Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965 - Манчестер Уильям

Спустя пять лет Черчилль написал в мемуарах: «Самым неотложным поводом для созыва Ялтинской конференции был польский вопрос, и он выявил одну из основных причин, которая привела к распаду Великого союза». У каждого из государств «Большой тройки» была приоритетная задача, которую требовалось решить в Ялте. Для Черчилля важнее всего было решить польский вопрос. Рузвельт хотел окончательно утвердить структуру Организации Объединенных Наций. Кроме того, он хотел добиться от Сталина твердых обязательств по поводу войны в Тихоокеанском регионе. На той неделе генерал Макартур взял Манилу, и война против Японии вступила в новую, решающую фазу. Проблем, требующих решения, становилось все больше: русские, отправив солдат в Иран, похоже, собирались посеять там раздор. Необходимо было обсудить вопрос немецких репараций и связанные с ним вопросы «расчленения» Германии (на этом термине настаивал Сталин) и создания оккупационных зон союзников в Германии и Австрии. Должна ли Франция иметь такую зону? Черчилль считал, что должна; Сталин, который несколько месяцев назад подписал с де Голлем договор о дружбе, считал, что Франция должна играть роль в послевоенном мире, но ограниченную; Рузвельт, несмотря на то что терпеть не мог де Голля, не собирался тратить политический капитал на этот вопрос. Повестка дня в Ялте не ограничивалась вопросом польских границ и структурой польского правительства – точнее, так было бы, если бы «Большая тройка» прибыла на конференцию с готовой повесткой дня. Но этого сделано не было. Вместо этого в течение восьми дней на совещаниях и вечерних банкетах каждый из лидеров ждал подходящего момента, чтобы поднять наиболее волнующую его тему[2149].

Польша, безусловно, представляла немалый интерес для Сталина, но по другим причинам, нежели для Черчилля; они преследовали разные цели. Позже Черчилль написал, что «польский вопрос обсуждался не менее чем на семи или восьми пленарных заседаниях Ялтинской конференции». Польша и правда часто всплывала в разговоре, но к сути дела «Большая тройка» подошла только на третьем заседании, поскольку, как позже написал Аверелл Гарриман, «судьба Польши… была практически решена до того, как Рузвельт и Черчилль в Ялте приступили к обсуждению вопроса со Сталиным. События их опередили». Спор, по сути, сводился к следующему: являлась ли Польша (со своими границами и будущим правительством) чистым листком, который следовало заполнить (как считали Черчилль и Рузвельт), или же коммунистическое люблинское правительство (в Варшаве) должно было заложить основу дальнейшего развития польского самоуправления (как считал Сталин). Черчилль напомнил Сталину, что для Британии было делом чести вступить в войну за Польшу. Сталин, как он это делал в течение трех лет, напомнил Черчиллю, что если для Великобритании вопрос о Польше является вопросом чести, то для России это не только вопрос чести, но и вопрос безопасности – чести, поскольку русские на протяжении веков регулярно вступали в конфликт с Польшей, а безопасности, поскольку «в течение последних тридцати лет Германия дважды пересекала этот коридор вследствие того, что Польша была слаба». Он не отказал себе в удовольствии подчеркнуть тот факт, что Черчилль хочет навязать Польше свои условия, в то время как он, Сталин, которого называют диктатором, хочет только, чтобы поляки (под предводительством его люблинских марионеток) следовали собственным путем. Беспорядок, не поддающийся решению[2150].

И хотя Рузвельт во время конференции написал Сталину письмо, в котором ясно изложил свои сомнения по поводу Польши, президент демонстрировал безразличие, часто отпуская шутки, которые снижали значимость вопроса. Желая поскорее закончить очередной зашедший в тупик разговор, Рузвельт сказал: «Польша является источником проблем уже более пятисот лет». К концу другого совещания Рузвельт, внимательно изучавший карту Восточной Европы, спросил Молотова, как давно некоторые территории принадлежали Польше. Когда Молотов ответил: «Очень давно», Рузвельт сказал: «Это может вынудить англичан потребовать вернуть Соединенные Штаты Великобритании». На этой ноте Рузвельт, почувствовав усталость, отложил заседание. Что касается поведения Рузвельта, то позже Иден написал: «Я не думаю, что ухудшение самочувствия сказывалось на суждениях президента, хотя на конференции он вел себя менее уверенно, чем мог себе позволить»[2151].

