Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965 - Манчестер Уильям

До тех пор пока функционировали такие железнодорожные центры, как Дрезден, Гитлер мог свободно перемещаться внутри страны. Немцы перебросили три дивизии на Русский фронт и собирались добавить еще восемь. Это так встревожило Сталина, что в Ялте он попросил Рузвельта и Черчилля, чтобы англо-американские воздушные силы подвергли бомбардировкам все железнодорожные узлы и, главное, Дрезден. За три ночные бомбардировки, с 13 по 15 февраля, на центр Дрездена было сброшено 2 тысячи тонн фугасных и зажигательных бомб. Кипела вода в фонтанах; старинные кирпичные и каменные дома превращались в груды обломков. Точное количество погибших неизвестно, считается, что погибло от 20 до 30 тысяч человек. Спутя десять дней после бомбардировки Дрездена Черчилль проводил выходные в Чекерсе. Старика сопровождали Колвилл и обычная свита, включая Бомбардировщика Харриса. Колвилл спросил Харриса, каковы результаты воздушного налета на Дрезден. Харрис ответил: «Больше нет никакого Дрездена». Черчилль говорил о налете гораздо менее броскими фразами. Черчилль не распространялся на эту тему, во всяком случае, позже написал Колвилл, «в моем присутствии, и я уверен, что он наверняка говорил об этом, если бы считал это чем-то особенным»[2160].

Спустя шесть недель, 1 апреля, Черчилль написал записку начальникам штабов: «Мне кажется, пришло время, когда вопрос так называемых площадных бомбардировок немецких городов должен рассматриваться с точки зрения наших собственных интересов». Учитывая, что война практически выиграна, написал он, продолжение бомбардировок такой мощности приведет к тому, что союзникам достанется разрушенная страна, которая не сможет обеспечить ресурсами, необходимыми для строительства и восстановления домов в Британии, не говоря уже о Германии. В проекте записки (которую он назвал «черновой») он использовал слово «ужас» для описания бомбардировки, и добавил: «Разрушение Дрездена остается серьезным аргументом против проведения бомбардировок союзниками». Черчилль вычеркнул эти строчки из окончательного документа после возражения начальников штабов. Но он высказал свое мнение: пришло время прекратить воздушные атаки, на которых он настаивал в течение четырех лет[2161].

6 марта, под предлогом необходимости создать стабильную ситуацию за линией фронта, Советский Союз установил марионеточное правительство в Румынии. Во время осенних переговоров Черчилль предложил Сталину 90 процентов «интересов» в Румынии, но не считал, что это дает право в одностороннем порядке устанавливать новое правительство. Переворот, написал Колвилл, «взбесил премьер-министра, который счел, что наша честь поставлена на карту… Премьер-министр и Иден опасаются, что мы напрасно доверяли нашему русскому союзнику, и с унынием смотрят в будущее». А будущее быстро приближалось[2162].

Начиная с июня 1941 года предпосылка, что Гитлер должен быть побежден, стала цементным раствором, скреплявшим сначала Черчилля и Сталина, а затем альянс более чем три года, даже когда в фундаменте появились трещины. Но когда стало ясно, что Гитлер и нацистская Германия обречены, этот объединяющий элемент больше не скреплял англо-американо-русский альянс. Ялтинская конференция созывалась не ради обсуждения планов нанесения поражения Гитлеру, а для того, чтобы раз и навсегда решить вопрос с изменениями на политической карте послевоенной Центральной и Восточной Европы. Но, несмотря на то что три лидера союзных держав в течение трех лет воевали во имя общей цели, теперь каждый преследовал свои цели, и они расходились даже во мнении относительно финального акта войны.

