Ода абсолютной жестокости - Тим Скоренко

Раздаются крики. Прямо из-под снега появляются люди в белых меховых одеждах. Их несколько десятков. Я крепко прижат сетью к тропе: нет пространства для манёвра. Люди подбегают и бьют нас деревянными дубинами – как попало, по голове, по рукам. Я не могу достать дробовик, не могу дотянуться до мечей. У меня есть два ножа, укрепленные на запястьях, но ими такую сеть не перережешь.

Мне попадают по голове, и я теряю сознание.

Голова раскалывается. Холодно, очень холодно. Руки связаны за спиной. Ноги тоже связаны. Куртку с меня не сняли. Я чувствую, как что-то твёрдое упирается мне в бок. Это ствол огнестрела. Они не обыскивали меня. Просто связали и всё. Плеть тоже со мной. Нет только рюкзака и мечей, которые были за спиной.

Я полусижу, прислонившись к камню. Справа и слева стоят два стражника с копьями. У копий – каменные наконечники. Воины одеты в белые шкуры: штаны, куртки, шапки – всё из шкур. Поднимаю глаза на одного из воинов. Он смотрит на меня. У него пустой взгляд. Ледяной.

Они не знают, что на предплечьях у меня укреплены ножи.

Передо мной – нечто вроде ледяной арены. Напротив меня, на другой стороне арены, стоит Бурха. Он не связан, но по обе стороны от него – стражники. Посередине арены – алтарь.

К алтарю идёт воин. В отличие от собратьев, он обнажён. На нём только меховая набедренная повязка. Он не чувствует холода.

Он забирается на алтарь. Тот сделан в форме полулежанки. Вслед за воином к алтарю подходит человек в чёрном одеянии. Он резко выделяется на фоне остальных. Он достаёт из складок своего балахона клинок.

Стальной клинок. Даже отсюда видно, что клинок – не простой. Он покрыт рунами. Вряд ли его выковали самоеды. Они не знают металла.

Это колдун, это явно колдун.

Он опускает клинок и начинает отпиливать воину на лежанке ногу. Бурха отворачивается, его тошнит. Я видел и более неприятные картины.

Воины испытывают экстаз. Искоса поглядываю на своих охранников. Эти не теряют бдительности, оба смотрят на меня.

Шаман отпиливает ногу чуть выше колена. С другой стороны подходит воин с факелом. Он прижигает рану. Жертва молчит.

Он не теряет сознания, этот человек на алтаре. Его лицо – маска равнодушия. Выточенная из камня.

У клинка есть зубцы. Он скребёт кость. Шаману тяжело. Он давит на рукоятку. Воины вокруг выстукивают ногами ритм. Раз, два, три, четыре. Раз, два, три, четыре. Воин на алтаре бледен. Человек с факелом – деловит. Шаман трудится. Отсюда не видно, но я думаю, что он вспотел.

Похоже на кошмарный сон, так это неестественно и нереально.

Шаман проходит кость. Дальше идёт легко.

Он откладывает меч и поднимает отпиленную конечность. Человек с факелом прижигает рану. Жертва молчит.

В нескольких метрах от алтаря – жаровня. Я никогда не видел подобной: над раскалёнными углями укреплен круглый камень.

Шаман маленьким ножом срезает с ноги мясо. Шматки мяса он передаёт человеку у жаровни. Тот бросает их на камень и поливает какой-то жидкостью. Камень раскалён: мясо начинает дымиться. Шаман передаёт свою омерзительную ношу одному из воинов и берёт с жаровни поджаренный кусок плоти. Он несёт его человеку на алтаре. Тот протягивает руку и ест собственную плоть.

Меня сейчас вырвет.

Нет, не вырвет. Я видел, как сдирают кожу. Как варят в масле.

Теперь я могу смело говорить: я видел, как человек ест самого себя.

И тут я понимаю, что после этого воина они будут есть меня. Меня и Бурху.

Я меняю позу. Теперь между моей спиной и скалой есть небольшое пространство для действия. Мои стражники смотрят на меня, не отрывая глаз.

Очень аккуратно извлекаю нож, начинаю пилить верёвки.

Воины едят мясо.

Шаман поднимает клинок и начинает отпиливать жертве вторую ногу.

Я перерезаю верёвки. Думать над планом действий некогда.

Напротив меня Бурха сидит на снегу, уставившись на стену.

Шаман поднимает отрезанную ногу над головой. Воины выстукивают ритм. Мои стражники следят за мной. Жертва молчит. Жаровня брызгает кипящей жидкостью, может, кровью. Человек с факелом прижигает раны.

Ритм учащается, повторяясь: раз-два-три-четыре, раз-два-три-четыре. Воины в экстазе.

Я рывком вскакиваю с земли. Ноги связаны, но это мне не мешает. Каждый из моих стражников получает по ножу в глаз. Оба молча оседают на землю. На меня никто не смотрит. Я перерезаю верёвки на ногах.

Копьё с каменным наконечником – плохое оружие. Мне очень не хватает моих мечей. Плетью против толпы не посражаешься. Я достаю огнестрел.

