Ода абсолютной жестокости - Тим Скоренко

И ещё Жирный приказал сделать волчьи ямы. Они ничем не прикрыты. Просто в нескольких местах арены – ямы с кольями на дне. Жирный всё рассчитал верно: так Вепрю будет проще сдать мне бой. Только Жирный пока не знает, что боя не будет вовсе.

Я стою перед коридором, ведущим на арену. Как только глашатай проревёт моё имя, я выйду и подниму руки. Толпа взревёт, а я буду упиваться этим воем. А потом я увижу Вепря. И тут мне кажется, что всё пойдёт не так. Мне не верится, что наш план хорош. Вепрь может убить меня первым же ударом. Болт не справится с руководством в одиночку. Скволла наши слушать не будут: он для них пока никто. Право силы они тоже не признают, потому что сами будут сражаться против силы, против гнёта и рабства.

Нет. Я трясу головой, отбрасывая глупые мысли. Завтра я стану наместником провинции Санлон. И толпа даст мне прозвище. Например, Непобедимый. Я перекатываю под щекой трубочку с отравленными иголками.

Я слышу голос глашатая. Он ревёт что-то по поводу величия и красоты наместника Скволла. Ко мне подходит Пантера.

– Чинч, – говорит он. – Просто продержись. Ты сейчас – самый главный из нас. Может, не самый сильный, может, не самый ловкий. Но – самый главный. Продержись сколько сможешь.

– Я продержусь.

Пантера отходит. Глашатай продолжает выкрикивать отвлечённые фразы.

Я иду к выходу на арену.

– Рано, – говорит Пантера.

Нет. Не рано. Когда моя нога пересекает эту границу, границу между тьмой и светом, между подземельем и вершиной мира, глашатай как раз выкрикивает моё имя.

– Чинчмак! – кричит он.

И толпа скандирует:

– Чинчмак! Чинчмак!

Я смотрю в толпу. Факелы освещают безумные лица, оскаленные рты. Они размахивают флагами и вымпелами, они свистят и рычат. Это звери. Гораздо более звери, чем мы, гладиаторы.

Я перевожу взгляд на ложу наместников. Жирный – справа. Угга – слева. Скволл – в центре. А рядом со Скволлом – женщина потрясающей красоты. Мне сложно рассмотреть её детально, но даже с такого расстояния видно, что равных ей мало. Я не знаю, какими словами описать её лицо. В свете факелов оно кажется то круглым, то, наоборот, выступают скулы. Волосы разделены ровным пробором. Кажется, она рыжая, хотя точно сказать нельзя. Она поворачивается к Скволлу и что-то шепчет. Я вижу её аристократический профиль, длинный нос с горбинкой.

И я отвожу глаза, потому что глашатай ревёт:

– … Вепрь!

Тьма коридора на противоположном конце арены раскрывается.

В нём на самом деле два с половиной метра роста. Не меньше. Его тело покрывает густая бурая шерсть. Это не человек. Это животное. Это обезьяна с гор. Он не может драться против человека. Нет, не может.

Вепрь поднимает одну руку. Сверкают пятисантиметровые когти.

Он одет в кожаные штаны и лёгкую куртку. Она обтягивает его тело. Под шерстью бугрятся мускулы. Я оглядываюсь назад. В проходе стоит Пантера. Он кивает мне.

Я иду к центру арены. Вепрь тоже.

Мы стоим друг перед другом. Он возвышается надо мной чуть ли не на метр. И вдруг он подаёт мне руку. Лапу.

– Мне сказали, что ты должен выиграть этот бой, – говорит он неожиданно человеческим голосом.

– Да.

Я пожимаю руку. Он чуть не ломает мне кости своим пожатием.

– Запомни, Чинчмак. Я не проигрываю. Я буду драться честно. И твои отравленные иглы не помогут.

Значит, Лезвие нашёл способ передать информацию. Но у меня возникает другой вопрос.

– Вепрь, боя не будет.

Трибуны ревут, пока мы разговариваем. Краем глаза я вижу, как Скволл и его прекрасная дама покидают ложу для наместников.

– Будет, – говорит Вепрь и отходит на исходную позицию.

Глашатай ревёт:

– К бою!!!

И Вепрь бросается вперёд. Я не успеваю заметить его движения. Он преодолевает расстояние между нами быстрее, чем летит нож. Я пытаюсь ударить его одним из ножей в бок и даже попадаю, но лезвие просто соскальзывает по бугристой коже. Через секунду я обнаруживаю, что вишу на руках у Вепря – над его лохматой макушкой.

Я исхитряюсь повернуть голову и выплюнуть иголку в макушку Вепрю. Он бросает меня. Как ни странно, не на колено, а просто вперёд. Я приземляюсь вполне удачно, отделываюсь синяками. Вепрь подлетает ко мне снова и поднимает, как пёрышко.

И в этот момент гремит взрыв.

Всё вокруг обращается в феерию огня. Трибуна гладиаторов исчезает в пламени, трибуна наместников разлетается мелкими кусочками. Взрывы следуют один за другим. Рядом со мной плюхается на землю оторванная рука. Сноп огня вырывается из коридора, откуда я не так давно вышел. Там тоже был заряд.

Вепрь роняет меня и сам падает рядом, теряя равновесие.

