больше под знаменем, объединенных великой целью — Родина и Комсомол!»

Пять лет она будет писать теперь высокие слова в стихах и в прозе, потому что считает это служением Родине — в рядах Организации! И это уже не просто — клубный литкружок, это — отряд идейный и дисциплинированный! И устав как в комсомоле, только с поправкой на местные условия: «Соблюдение законов демократической власти на освобожденных территориях Китая, уважение к китайской Коммунистической партии и обычаям китайского народа…»

Оказывается, они нужны сейчас здесь в Китае, чтобы помогать ему строить новую жизнь! «…Нам ли выращивать в душах плесень, гитары расстраивать тоской по Родине? Если мир наш сегодня суров и тесен, значит, в нем мы нужней сегодня!»

Лёльке виден сверху весь зал и взметнувшиеся при голосовании квадратики делегатских билетов — выборы в руководящие органы Союза! И Юрка на сцепе за красным столом мандатной комиссии. Юрка сегодня занят, и они не перекинулись и парой слов в перерывах, но это не так важно. Вечером они будут идти с конференции с ребятами — одна большая шеренга, под руки поперек темной Китайской и петь: «Дети разных народов, мы мечтою о мире живем…»

Они давно поют это, после Пражского фестиваля молодежи, но теперь по-иному звучит гимн демократической молодежи в ночном Харбине, потому что они — Организация и нет больше оторванности их от молодежи мира! Представитель Консульства СССР приветствовал сегодня создание Организации и вручал им знамя Ленина — Сталина! И из самого Антифашистского комитета советской молодежи будут идти к ним толстые пакеты с материалами для журнала, который называется «Советская молодежь», а Лёлька и Юрка, естественно, — члены редколлегии! Редактор журнала Лазарь — суматошная «журналистская душа» в очках и прическе ежиком — зав. сектором печати Комитета.

Вообще в Комитет вошли почти все ребята из тех «старосоветских», как называют их в городе, что были еще при японцах советскоподданными — Гена Медведев и другие. Когда-то они охраняли город в сорок пятом (у Гены на пиджаке медаль — «За победу над Японией»).

Лёлька заполнила анкету о вступлении и отнесла в Комитет:

«Я, Елена Савчук, желаю вступить в члены ССМ, чтобы повысить свой политический уровень и принести пользу нашей Родине!»

Февраль был сумасшедшим и март — тоже. В институтском райкоме стоял один стол, а стульев вообще не полагалось — заседания групповодов на больших переменках проходили стоя: выслушать задания и — на лекции! На полу лежали стопки уставов — серенькие книжечки, перевязанные веревкой, а папка с протоколами — на подоконнике. Юрка ходил перемазанный краской — золотой, когда рисовал значок ССМ — на стену, и белой, когда писал лозунги в подвальной столовой.

Юрка стал важный и деловой — не подступиться! Лёлька сталкивалась с ним в коридорах на большой скорости.

— Привет, товарищ Савчук! — и бежал дальше.

Кроме него в райкоме еще два Юры: Юра Первый — председатель и Юра Второй — секретарь (в смысле — технический, это позднее уже стало все совсем как в комсомоле — секретарь райкома!)