Нескучная классика. Еще не всё - Сати Зарэевна Спивакова

что “Песни Гурре” Шёнберга и музыка Баха одинаково духовны и “Симфония псалмов” Стравинского – одно из самых высокодуховных произведений. На мой взгляд, хорошая музыка всегда бывает духовной и в ней можно найти какие-то элементы мистики. А ярлыки, которые появляются в западной или отечественной прессе, не имеют значения. Они бывают так же условны, как и названия сочинений. В моем случае.

С. С. Я сейчас сделаю неожиданную модуляцию. Общаясь с вами, я не воспринимаю вас как композитора, который написал музыку к фильму “Мимино”. Мне важнее, что вы написали “Стикс”. Когда вы писали песенку про птичкуневеличку “Чито-грито”, могли ли вы предполагать, что она станет, как сейчас говорят, хитом десятилетия?

Г. К. Естественно, не предполагал! Везде, где только могу, я говорю, что ее написал Данелия. Знаете, это Глинки, по-моему, слова, что музыку создает народ, а мы только занимаемся аранжировкой. Данелия в этом случае и выступал в роли народа. Он принадлежит к той категории режиссеров и музыкально мыслящих личностей, которые добиваются всеми правдами и неправдами того, чего хотят. Он бесконечно мне тыкал пальцем по клавиатуре и говорил: “Я хочу это, я хочу это!” Так что он эту песню написал, я просто ее привел в порядок, поэтому этот грех можно с меня снять.

С. С. Я вас в грехе-то не обвиняю, я просто считаю, что мы и сами не знаем, как наше слово отзовется.

Г. К. Слово слову рознь. Вот, например, музыка, написанная к фильму того же Данелии “Не горюй!” или к его же фильму “Слезы капали”. Это музыка… Я ведь очень многому научился у тех людей, с которыми меня свела судьба. И Данелия, как и Роберт Стуруа, один из тех, у кого я не только научился, но и продолжаю учиться по сей день. И вот сейчас Данелия снимает новый мультфильм “Ку! Кин-дза-дза”. Я писал музыку к фильму, а сейчас он будет, значит, истязать меня в связи с этим мультфильмом. И, с одной стороны, я предвкушаю эти мучения, а с другой – я счастлив, что меня судьба опять с ним свела.

С. С. Сейчас, когда мне уже немало лет и я счастлива, что знаю Канчели по совершенно другим сочинениям, честно признаюсь в своем грехе. Мне было лет, наверно, шестнадцать, когда я первый раз увидела вас гуляющего в раздумьях по Дилижану, где находился Дом творчества композиторов. Мне сказали, кто вы. Я смотрела на вас с восхищением: это тот самый человек, который написал волшебную мелодию, которую все поют, не понимая даже, что означают слова. А выясняется, что во всем виноват все-таки Данелия?

Г. К. Да.

С. С. Тот же самый, который при исполнении “Маленькой Данелиады” выдавал себя за автора текстов.

Г. К. Это шуточная история. Я эту пьесу написал по мотивам музыки из фильмов “Кин-дза-дза” и “Слезы капали”, меня Гидон Кремер попросил. Там музыканты по ходу дела несколько раз должны пропеть “ку”. Данелия в Москве слушал ее два раза. Один раз ее играл Гидон Кремер с “Кремератой Балтикой”[28], а один раз Володя Спиваков с “Виртуозами Москвы”. Данелия присутствовал и в Большом зале консерватории, и в Доме музыки. И Кремер, и Спиваков попросили его подняться, и он имел “наглость” встать и кланяться всему залу за две буквы – “ку”.

С. С. Еще и автографы давал!

Г. К. Да, а Резо Габриадзе в Тбилиси мне сказал: “Между прочим, одна буква его, а вторая моя. Я тоже ведь автор сценария «Кин-дза-дза». Так что буква «к» – его, а «у» – это моя буква!”

С. С. Мне вспомнилось сейчас, как Иосиф Бродский на вопрос, каково ему живется в Америке, ответил: “Америка – это продолжение пространства”. Для вас Бельгия, где вы довольно давно живете, – это тоже продолжение пространства, общего пространства культуры?

Г. К. Это продолжение вот того Дилижана, о котором вы упоминали. Я в Дилижане написал шесть симфоний, приезжал туда в течение двенадцати лет, если не больше.

С. С. Скажу не без гордости: это вклад Армении, моей родины, в ваше творчество.

Г. К. Разумеется! Дилижан остался для меня каким-то особенным местом, и он существует и будет существовать, пока я буду жив. Но Седьмую симфонию я писал уже в Боржоми, там тоже построили Дом творчества. Музыку, которую я писал для себя, не прикладную музыку, я всегда сочинял, уезжая из дома. И вот начиная с 1991 года я как бы нахожусь в домах творчества. Должен с благодарностью упомянуть Берлин, где я пробыл четыре года. А с 1995 года я работаю в Доме творчества, который находится в Бельгии. Но все остальное, что происходит в моем сознании, по-прежнему связано с Тбилиси. Словно я как жил, так и живу на моей улице и в моем доме, но работаю вне дома, как бывало до 1991 года.

С. С. Следующий вопрос опять хочется начать с цитаты, наверное, своих слов не хватает. Когда вы возвращаетесь в Тбилиси, вы находите тот самый “город, знакомый до слез”, тот, который вы знали, где еще есть адреса, по которым звучат голоса – родные, незабытые?

Г. К. Пожалуй, нет. Многое изменилось, многое ушло, и ушло навсегда. Но не будем забывать, что и пришло многое. Может быть, немножко странное для меня, но новое и прекрасное. Скажу без ложной скромности, что ни на одном континенте почти не осталось залов, самых лучших залов, где мне не довелось бы слушать свою музыку. Но Большой зал Московской консерватории для меня особенный по многим причинам. И уже много лет я трепещу в ожидании того, что его поставят на ремонт. И каждый раз с этим залом прощаюсь, как в последний раз, ведь если его поставят на ремонт, я могу уже не дождаться окончания этого ремонта. Мне немало лет.

С. С. Мы все знаем, сколько вам лет, – не так уж много!

Г. К. Нет, нет, много. Что-то уходит, и что-то приходит, а что-то не меняется, остается прежним. Так и мой родной город Тбилиси, так и моя страна. Я часто бываю в Тбилиси, намного чаще, чем раньше, по нескольку раз в год. Я никогда не чувствовал себя эмигрантом. Потому, наверное, что при советской власти люди, уехав на Запад, уже не могли вернуться, а теперь вернуться ничто не мешает.

С. С. Да, то трагическое время, к счастью, ушло.

Г. К. Недавно я был в Петербурге, у меня там шли концерты. Бывал в Екатеринбурге, в Нижнем Новгороде,