Ода абсолютной жестокости - Тим Скоренко

– Нет, – отвечает Бельва. – Совсем не скучно.

В её голосе – холод. Наверное, ей слишком часто задают подобный вопрос, потому что она красива. А может быть, наоборот, слишком редко, потому что боятся Риггера.

– Бельва, – говорю я, – если Риггер не вернётся…

Она перебивает.

– Риггер вернётся. И обязательно задаст мне вопрос, не приставал ли кто-нибудь ко мне в его отсутствие. Я могу ему ответить, что никто. Что всё в порядке. А могу сказать, что гладиатор Чинчмак вёл себя по отношению ко мне некрасиво. И всё.

Я киваю.

– Хорошо. Я понял.

Прохожу мимо. Я всё ещё чего-то не понимаю.

Условно я называю этот день последним днём. Для кого он станет последним – неизвестно. Может быть, для меня. Может быть, для Вепря. Может быть, для Жирного. Но для кого-то безусловно станет.

Вчера я сказал Лорне, что не хочу её видеть в эту ночь. Я постарался объяснить ей это достаточно корректно. Кажется, она не обиделась.

Я смотрю в потолок и думаю, зачем мне всё это надо. Неужели мне не хватает той жизни, которая у меня есть? Неужели жажда власти – это навсегда, это неискоренимо из человеческого разума? Я похож на человека, который сам в себя целится из арбалета, но боится спустить рычаг, потому что не уверен в том, что это принесёт выгоду.

У дверей дома меня встречает Носорог.

– Доброе утро.

– Угу, – я хмыкаю что-то неопределённое.

– Жирный хочет тебе что-то сказать.

– Пошли.

Мы идём к усадьбе, но внутрь войти не успеваем. Навстречу нам появляется сам Жирный со стандартной свитой: телохранители, Мартилла, Кость.

– А, Чинчмак. Ну что ж, ты голов?

Он широко улыбается.

– Да, – говорю я. – Готов.

– Ко всему?

– Ко всему.

– Тогда поехали. Сопроводишь меня до арены.

Мы идём к конюшне. Партизан выводит конец. Для Жирного – огромного рыжего скакуна, для остальных – чуть попроще и поменьше. Жирный на удивление легко запрыгивает на коня. Бывают такие люди. Они толстеют, рыхлеют, всё, что угодно, но в любом случае остаются великолепными наездниками, как их не крути.

Кость выглядит на лошади странно. Она похожа на живой скелет, и Партизан подбирает скакуна ей под стать, худого и довольно страшного. Ей, по-моему, безразлично.

Мой скакун – серый в яблоках. Люблю такой окрас. Просто люблю, и всё, особых причин нет.

Мы выезжаем на дорогу. Впереди – я и Жирный.

– Говорят, ты навещал Скволла… – говорит он.

– Старые знакомцы.

– Знаю. Что-нибудь выяснил о Вепре?

– Нет. Скволл сказал, что тот прибудет сегодня своим ходом.

– Если он может прибыть незаметно, значит, не такой уж он и страшный.

– Может быть.

Жирный ускоряется, жестом показывая остальным не догонять его. Он хочет поговорить со мной.

– Вчера мы со Скволлом ужинали, – говорит он. – И беседовали на различные темы. За одну политическую уступку Скволл готов сдать бой.

Это что-то новенькое.

– За что?

– Это не важно. Земли на севере. Они сейчас нейтральные. Там царит хаос и постоянная война между мной, Скволлом и провинцией Угарт. Скволл предложил объединить силы, чтобы стереть Угарта. А земли поделить после пополам. Это меньше, чем может быть, но больше, чем есть сейчас.

– Вы можете сделать это, даже если бой будет честным.

– Ты не понял, Чинч. Я поставил такое условие. Вепрь сдаёт бой. Я присоединяюсь к Скволлу.

– Скволл может сделать аналогичное предложение Угарту.

– Вряд ли. Угарт не согласится ни под какими условиями. Он слишком самоуверен.

– Что нужно делать мне?

– Биться. Просто биться в полную силу. Не удивляйся, если Вепрь окажется не таким сильным, каким его все рисуют.

– Я понял.

Жирный одёргивает коня и снижает скорость. Я тоже.

Мы въезжаем на территорию арены в молчании. Жирный кивает мне. Я оставляю лошадь слугам, а сам иду в помещение для гладиаторов. Оттуда появляется Болт и дёргает меня за рукав.

– Пошли, – говорит он.

Мы спускаемся по лестнице и попадаем в подземную часть комплекса Арены.

– Я договорился со стражниками, нас пустят.

