Ода абсолютной жестокости - Тим Скоренко

Он поднимается.

Я осматриваю помещение. Ничего особенного, просто комната в одном из строений усадьбы.

– Вы с Болтом хорошо сдружились. Так будьте вместе, – говорит Жирный. – Навсегда.

И выходит из помещения.

Два стражника хватают меня под руки и тащат наружу. Солнце бьёт в глаза. Я поворачиваю голову. Из окна второго этажа усадьбы на меня смотрит женщина Скволла. Она и в самом деле рыжая.

Меня тащат к каземату. Вход в него – внутри небольшого строения. Каземат – естественная пещера под частью территории усадьбы. Я погружаюсь в темноту. Стражники тащат меня ещё ниже, и вот, наконец, мы приходим к месту назначения. Это маленькое помещение. В каменном полу выдолблена приличных размеров яма.

Меня бросают туда. Сверху наваливается что-то ещё. Это Болт. Он стонет.

А потом на нас льют раствор. Я последним усилием принимаю чуть более удобную позу и изгибаюсь, чтобы перед лицом оставалась капля пустого пространства. А потом наступает темнота.

Вот и всё. Каждое утро на рассвете, который наступает где-то наверху, я просыпаюсь, открываю глаза и вдыхаю пустоту. И снова засыпаю, чтобы следующим утром повторить цикл.

Меня зовут Чинчмак. Это всё, что у меня осталось. Моё имя.

И взгляд женщины из окна. Последнее воспоминание.

Часть 2

Меня зовут Риггер. У меня нет другого имени. Мне не нужно другое имя, потому что люди научились вздрагивать, услышав это.

Глава 1. Граница

Холодно, провались всё сквозь землю, тут жутко холодно. Ветер дует отовсюду, ветер забирается в каждую щель, прожигает насквозь, режет. Любая часть тела, подставленная ветру, тут же мертвеет и покрывается инеем. Моё лицо полностью скрыто под меховым капюшоном, на мне толстая куртка, под ней – ещё одна, а под ней – тёплая кофта; на ногах – два слоя штанов и меховые унты.

Но это не помогает. Смотреть вперёд больно, я щурю глаза.

Я никогда не думал, что зима может быть такой. Для меня зима всегда была лёгким похолоданием и редким мелким снежком. Теперь я понимаю, что такое зима в северных горах.

Может быть, я бы не пошёл сюда. Но, кажется, это единственное место, где можно легко пересечь границу.

Рюкзак за спиной кажется тяжелее с каждой минутой. Мечи пришлось упаковать: идти по горам с оружием на поясе невозможно. Огнестрел – под второй курткой, доставать долго. Но я надеюсь, что тут врагов у меня пока нет. Ничего, будут.

Зато здесь есть тропа. Причём не звериная: человеческая. Впрочем, меня это не удивляет. Меня уже ничем не удивить.

Я вижу дымок. Он вырастает будто прямо из снега, но, присмотревшись, я понимаю, что это нечто вроде землянки, только в скале. Вероятно, пещера.

Дверь деревянная, наполовину заваленная снегом. Она «встроена» прямо в снежный холм. Будто кто-то поселился внутри сугроба. Дёргаю за стальное кольцо. Дорогое кольцо: хорошее литьё, чеканка, замысловатые узоры. Дверь закрыта. Метель завывает, невозможно понять, услышан ли мой стук.

Стучу сильнее, стучу без остановки. Одновременно с этим бью в дверь ногой.

Дверь открывается неожиданно, внутрь. Моя нога находит пустоту, я чуть не проваливаюсь в проём, но восстанавливаю равновесие. За дверью – лестница.

Дверь за моей спиной закрывается, подземелье освещают неровные факельные отблески. Поворачиваюсь к хозяину. Это невысокий человек, обросший густой чёрной бородой. При таком освещении черт его лица не разобрать вовсе. Жестом он приглашает меня спуститься.

Лестница не слишком длинная. Я оказываюсь в небольшой скудно обставленной комнате. Тут есть печь, две лавки, кособокий стульчик и ветхий, но некогда дорогой и красивый стол.

Хозяин спускается за мной, показывает на стульчик у печи. Тут тепло, из печи пышет жаром.

Я разуваюсь, с моих сапог течёт вода. Затем снимаю обе куртки. Незнакомец забирает их и развешивает над печью. Вода стекает в специальный желобок, уходящий куда-то в стену.

Хозяин протягивает мне краюху хлеба и кусок вяленого мяса. Я ем, потому что голоден. Жуя, спрашиваю:

– Ты кто?

– Бурха, – говорит он.

Даже при свете непонятно, как он выглядит. Борода покрывает его щёки до самых глаз. У него очень низкий голос.

Он не спрашивает, кто я такой. Я понимаю причину.

Он ставит передо мной кружку с дымящейся жидкостью. Пью. Вкусно. Это что-то вроде мёда, я ничего подобного раньше не пробовал.

– Через границу переведёшь?

Он кивает.

– Пять монет.

– Две.

Щурится, смотрит.

– Пять.

– Две.