7 марта передовые подразделения американской 1-й армии перешли по железнодорожному мосту через Рейн у Ремагена, примерно в 100 милях к югу от британских и канадских армий Монтгомери, стоявших у Рура. Немцы хотели уничтожить Ремагенский мост, но американцы успели обезвредить взрывные устройства за несколько минут до взрыва. К утру 8 марта американцы закрепились на восточном берегу. Спустя неделю американская 3-я армия форсировала Мозель, а спустя семь дней – Рейн у Оппенхайма, к югу от Майнца и примерно в 150 милях к югу от Монтгомери, которому потребовался месяц на то, чтобы занять эту позицию. Руру грозила опасность, и фон Рундштедт, получивший гитлеровский приказ защищать Рур любой ценой, направил армии на низменный участок фронта. Фон Рундштедт (который несколько месяцев назад был вновь назначен командующим на Западном фронте) замедлил наступление британцев, но 21 марта Монтгомери был готов к наступлению. В ту ночь первые отряды «Черной стражи» (Black Watch, 42-й Королевский пехотный шотландский полк) форсировали Рейн. Спустя две ночи основные силы Монтгомери, включая американскую 9-ю армию, перешедшую под его командование, форсировали Рейн. Операция получила кодовое название «Пландер», и Уинстон Черчилль прилетел к поднятию занавеса.

Монтгомери просил Брука не пускать Черчилля, но от Старика не так-то просто было отделаться. Британцы не воевали на немецкой земле с 1813 года. Черчилль прибыл в передовой эшелон штаба Монтгомери в сопровождении помощника Томми Томпсона, Брука и Джока Колвилла. Старику выделили два жилых автоприцепа, один для работы, другой для сна. В распоряжении Монти, написал Колвилл, было несколько жилых автоприцепов. Один принадлежал итальянскому генералу Бергонцоли; второй предназначался для сна, а третий, заполненный клетками с канарейками, служил кабинетом картографии. На стене висели два портрета Роммеля. Утром 24 марта Колвилл с товарищами отправились на высокий речной берег. Они смотрели и слушали, как 2 тысячи тяжелых орудий вели заградительный огонь и как над головой проносились бомбардировщики и истребители. Высоко в небе проплыла воздушная армада планеров и десантных самолетов, направляясь к месту высадки десанта. В какой-то момент Колвилл заметил далеко в небе инверсионный след, круто изгибавшийся в западном направлении: «Фау-2», летевшая в Антверпен или Лондон. Черчилль наблюдал за происходящим из штаба Монти. Все заметили, что некоторые самолеты союзников объяты пламенем и высоко в небе раскрываются парашюты[2163].

На следующий день премьер-министр предпринял вылазку на берег реки. Там, неподалеку от Везеля, он взобрался на разрушенный мост, чтобы обозреть окрестности. Брук считал это безрассудством, тем более что немецкие снайперы и артиллеристы открыли огонь по британским саперам, находившимся в нескольких сотнях ярдов ниже по течению. Рядом падали снаряды, поднимая столбы грязи и воды, и Брук посоветовал Черчиллю вернуться в штаб. Вместо этого Черчилль «схватился обеими руками за покореженную балку моста, обхватив ее обеими руками и глянул через плечо… скривив губы, со злостью в глазах! Слава богу, он спокойно ушел, но ему очень не хотелось уходить, он получал огромное удовольствие!». На следующий день, побывав в штабе Эйзенхауэра, Старик предложил Монтгомери переправиться на катере на противоположный берег. «Почему бы и нет», – ответил Монтгомери. Позже Черчилль написал: «Ярко светило солнце, и мы совершенно спокойно высадились на немецком берегу и беспрепятственно побродили по нему примерно полчаса». Позже в тот день, вспоминал Брук, Черчилль совершил прогулку к реке и, придя на берег, «торжественно справил малую нужду в Рейн». Он стоял спиной, но Брук был уверен, что на лице Старика сияла «довольная мальчишеская улыбка»[2164].

В течение недели Монтгомери с американской 9-й армией заняли плацдармы около 20 миль глубиной и 35 миль шириной по обе стороны Везеля. Американские 1-я и 9-я армии взяли в кольцо немецкую армию в Руре и встретились в Липштадте, близ Падерборна. К 4 апреля британская 2-я армия Монтгомери продвинулась еще дальше на восток, к Хамельну, на реке Везер. Таким образом, британцы с американцами оказались приблизительно в 150 милях от Берлина, прямой путь через северные равнины Германии. Тем временем русские армии в низовьях Одера на протяжении восьми недель занимались пополнением материальных запасов, чтобы совершить финальное, 50-мильное наступление на Берлин. Русские сообщили Эйзенхауэру, что, скорее всего, перейдут в наступление в середине[2165].