Ода абсолютной жестокости - Тим Скоренко

– Вартах, – говорю я.

– Да, – отвечает старик, – это моё имя.

– Скажи мне, – спрашиваю я, – что будет с теми, кого я знаю. Что будет с Бельвой, моей женщиной? Что будет с Жирным, наместником Санлона? Что будет с Файлантом?

– Твоя женщина уедет в Санлон. Ты никогда не сможешь туда вернуться. Ты сам понимаешь, что никто не должен знать о том, что ты смертен. Об этом знают только несколько приближённых слуг, Кракра, Цикра, четырнадцать берсерков и Рита. Рита – это твоя императрица. Так же, как она была моей императрицей.

Я закрываю глаза и делаю шаг назад.

– Берсерки – это твоя личная гвардия. Твои телохранители. Из них потом будет выбран новый Император. Выбран тобой и ими самими. Ты должен будешь пополнять эту гвардию: у тебя есть на это время. Цикра – это твой учитель. Он учил не только тебя. Много лет назад он учил меня. И моего предшественника. И его предшественника.

Я иду к двери.

Абсолютная власть. Моя жестокость. Мой страх. Моя смерть. Моя императрица. Всё смешалось воедино, всё стало безумным водоворотом, всё стало безликой массой.

Император что-то говорит мне вслед, но я не слышу этого.

Я смертен. Я, Риггер, – смертный в мире бессмертных.

Я открываю дверь, миную коридор и оказываюсь в комнате Кракры. Он по-прежнему сидит за своим столом, человек в чёрном капюшоне. Я подхожу и откидываю его «вуаль». Он не сопротивляется. Он уродлив: его старческое лицо изувечено волдырями и язвами.

– Это называется «проказа», – говорит Кракра. – Тебе лучше не касаться меня.

Я опускаю его вуаль и иду дальше.

В светлом зале стоят берсерки, все четырнадцать. И Рита. И Цикра. И ещё несколько слуг. Я перевожу взгляд с одного на другого.

Риггер, ты готов стать Императором?

Император Риггер.

Император Риггер может создать регулярную идеально вымуштрованную армию. Император Риггер может очистить город от отбросов и стереть с лица земли воровские и нищие кварталы. Император Риггер может пойти войной на Фаолан. Имя Риггера будет вписано во все исторические книги, и это не будет имя безликого Императора, это будет имя Риггера.

Ты жесток, Риггер. Ты бессмысленно и абсолютно жесток. Такой, как ты, Риггер, может стать Императором. Именно такой нужен Империи больше всего. Поэтому тебя выбрали. Поэтому тебя предпочли Киронаге и Файланту.

Сколько всего смертных в Империи? Я думаю, Цикра сможет дать ответ на этот вопрос.

В этом месте и в это время пересеклись вещи, в существование которых я не смог бы поверить никогда, не увидь я их своими глазами. Абсолютная жестокость – это я. Абсолютная сила – это я. Абсолютная власть – это пока ещё Вартах, но уже ненадолго. И абсолютная, безумная, нереальная верность. Собачья, рабская верность тех, кто знает. Верность вечной императрицы, вечного учителя, вечной стражи смертного Императора.

Я прохожу мимо них к выходу из помещения.

Лошадь подо мной норовистая, крепкая. Сначала она пыталась сбросить меня, но теперь послушно несёт на спине, не смеет и головой повести без разрешения. Закрытая карета едет рядом с лошадью, окна её занавешены, поскольку пассажир спит. Возница правит двойкой аккуратно, стараясь объезжать рытвины и колдобины.

Дорога вьётся через поля, рыжие, колосящиеся чуть ли не круглый год. На идеально чистом небе – яркое полуденное Солнце.

Начинается деревня. Люди смотрят на нас, для них путешественники – диковинка. Некоторые лица мне знакомы.

Ворота усадьбы закрыты. Я выезжаю вперёд и кричу:

– Открывай!

– А ты кто будешь? – спрашивает стражник, лениво выглядывая из караульной будочки.

Я ухмыляюсь. Лицо его меняется. Он стучит в ворота и кричит:

– Открывай давай! Господин Риггер вернулся!

Ворота распахиваются, мы въезжаем на территорию усадьбы. Быдло и челядь уже высыпают на двор, поглазеть на вновь прибывших.

Спрыгиваю с лошади, вперёд выходит Носорог, за ним появляется Лосось. Откуда-то из толпы просачивается Голова-с-Плеч с мрачным лицом. Он явно недоволен моим возвращением.

Толпа расступается, пропуская Жирного. Позади него – Мартилла и Кость. Ничего не изменилось, только Болта не видно.

– Вернулся, – говорит Жирный.

В его голосе я чувствую радость. Настоящую радость, оттого что я вернулся.

Из кареты выходит Бельва. Она одета в платье городского фасона, из лучшего шёлка. Мартилла смотрит на неё с завистью.

– Вернулся, – говорю я.

Жирный подходит и обнимает меня крепко, по-мужски. Я жму его пухлую руку и думаю о том, что ничего ещё не закончилось, потому что меня ждут мои гладиаторы.