Мы минуем стражника-алебардиста в кожаной одежде. Коридор становится уже, а затем внезапно расширяется и превращается в зал. Стены в зале каменные: это обработанная камнетёсами пещера естественного происхождения. К стенам прикованы рабы. Кто-то поодиночке, кто-то целым скопом. Когда они нужны для работы, никто их не расковывает. Их «отстёгивают» от стены и ведут на место работы сцепленными между собой. Рабы нужны довольно часто. Копать ямы и котлованы, строить здания, работать на добыче угля и руды. Это – «местные» рабы, используемые изредка для здешних нужд. Гораздо хуже тем, кто попал в рудники: они работают всё время – под кнутом и нагайкой.

Те, кто замечает нас, встают. Стражников нет.

Мы проходим через зал. Между этим и следующим помещением – небольшой коридор с ответвлением. Мы сворачиваем и оказываемся в подобии кладовой. Тут хранятся лишние кандалы и цепи.

– Слушай, – говорит Болт. – Всё по плану. Всё в порядке. Бой начинается. Через минуту – взрыв. Главное – чтобы ты продержался. До рассвета остаётся пять часов. Мы сразу отключаем Жирного и всё его окружение, всех гладиаторов – под их трибуной особо мощный заряд – и большую часть публики и быдла. И дворовых. Сколько у нас гладиаторов?

– Как и было, восемь.

– Немного. А у Скволла?

– Вся его свита умеет сражаться. Ещё двадцать человек.

– Плюс рабы, плюс сочувствующие крестьяне и дворовые. Людей Жирного после взрыва должно остаться не более двадцати человек.

– Должно.

– Ну и Вепрь. Не знаю, что он такое, но он, говорят, стоит сотни. Главное, чтобы он понимал, кого можно убивать, а кого нельзя.

– Он будет действовать только по приказу Скволла.

– Хорошо. Голова-с-Плеч сказал, что казематы подготовлены. Тех, кто не наш точно, – в камень. Остальных – в кандалы сюда. Будем проводить индивидуальные беседы. Наши гладиаторы всё знают?

– Их не будет на трибунах в момент взрыва. Как только они услышат грохот, они станут вырезать тех гладиаторов, которые останутся внизу.

– Пантера?

– У Пантеры почётное место на гладиаторской трибуне.

– Хорошо.

Он идёт обратно в помещение для рабов и безошибочно направляется к одному из них. Это худой бритый наголо человек с резкими чертами лица. Он прикован отдельно, за горло, прямо к скале. Тем не менее, цепь у него такой длины, что позволяет ходить практически по всему помещению.

– Бантер, – говорит Болт. – У тебя всё готово?

– Да.

– Ключи проверили?

– Да.

Болт идёт прочь. Я – за ним.

Ключи отдали рабам ещё позавчера. Они прячут их где-то в своих тайниках. Некоторые из охранников – свои люди. Они не будут открыто освобождать рабов, но препятствовать массовому побегу тоже не будут.

Проходим мимо скучающего стражника – из наших, – поднимаемся наверх.

– Всё, – говорит Болт, – больше сегодня не общаемся. Только после дела.

– Хорошо.

Я иду к тренировочным площадкам.

– Чинч! – слышу радостный возглас.

Это Туча, крупный неуклюжий гладиатор из младших. Он всегда сияет, он рад и победе и поражению, и порой от его неизменного оптимизма начинает воротить. Его прозвали Тучей в противовес характеру. Иногда над ним потешаются: что, мол, ты идёшь, мрачный как туча.

– Да?

Туча – мечник по призванию. Много лет он жил в какой-то удалённой от нас провинции, служил стражником при усадьбе наместника. Потом стал гладиатором, рядовым, каких тысячи. Познакомившись со мной, он загорелся идеей научиться хорошо бросать ножи. Пока у него не слишком получается.

– Чинч, я отработал твой приём, смотри.

Он размахивается и сильным броском отправляет нож в мишень. Нож вонзается точно в яблочко.

– Ну, как?

– Если ты так будешь бросать нож в бою, соперник успеет подбежать и отрубить тебе руку с ножом прежде, чем ты сможешь метнуть. Очень большой размах.

Я беру у него второй нож и мечу его коротким рваным движением. Нож вонзается в кончик ручки предыдущего. Туча приоткрывает рот.

– Видишь, – говорю я. – От размаха и времени, потраченного на придание ножу разгона, ни скорость, ни сила, ни точность не зависят.

Иду прочь. Вслед летит:

– Спасибо.

Это последний урок, Туча. Это мой последний урок.

И снова арена. Арена, которая кипит и беснуется, ликует и воет. Кажется, что она всегда одинаковая, но на самом деле каждый раз ты ощущаешь всё совершенно иначе, будто это другая арена, другие зрители, другой бой. Каждый раз ты наполняешься энергией толпы, будто никогда не делал подобного прежде.

Арена наполняет тебя ещё до боя. Бой – это просто следствие. Просто выброс части той энергии, которую в тебя только что вплеснули.

Они построили великолепные декорации. Просто сумасшедшие. Они покрыли песчаную поверхность арены деревянным настилом, отшлифовали его и затем уложили несколько слоёв плотных тканей и кож. Сколько ушло материала – непостижимо уму.