Это новый огнестрел. Я взял его из императорского арсенала. Он двадцатизарядный, с прикладом из лёгкого металла, покрытого кожей. Перезарядка автоматическая. Может бить из одного ствола, может сразу из двух. Щёлкаю переключателем режима: стрельба из одного ствола.

Первый выстрел разносит голову шаману. Я просто иду в самый центр арены с оружием в руках.

Второй выстрел отбрасывает факелоносца, третий – воина у жаровни. Стреляю в толпу.

Когда они понимают, что происходит, у меня в руках уже шаманский клинок. Это не боевое оружие. Это именно ритуальный клинок. У него есть нарезка, и у острия он гораздо шире, чем у рукояти. Им хорошо рубить головы. Или отпиливать.

Что ж, для этого я его и использую.

Я превращаюсь в машину смерти. Воины бросаются на меня, но ни одно копьё не может причинить вреда Риггеру. Я подныриваю под их удары, перепрыгиваю через трупы, перерубаю деревянные копья мечом. Он не слишком острый, но у меня удар достаточной силы. Головы отлетают прочь одна за другой, я отрубаю ноги и руки, рассекаю животы, дроблю черепа. Когда враги начинают наседать, я стреляю. Один падает, остальные отступают. Не знаю, видели ли они когда-нибудь огнестрелы. Наверное, видели. Они ведь промышляют тут не одну сотню лет.

Смерть, смерть кружится вместе со мной. Смерть, которая завтра снова станет жизнью.

Наконец, они начинают понимать. Они отступают. Кто-то поворачивается ко мне спиной и бежит. Кто-то отходит медленно, направляя на меня копьё.

Ну уж нет, я не позволю им разбежаться. И я атакую. Я бью в спины, бью по ногам. Отбрасываю бесполезный уже дробовик и выдёргиваю плеть-семихвостку. Крюки вонзаются в одного из воинов, выдирают куски мяса из его лица и груди. Картинка: на одном из крюков – выдранный с корнем человеческий язык.

Среди самоедов – паника. Они бегут, теперь уже все. Я вижу их спины. Сначала мне хочется броситься в погоню, но затем я понимаю, что в этом нет смысла.

Оглядываюсь: полсотни трупов. У дальней стены лежит Бурха. Они перерезали ему горло.

Это плохо. Без Бурхи мне отсюда не выбраться. Я не знаю горных дорог. Можно взвалить Бурху на плечо и идти наугад, но тогда я выбьюсь из сил к тому времени, как он очнётся.

Если бы я знал mortirum, я произнёс бы его сейчас, как это сделал Киронага в разбойничьем лесу давным-давно. Но я не знаю mortirum. Старик Кракра сказал, что я не имею права знать mortirum. Потому что я могу использовать его неправильно. Во мне пока что недостаточно верности, сказал прокажённый.

Цикра тоже промолчал. Цикра сказал мне, где искать противоядие. Где искать обратное заклинание. Сказал, куда идти. Но секрета mortirum он не знал. Зачем он бессмертному? Бессмертный всё равно не сможет им воспользоваться.

Вокруг меня полсотни трупов, которые завтра оживут. Они возьмут своё оружие и снова бросятся в бой, на меня.

Я осматриваюсь. С одной стороны к арене спускается широкая тропа, можно сказать, дорога. По этой дороге и улепётывали самоеды. С двух сторон – стены. С четвёртой открывается прекрасный вид на горы. Иду туда. И не ошибаюсь: это обрыв. Не слишком крутой. Брошенное вниз тело будет катится по склону. Долго катиться – не меньше километра. Этого вполне достаточно. Прокатившись даже сто метров, человек не сможет подняться обратно. Мне предстоит много работы.

Бурха просыпается и вдыхает холодный воздух.

Много раз в жизни у меня возникала необходимость убить человека. Впервые в жизни у меня возникла необходимость кого-то спасти. Я бы бросил Бурху здесь, если бы не зависел от его знания местности. Но теперь что-то греет меня изнутри. Я спасаю человека – как это звучит. Риггер спасает человека. С некоторых пор словосочетание «друг Риггера» перестало звучать странно. Я перехожу на качественно новую ступень.

Бурха пугливо осматривается. Арена залита кровью, но пуста.

– Где они?

Я усмехаюсь.

– Меня зовут Риггер. Запомни это имя, – говорю я.

Бурха встаёт.

Вдалеке раздаётся человеческий крик. Кричат из-за обрыва. Бурха идёт туда.

Я знаю, что он увидит. Крошечные фигурки, ползущие по склону. Интересно, они будут пытаться забраться к нам или пойдут обходным путём?

– Надо уходить, – подхожу к Бурхе.

Он смотрит на меня. В его глазах страх.

– Не бойся меня. Я не причиню тебе вреда.

– Ты знаешь, что они делают с пленниками? – спрашивает он.

– Едят, наверное.

У меня хорошее настроение. Я люблю, когда меня опасаются.