Меня зовут Риггер. Я – сильнее всех в этом грёбаном мире, я – быстрее всех. Я – самый ловкий. По сути, я – не менее бессмертен, чем любой из них.

Цикра сказал мне одну-единственную вещь. Вещь, которая позволяет мне жить и надеяться. Которая заставляет меня оставаться Риггером.

Он сказал, что mortirum имеет обратную силу, пока ты не убит, конечно. Яд жизни – тоже. Но это знание утеряно, по крайней мере, в этой Империи. Мне нужно ехать в Фаолан. Цикра сказал, что я смогу найти обратный путь.

Но это – позже. Лучшее доказательство моей силы – это моя жизнь. Жизнь смертного в мире бессмертных.

Никто другой не продержится и дня. Я – выживу.

И ещё: постскриптум. Когда-то я не умел писать. Теперь – умею. Но книгу о себе я писать не буду, потому что её за меня должен написать кто-нибудь другой. Память об Императоре Файланте сотрётся так же, как стёрлась память об Императоре Вартахе. Память обо мне останется даже в том случае, если я не найду обратного пути.

Но я его найду.

Потому что я – Риггер.

Междучастие. В ожидании тишины

Меня зовут Чинчмак. Я рассказываю эту историю пустоте, окружающей меня. И пустота слушает, потому что у неё нет выбора. И у меня – тоже.

Я выхожу на арену, и с этого начинается мир. Мир начинается с яркого солнца над головой, с песка под ногами, с пота, текущего по лбу. Мир продолжается зрителями. Неистовой толпой, которая боготворит меня. Меня, Чинчмака.

Хотя иногда я слышу крики: «Риггер! Дайте нам Риггера» Они никогда не забудут этого человека. Я видел его всего один раз в жизни. Я сидел в одной из пяти клеток и ждал своей участи. Я обещал себе, что буду сражаться до конца. Что перегрызу глотку любому, кто посмеет ещё раз ударить меня. Но меня не били. Мне сказали: «Сражайся. Если ты будешь сражаться хорошо, ты станешь гладиатором. Свободным».

Риггер победил меня. Я не выгляжу сильным. Я – маленького роста. У меня намечающееся брюшко. Оно намечается уже несколько сотен лет, не меньше. Риггер превратил трёх человек до меня в кровавую кашу. Я сразу понял, что в честном бою с ним не справиться.

Но я умею метать ножи. Лучше всех. Лучше, наверное, самого Риггера. Ножа у меня не было, но были мелкие камушки на земле. Я всадил в Риггера пять камушков. Одним попал точно в глаз. Но Риггер оказался не человеком, а механизмом. Истекая кровью, он размазал меня по земле.

И принял.

Больше я никогда не видел Риггера. Через день он уехал в Столицу. А я стал звездой арены.

Я поднимаю руки, толпа ревёт. Это стандартное упражнение гладиатора. Вверх – крик. Вверх – крик. Рычаг, спусковой крючок для зрителя.

Мой соперник – Алгер. Огромный, ростом больше двух метров, литые мускулы. Но у меня преимущество: я опасен на расстоянии. Двенадцать ножей против одного меча. Алгер знает, что ко мне нужно бежать, потому что если будешь идти медленно, в тебе появится двенадцать дыр. И он бежит.

Это таранная машина. Если он врежется в меня, он сломает мне кости. Не все, но немало.

Первый нож попадает ему в грудь. Он продолжает бежать. Второй – в живот. С третьего по шестой уходят веером.

Он падает в двух метрах от меня. Падает на живот, вдавливая в себя лезвия. Последним движением он пытается доползти, но я достаю седьмой нож и всаживаю ему в затылок.

Чинчмак непобедимый.

Узкоглазый Хин может меня победить. Он очень ловок, он может отбивать кинжалы своим лёгким мечом. Но против него у меня другая стратегия.

Хин появляется с другой стороны арены. Толпа ревёт. Я мечу нож, хотя знаю, что просто потеряю его и всё. Хин отбивает оружие. Просто мы работаем на толпу. В играх зритель – главный. Мы – вторичны.

У меня остаётся пять ножей. А Хин уже подбегает и наотмашь рубит своим тонким мечом, гораздо больше напоминающим изогнутую проволоку, чем боевое оружие. Я рвусь вперёд, на Хина, и почти обнимаю его. Лезвие режет мне спину, но это совсем не больно. А вот два моих ножа пробивают Хину лёгкие. Я отпускаю его. Он хрипит, изо рта у него течёт кровь. Хин падает на песок.

Я поднимаю над головой окровавленные ножи. Чинчмак одержал очередную победу.

Жирный сидит на самой лучшей трибуне. Справа от него – наместник Синтик. Слева – наместник Бахна. Наместник Чиргаш, третий приглашённый, сегодня с утра решил сам сразиться на арене и потерял голову. Пантера снес её вместе с рукой. Синтик, изысканный и утончённый, похлопал гладиатору. Бахна бурно радовался: он недолюбливает Чиргаша.