– Вепрь! – кричу я. – Надо драться с солдатами! Скволл говорил тебе!

Его лицо теперь – это звериная маска. Обросшая шерстью, страшная, с красными глазами и слюнявой пастью. Он неразумен.

Я вскакиваю и бегу прочь. Я успеваю добежать до лестницы на трибуну для рядовых зрителей, когда меня хватает могучая рука и оттаскивает назад. Я не разбираю ничего. Автоматически я выхватываю кинжал и пытаюсь всадить его в руку. Одновременно плюю наугад второй иголкой.

Он ставит меня на ноги, как игрушку, и бьёт в живот. Я сгибаюсь и падаю. Руки измазаны чем-то липким. Глаза застилает туман. Я смотрю на руки и вижу, как из распоротого когтями Вепря живота выпадают мои внутренности. Я утыкаюсь лицом в арену.

Страшная боль в голове – и тишина. Абсолютная тишина.

– Ну, доброе утро, Чинч…

Я открываю глаза и вижу перед собой лицо Жирного.

– Что вчера было?

– Ты проиграл Вепрю. Продержался около минуты, молодец. Хотя Вепрь должен был убить тебя первым ударом. Так мы с ним договорились.

– Вы… с ним?..

Я ничего не понимаю.

– Да, Чинч. Мы с Вепрем. Он – человек, просто очень странный. Полуобезьяна. Жил в горах долго. В снегах. Потом спустился с гор, гладиатором сделался. У него, Чинч, есть кодекс чести. Очень чёткий. Он на него не отклоняется ни на шаг. Если бы Скволл пошёл на меня войной, Вепрь был бы во главе войска. Сражался бы. Но сколько Скволл ни общался с Вепрем, он так и не понял его до конца. Когда Вепрь узнал о планах Скволла, он пришёл ко мне. Сегодня днём. И всё рассказал. Он сказал, что он – воин, а не подлец. Что он не может принимать участие в предательстве.

Жирный делает паузу.

– Скволл Вепрю не господин. Вепрь – свободный гладиатор. И он решил, что пришла пора сменить сторону, потому что прежняя сторона вынуждала его поступать вразрез с собственным кодексом чести. И мы с ним придумали, как всё будет дальше.

Я пытаюсь пошевелиться и понимаю, что связан по рукам и ногам. Причём ни рук, ни ног я просто не чувствую. Смотрю: нет, ноги на месте. Просто их передавили верёвкой.

– А дальше Вепрь убил тебя на арене. Вместо гладиаторов на тех трибунах, где была заложена взрывчатка, сидело быдло. Просто согнанный народ. Бесплатное развлечение: последний бой. А за трибунами гладиаторы резали солдат Скволла. Через Вепря мы вышли на тебя и Болта. Больше он не знал ни о ком. А был ещё кто-нибудь?

Да, был. Был глашатай, стражники в помещении для рабов, Мормышка, Голова-с-Плеч. Но, наверное, нет смысла их продавать. Себя я этим не спасу.

– Ну, неважно. Важно то, что всё выяснилось. Скажи мне, Чинч, чего тебе не хватало? Женщины у тебя были, жил как в раю, сражался иногда, чтобы совсем жиром не обрасти. Чего тебе не хватало?

– Ты знаешь, кем я был до того, как попасть к тебе? – выдавливаю я сквозь зубы.

– Ты был потомственным князем провинции Кассан, что на юге империи.

– Не провинции. Свободного государства.

– Нет, Чинч. Неделя или две – и всё. Кассан станет провинцией. До тебя просто не доходят новости. Вопрос в другом. Почему ты просто не убежал? Я бы погоревал-погоревал да и отпустил бы тебя. Забыл бы. А ты – вот так нехорошо. Власть захотел узурпировать…

– Я тебя ненавижу.

– Из мести. Понятно. Подлость, месть. Все вы такие. Риггер один честный был. Просто шёл напролом и ломал всё на своём пути. А остальные, эх-х…

Он поднимается.

– Я даже не знаю, что с тобой делать. Пытать тебя неинтересно как-то, да и Голова-с-Плеч что-то отказывается.

Конечно, отказывается. Если он попробует, я первыми же словами его выдам.

– Но ты, знаешь, Чинчмак, верных людей надо беречь. А неверные не нужны вовсе. Изменивший единожды изменит и во второй раз.

– А что со Скволлом? – перебиваю я Жирного.

– Ничего. Я его отпустил. Одного. Даже лошадь дал. В следующий раз, сказал, таким добрым не буду. И он понял. Знаешь, я не хочу портить отношения. Пусть лучше там наместником будет знакомый враг, чем незнакомый друг. Да, и женщину его я забрал. Красивая у него женщина, правда, Чинч? Ты до таких дел падок, знаю.

Он усмехается. Неожиданно мне начинает казаться, что всё обойдётся.

– Ну да ладно. Большую часть твоих революционеров я пожурил и отпустил на все четыре стороны. Кого-то в каземат отправил подумать о своём поведении. Кого-то Голове отдал – поразвлечься. Но есть у меня две проблемы – ты и Болт. Вы, получается, зачинщики. Получается, изменники. Риггер как-то говорил мне, что миром вращает жестокость. Я – человек по натуре добрый. Я жестокость не поощряю. Но, боюсь, тут придётся поступить с вами обоими очень некрасиво.