Ода абсолютной жестокости - Тим Скоренко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Монгол смеётся.
– Ничего, я бы и через задницу всё вылакал!
Катина не может сдержать улыбку.
– Чинч, ты как?
– Готов.
– Ты выходишь первым. Машешь руками, разогреваешь толпу. Когда толпа пустит слюни, выпускаем Лезвие. Ты его видел?
– Откуда? Он не дрался на этих играх.
– У него под кожу вшиты металлические пластины. Кое-где заострённые. И у него сумасшедшая реакция. Ты его не побьёшь, мне кажется. Продержись, сколько сможешь. Кинжалами ты его не сделаешь, отобьёт. Я не уверена, возьмёт ли его меч.
Я смотрю на Катину свысока. Это не просто: она чуть выше меня.
– Меня зовут Чинчмак, – говорю я. – Я выиграю.
Катина отшатывается.
– Ты напомнил мне интонацию одного человека.
– Риггера.
– Да.
Я злюсь. Очень злюсь. Риггер везде. И даже тут – его призрак.
Я отодвигаю Катину и иду к выходу.
– Стой, – говорит она, – ещё не время. Ещё не всех пропустили на трибуны.
Мне плевать. Я выхожу на арену. Глашатай только укрепляет свой огромный витой рупор на подпорке. Он видит меня и начинает работать лихорадочно, думая, что опаздывает. Кто-то из зрителей тоже меня замечает.
– Толстяк! – раздаётся крик.
Я ненавижу, когда меня так называют. Хорошо, что кто-то это знает. Второй крик уже звучит как:
– Чинч!
Толпа начинает скандировать. Служители бегают по арене и укрепляют факелы на её стенах. Факелов много, мне кажется, что всё вокруг светится.
Сейчас арена – это не просто песчаный круг. По центру – деревянный помост высотой около двух метров. По углам – факелы. С двух сторон на помост ведут лесенки.
Раздаётся рёв глашатая.
– Все здесь?
– Да-а! – ревёт толпа.
– И главное! Здесь! Среди нас! Первый гладиатор! Представитель провинции Санлон! Метатель ножей! Чинчмак!
Я взлетаю на помост. Толпа взрывается. Она скандируют моё имя. Я развожу руки в стороны, точно пытаясь обнять всю эту человеческую массу.
До боя ещё есть время. К глашатаю подбегает какой-то парень, шепчет тому на ухо. Глашатай кивает и продолжает:
– Ну что же! Гладиаторы готовы! С другой стороны! Гладиатор из провинции Синтик! Человек-бритва! Непобедимый убийца! Стальной монстр! Лезвие!!!
При каждом новом эпитете толпа ревёт с новой силой.
И тогда я вижу своего соперника. Он поднимается на помост медленно, вальяжно, аккуратно. Он очень высок: более двух метров. Литые мускулы, система перекрученных жил. Но при этом он кажется изящным, грациозным. В свете факелов его чёрная кожа сверкает, точно намазанная маслом. Вероятно, она и в самом деле намазана.
Но ещё ярче сверкает металл. Сначала мне кажется, что это одежда, но затем я понимаю, что он абсолютно обнажён, за исключением набедренной повязки. В его грудь, в руки, в ноги вшиты пластины металла. На животе – острые стальные рёбра. Гребень на голове – это не волосы, это серповидное лезвие. Это не человек, а стальной механизм.
Он разводит своими длинными руками, и я вижу лезвия на запястьях, на рёбрах ладоней. Я замечаю пятисантиметровые стальные когти.
Он давно не проигрывал. Много лет. Потому что если он умрёт, он проснётся утром без всей этой красоты.
Сегодня он умрёт, говорю я себе. Хотя сам в это не верю. Я не могу себе представить, что можно предпринять против этой бронированной машины. Он скалится в улыбке, и я вижу заостренные металлические зубы.
Я – гладиатор. На арене я убиваю. Иногда жестоко, иногда не слишком: как получается. Вне арены я живу обыкновенной жизнью. Я сплю с женщинами, я люблю вкусно поесть, я – человек со всеми присущими ему проблемами и слабостями.
Лезвие – это уже не человек. Это механическое существо для уничтожения. Он гладиатор на арене. Он – гладиатор вне её. Ни одна женщина не сможет ласкать его тело: на её коже останутся кровавые раны.
В этот момент Лезвие высовывает язык. На кончике – стальная заостренная насадка.
Я достаю два ножа.
Публика ликует.
Языком я перекатываю во рту трубочку с отравленными иглами. Нужно во что бы то ни стало попасть в него, причём попасть в голую кожу, а не в его стальное обмундирование. Лезвие идёт ко мне с кошачьей грацией. В свете факелов он прекрасен и страшен одновременно.
Скорее на публику, нежели в попытке напасть, я мечу один из ножей Лезвию в глаз. Он не убирает головы. Он успевает поднять руку и принять удар на тыльную сторону ладони: она металлическая. Я понимаю, что почти ничего не смогу с ним сделать. И тогда я иду ва-банк.
