Отец и сын, или Мир без границ - Анатолий Симонович Либерман

проходило на попечении чужих людей: развяжется шнурок – не завяжут, потечет нос – не вытрут. Он и тек постоянно, как во всех яслях и детских садах. Для Жени главным была встреча с детьми, которых он (как и я!) понимал плохо и обращался к взрослым за «переводом». Он и играл в основном сам, что не помешало ему обо всех все знать. С ним тоже мало кто заговаривал. Правда, в начале декабря он вдруг «испек» нечто под названием «манный пирог», причем для манной крупы использовал мое домашнее слово, а не то, которое в ходу в Америке, но никто не возражал, и кашу съели. Можно было предсказать, что взлет Жениной карьеры произойдет на кулинарно-гастрономической почве.

Способность маленьких детей воспринимать новые слова как данность я наблюдал не раз. Однажды мы по обыкновению вышли погулять. На улице нам встретился мальчик примерно Жениного возраста, и они начали изображать каких-то чудовищ. Женя ввел персонажа по имени Бармалей с ударением на первом слоге. Американец ничуть не удивился и вступил с Бармалеем в сражение. «Зачем ты ему пудришь мозги каким-то Бармалеем? – спросил я потом. – Ведь он понятия о нем не имеет». Женя это прекрасно понимал, но только засмеялся в ответ.

Пока дети играли, слушали сказки, ухаживали за животными и занимались гимнастикой, родители тоже не дремали. Матери с упоением окунулись в общественную работу. Издавались недельные листки новостей, созывались родительские собрания, работали многочисленные комитеты. Например, финансовый комитет три часа разыскивал затерявшийся доллар. С профессиональным усердием обсуждали базисные вопросы педагогики («первые дни», «включение в коллектив», «разрешение конфликтных ситуаций» – пародия на то, что очень скоро я обнаружил в университете), изыскивались способы собрать деньги для стипендий нуждающимся; с той же целью устраивались лотереи игрушек и всяческие распродажи, причем группа избранных (элита) держала имена стипендиатов в строжайшей тайне. Я сохранил руководство для родителей (пять с половиной страниц через один интервал) и до сих пор помню ужас, с которым слушал пояснения, где должны быть нашивки на вещах ребенка и какие беды нас ждут, если мы отклонимся от нормы. Хорошая была школа, одна из немногих, о которой я вспоминаю с нежностью. Помещалась она в церкви. Сверху красовалось слово Gloria, и была там морская свинка, которую тоже звали Глория.

2. Беседы

Существует ли двуязычие? Подуть и погладить. Один пирожок хорошо, а два лучше. Дракон в полицейском участке

Я надеялся, что если «там» смог в одиночку научить Женю английскому, здесь хватит Никиных усилий, чтобы поддержать русский, но из этого плана ничего не вышло, хотя Ника проводила с Женей гораздо больше времени, чем я. Я бывал дома утром, а по вечерам купал, укладывал его и читал перед сном. Теперь расставание на ночь сопровождалось не обещанием встретиться за завтраком, а фразой: «Утром я проснусь, и ты придешь». Так все и случалось. Часов в семь раздавался голосок: «Папа, я проснулся», – и я возникал перед его кроватью в комнате, отделенной от нашей небольшим коридором.

Довольно рано я услышал: «Я взял не все животные», а потом обманил, когда я кончил (= когда я кончу: перевод английского перфекта) и для детях». Я огорчался, поправлял, но английского не отменял. Я еще не знал, как редко в семьях выходцев из России дети сохраняют язык родителей и каких героических усилий требует даже не вполне совершенное двуязычие, если добавить к разговору чтение и письмо. По-прежнему перед моим мысленным взором маячили счастливые швейцарские дети, которым я приписывал воображаемые добродетели.

Истинно двуязычных людей, скорее всего, не существует (так думаю не я один). Кто-то овладевает вторым и третьим языком, доведя их до немыслимого блеска, но это не двуязычие, а его видимый миру суррогат. Как бы то ни было, обрывки разговоров, цитируемых ниже, пока переведены с английского.

– Папа, что случилось? Почему ты остановился?

– Сердце заболело.

– Ты съел лишнее? (О вреде обжорства он слышал с утра до ночи.) Или ты вышел гулять без капюшона? (Причина Жениных частых насморков.)

– Нет, просто я устал.

– Бывает.

– Что же нам делать?

– Я подую там, где у тебя болит. Ну, как?

– Мне стало лучше.

– Теперь давай я поглажу.

– Спасибо, мой родной. Совсем прошло. Давай читать дальше. (Само собой разумеется, что разговор идет совершенно серьезно, но Женя слово в слово воспроизводит многократно обкатанную ситуацию: он ударился, я дую, глажу, выражаю горячее сочувствие, и боль забыта.)

По какой-то ассоциации разговор заходит о том, что делать, если у него два пирожка, а у другого мальчика ничего нет.

– Я думаю, один пирожок ты должен дать тому мальчику.

– Нет, я ему ничего не дам.

– Почему?

– Пусть пойдет и купит пирожок сам.

– Но у маленьких детей нет денег.

– Извини, я очень спешу: мне надо пойти в магазин.

– Если тебе так некогда, дай ему один пирожок.

– Нет, этого я никак не могу. Ты знаешь: мне пришла в голову мысль. Я съем оба пирожка, а ему куплю новый.

– Но почему же ты не хочешь дать ему один из своих?

– Не хочу, и все.

– Так ты жадный или щедрый мальчик?

– Жадный. Я типичный негодник?

– Да.

– И вредина? (Молчание.)

Диалог понемногу иссякает, и Женя чрезвычайно доволен: пирожки при нем. Иногда возникала обратная ситуация, например, он, видя, как я беру еду из кастрюли, милостиво сообщал:

– Если хочешь, можешь взять все овощи.

– Спасибо, мой родной.

– Я хороший и щедрый мальчик?

– О да!

– Тогда мне полагается дополнительный поцелуй.

Когда-то я за что-то наградил его «дополнительным поцелуем», и с тех пор он стал постоянно требовать этой награды. «Хороший и щедрый» буквально висело в воздухе, равно как «очень ласков и добр по отношению к людям» (из какой-то книги). Второе похвальное качество («ласков и добр») мы обсуждали бесконечно в приложении к животным, магам, ведьмам, полицейским и водопроводчикам. С водопроводчиками все было в порядке, с ведьмами – не всегда.

Мы прочли длинную сказку «Белый олень», в которой кучер везет принцессу на съедение дракону и отказывается помочь ей, но девушку спасает крестьянский сын.

– А ты бы убил дракона, если бы был там?

– Но у меня нет меча.

– Я мог бы дать тебе нож.

– Но мне не разрешают играть ножом.

– Ради того, чтобы убить дракона, я бы позволил тебе.

– Я, наверно бы, испугался.

– А как же принцесса?

– Я бы убил его, но твоей рукой.

– Нет, так нельзя. Тебе надо было бы справиться самому.

– Нет, я бы испугался. Я бы позвал разбойника [фигура, известная своей жестокостью по «Бременским музыкантам» и популярной книжечке «Почтальон»], и он бы отвел дракона в полицейский участок.

Любопытно, что Женя в возрасте трех с половиной лет не пытался скрывать или романтизировать свои отрицательные качества (жадность, трусость), а честно говорил, не смущаясь и не лицемеря, что, наподобие Буратино, пирожка не отдал бы ни за что, а дракона бы испугался. Но