Я хочу, чтобы он прочитал в моих глазах безжалостность. Чтобы увидел смерть. Но он не боится.

– Пять, – говорит он твёрдо.

– Две.

Молчание.

– Иди сам, – говорит он.

Развязываю кошель. Достаю четыре монеты. Аккуратно раскладываю по столу. Хозяин смотрит на деньги, затем сгребает их волосатой лапищей. Сделка состоялась.

– Завтра пойдём. Сегодня буря, не доберёмся.

Кто-то другой мог бы и сам пойти через перевал. Погиб бы где-нибудь, а на следующий день продолжил путь. Но у меня нет второй жизни.

– Хорошо.

Дожёвываю мясо.

Чувствую, что нужно поддержать разговор. Молчание кажется неуютным.

– Много клиентов?

– Хватает.

Я не ждал другого ответа.

Он показывает рукой на деревянную скамью у стены.

– Спать будешь тут.

Киваю. Я думаю, лучшего места мне не найти.

Бурха будит меня ни свет ни заря. Я давно отвык валяться в постели, но вставать в четыре утра не слишком приятно.

– Нужно успеть, – говорит он вместо приветствия.

– Всё успеем.

Я сажусь. Спина затекла. Руки и ноги как деревянные. Рывком вскакиваю. Разминаю суставы. Бурха отскакивает в сторону: я чуть не задел его.

Я не люблю спать в одежде, но тут иначе никак. Бурха стоит в стороне.

Я собираюсь. Мечи, которые лежали на лавке рядом со мной, теперь аккуратно стоят у стены. Хмурюсь, смотрю на Бурху.

– Упали, – говорит он.

Я не проснулся, и кто-то взял моё оружие. Пусть это даже друг. Но друг может оказаться врагом. Я чересчур расслабился.

Плеть по-прежнему на поясе. Огнестрел – в петле одной из курток. Одеваюсь.

Бурха протягивает мне кружку. По запаху не похоже на вчерашний мёд, но тоже горячее.

Выпиваю. Запах трав.

– Не замёрзнешь, – говорит Бурха.

Он выходит первым. Напоследок оглядываю комнату. Под потолком висят какие-то травки. На полочке стоит банка, в которой плавает глаз, очень похожий на человеческий.

Снаружи холодно, но ветра почти нет.

– На лыжах умеешь? – спрашивает, обернувшись, Бурха.

– Нет.

Он молча идёт вперёд. Топает по снегу, как настоящий медведь. Если бы я умел ездить на лыжах, мы бы шли быстрее.

Дорога скучная. Ничего не происходит. Бурха хорошо знает тропы, по которым не нужно карабкаться наверх, но можно просто идти. Без него я бы заблудился за час.

И остался бы в снегах.

Что заставило меня переходить границу здесь? Я ведь мог и не наткнуться на хижину Бурхи.

Я знаю, кто. Я сам. Моя уверенность в себе. Потому что я – Риггер.

Бурха выползает на небольшую возвышенность.

– Перевал, – говорит он и указывает пальцем вперёд.

Всё видно, как на ладони. Перевал – это тропка между двух гор, узкая, едва заметная.

– Где граница? – спрашиваю я.

Бурха показывает куда-то в сторону.

– Там.

Бурха делает шаг вперёд, потом оборачивается.

– Драться ты умеешь.

Он не спрашивает. Он утверждает.

– Да, – говорю я.

– Самоеды могут напасть.

Я знаю, кто такие самоеды. Читал в одной из книг Цикры. Горное племя, замкнутая община. Они питаются мясом. Собственным. Убивают кого-нибудь из племени и съедают. А наутро он просыпается живым. Даже Цикра не знал, с какой целью они это делают: ради справления религиозных нужд или ради утоления голода.

– Пошли.

Бурха уже идёт вниз.

Тропка становится совсем узкой и крутой. Приходится помогать себе руками. Толстые перчатки постепенно превращаются в лохмотья. У меня есть вторая пара – как раз на такой случай.

Бурха идёт легко: он ходил тут не раз. Снег твёрдый, замёрзший, по сути, наст. По нему можно идти, не проваливаясь, если знать, куда ступать. Я стараюсь идти по следам Бурхи.

Тропа снова расширяется. Бурха останавливается и прислушивается.

– Что-то не так, – говорит он.

Я расстёгиваю куртку, моя рука сжимает рукоять дробовика. Мечи замотаны в ткань и торчат за спиной. Их не достанешь. Семихвостка болтается у бедра.

Но уже поздно, потому что на нас падает сеть.

Он берётся из ниоткуда, она тяжёлая, и мне приходится отпустить дробовик, чтобы руку не прижало к телу в неудобном положении. Под нами – тоже сеть. Мы попались, как дети.

Раздаются крики. Прямо из-под снега появляются люди в белых меховых одеждах. Их несколько десятков. Я крепко прижат сетью к тропе: нет пространства для манёвра. Люди подбегают и бьют нас деревянными дубинами – как попало, по голове, по рукам. Я не могу достать дробовик, не могу дотянуться до мечей. У меня есть два ножа, укрепленные на запястьях, но ими такую сеть не перережешь.