Я просто делаю шаг ему навстречу. Он открывает объятья: его оружием служит всё тело. Прижав к себе, он может раскромсать соперника в клочья. Кажется, он думает, что я собираюсь вступить в ближнюю схватку. Но он ошибается.
Я молниеносно делаю красивое полукруговое движение ножом. Он на секунду отвлекается, следя за ударом, которого нет. Я надуваю щёку и выпускаю иглу. Он дёргает головой.
Попал. В шею.
И тогда Лезвие бросается вперёд. Я бегу прочь и спрыгиваю с помоста, он летит прямо на меня, но я успеваю откатиться в сторону. Он приземляется на руки и ноги, тут же вскакивает и снова бежит на меня. Но яд действует. Я знаю, что сейчас видит Лезвие. Я сам бывал отравлен подобной мерзостью. Земля приближается к его лицу, мир становится выпуклым, руки и ноги движутся крайне медленно. Лезвие цепляется ногой за обломок доски, оставленный рабочими, которые возводили помост. И падает.
Я тут же прыгаю на него сверху, раздирая ноги в кровь о его спину, и с размаху вонзаю нож в его незащищённую шею. Лезвие делает конвульсивное движение и затихает.
Встаю. Штаны висят бахромой, кровь течёт из небольших ранок. Но всё это мелочи, потому что я секунду назад убил Лезвие. Непобедимого гладиатора.
Теперь – самое важное. Я сажусь около трупа и нащупываю место, куда должна была вонзиться иголка. Вот припухлость, а вот и игла. Она крепко засела в коже. В боевом экстазе Лезвие даже не заметил её. Подумал, что это муха.
Извлекаю иголку и прячу в карман. Иду к Жирному. Жирный сияет. Синтик мрачен. На его лице застыло выражение холодной вежливости.
Жирный бросает мне браслет победителя. Ловлю и кланяюсь.
А потом поднимаю руки вверх. Снова эта игра с толпой. Я управляю ей, рёв подчиняется движениям моих рук. Иногда я чувствую, что упиваюсь этим. А потом вспоминаю, что у меня совсем другая цель.
В комнате гладиаторов меня хлопают по плечам, мне говорят слова одобрения. Катина улыбается и целует меня в щёку. Лорны не видно, и это хорошо: прежде чем целовать её, нужно выплюнуть трубочку с ядом.
Завтра предстоит услышать поздравления от тех, кто сегодня ждёт воскрешения.
В том числе и от Лезвия. Если он, конечно, умеет говорить.
* * *Я просыпаюсь с первым солнечным лучом. Лорна дышит мне в плечо, её рука – на моей груди. Аккуратно выбираюсь из постели, чтобы не потревожить её. Выхожу во двор. У колодца сидит Болт. Он рассказывал мне, что Риггер иногда спускал его в колодец от нечего делать. Почему-то у меня возникает желание сделать то же самое, но я подавляю его.
– Как утро? – спрашиваю Болта.
– Паршиво, как всегда. Тебя Жирный просил подойти к нему.
– Сейчас?
– Нет, конечно. Сейчас он спит. Он вчера сказал, чтобы ты пришёл к нему, как только он будет готов. Он знает, что ты раньше встаёшь.
– Хорошо.
Болт смотрит в небо.
– Мне не терпится, – говорит он.
– Восемнадцать дней. Меньше трёх недель. Потерпи.
– Знаю.
Последний день игр. Последний день наместника Санлона по прозвищу Жирный.
В дверях столовой обретается Пузан. Иду к нему.
* * *Жирный просыпается около полудня. То есть просыпается он раньше, но около полудня ко мне подходит Носорог и говорит:
– Жирный готов.
Носорог в боях не участвует. Огромный и мощный, он предпочитает место «при дворе», как говорит Жирный. Хотя, мне кажется, мальчик на побегушках – это не его роль.
Я лежу на скамье голый по пояс, загораю. Поднимаюсь вяло, безо всякого желания.
– Пошли.
– Рубаху-то накинь.
Через голову натягиваю рубашку.
Мы минуем двор и оказываемся внутри усадьбы.
– Второй, – говорит Носорог.
Я поднимаюсь первым. Жирный сидит в своём любимом кабинете перед низким столиком, на котором лежат книги. Справа – Мартилла, слева – Кость, за спиной – Эгон и Брак, телохранители. Носорог становится за моей спиной.
Жирный поднимает голову. На нём цветастый халат, украшенный драконами и расшитый золотом.
– Молодец, Чинчмак, – говорит Жирный.
Я чуть склоняю голову: благодарность принята.
– И это не всё. Я знаю, что ты победил его случайно. Если бы он не споткнулся, тебя бы по кусочкам собирали.
Жирный насмехается надо мной.
Я никогда не побеждаю случайно. Но истинную причину своей победы я рассказать не могу.
– Это неважно. Пантера бы, скорее всего, проиграл. Потому что он не привык отступать. А ты молодец, нашёл тактику, не побоялся показать сопернику спину, и выиграл. Впрочем, я ожидал чего-то подобного. Молодец.