Во время пленарных заседаний 9 и 10 января «Большая тройка» наконец пришла к соглашению по поводу Польши, точнее, к временному соглашению. Несмотря на настойчивые заявления, что никто не должен решать за поляков, Сталин добился своего. Люблинские поляки были признаны временным польским правительством, которое, в свою очередь, должно было дать обещание провести выборы, как можно скорее (Сталин считал, в течение месяца), но законность выборов должны были обеспечивать не представители трех союзников в Польше, а министры иностранных дел «Большой тройки», на встрече в Москве. Это не соответствовало намерениям Черчилля, который хотел, чтобы Польша была «хозяйкой в своем доме». Он мог вернуться в Лондон и честно сказать в палате общин, что они с Рузвельтом не бросили лондонских поляков, не признали в целом люблинское правительство, но договорились о механизме свободных выборов для всех польских фракций, которые будут решать судьбу своих соотечественников. Однако в Ялту не пригласили ни одного польского лидера, чтобы услышать его точку зрения по этому вопросу. Наконец «Большая тройка» уладила вопрос с польскими границами, но опять же в виде временных рекомендаций, подлежавших дальнейшему рассмотрению на мирной конференции. Границы, западная и восточная, будут такими, как обсуждалось годом ранее в Тегеране, – половина Восточной Пруссии полякам, половина России; восточная граница пройдет по линии Керзона, Верхняя Силезия отойдет полякам, а Львов войдет в состав России. Новая граница сдвинется к реке Нейсе, но, как и в Тегеране, не было принято окончательного решения, к какому рукаву, западному или восточному. В итоге окончательное решение по поводу польских границ, как и по многим вопросам, обсуждавшимся в Ялте, было принято «к рассмотрению». Позже Черчилль написал: «Это лучшее, чего я мог добиться»[2152].

Этот день прошел под лозунгом «к дальнейшему рассмотрению». Сталин настаивал на сумме немецких репараций в 20 миллиардов долларов, и половина этой суммы должна пойти России. Черчилль был против: сумма значительно превосходила ту, которую могла реально заплатить Германия; это было повторением жестоких условий Версальского мира. Черчилль настаивал, чтобы ни в одном документе не указывалась конкретная сумма; Сталин добился своего, хотя Рузвельт считал, что все остались при своем мнении и вопрос будет урегулирован позже. Подобным образом стороны обошлись с вопросом «расчленения» Германии, единогласно решив, что первым шагом в этом направлении должны стать зоны оккупации. Таких зон должно было стать четыре: Францию учли. К облегчению Рузвельта, русские отказались от требований отдельного членства в ООН для каждой из своих шестнадцати республик и сказали, что удовлетворятся двумя местами. Рузвельт согласился, что предложение «заслуживает благожелательного рассмотрения». Молотов поставил высокие цели и добился желаемого. Но даже эта договоренность была достигнута только «в принципе», ее предстояло рассмотреть в апреле на конференции Объединенных Наций в Сан-Франциско (Белоруссия и Украина были приняты в члены ООН в октябре 1945 года). Таким был стиль Рузвельта – двигаться дальше, не оказывая давления.

Что касается Тихоокеанского фронта, Рузвельт хотел получить согласие Сталина на использование авиабаз на Азиатском континенте; Сталин хотел вернуть Сахалин и другие территории, захваченные Токио в 1905 году. Маньчжурия должна была стать русской «сферой» (стремление Рузвельта уничтожить сферы влияния не распространялось на Россию). Азия, утверждал Черчилль, была одним из тех вопросов, который не вызывал у него интереса. «Для нас, – позже написал он, – проблема [тихоокеанские договоренности и соглашения] была второстепенной и имевшей к нам весьма отдаленное отношение». Возможно, но Сталин и Рузвельт достигли соглашения по ряду азиатских вопросов, тайно и не посоветовавшись с британцами и Чаном. «Это [соглашение], – написал Иден, – на мой взгляд, было позорным побочным результатом конференции». Кроме того, написал Иден, оно дискредитировало доводы тех, кто списывал решения Рузвельта в Ялте на его болезнь. Во время конференции, которая «требовала огромных усилий даже от такого энергичного человека, как Черчилль», Рузвельт нашел время и силы вести параллельные переговоры со Сталиным[2153].