Запах гари - Вячеслав Воронов

Перед входом громоздились завалы железобетонных панелей, ощетинившиеся гнутой, вырванной из своих мест арматурой. Стеной стоявшая пыль забивалась в нос, рот, скрипела на зубах. На развалинах дома напротив, шагах в пятидесяти, догорал слабый огонь, дававший серый дым, который смешивался с клубами пыли. Кричали люди, сновавшие по завалам в попытках кому-то помочь, словно они могли руками поднять бетонные плиты, исцелить изувеченных, воскресить мертвых.

Котиль вышел из подвала, умостив пистолет в карман джинсов, перелез через гору бетонного крошева и пошёл к завалам. Он увидел, как мужчина в спортивных брюках и яркой футболке, с большим животом и растерянной физиономией, неуклюже взобрался на завалы и что-то кричал, пригнувшись к блокам. Котиль подошел ближе, обернувшись посмотреть, следует ли кто за ним. Крысы следовали, но на приличном расстоянии. Они прижимались к завалам, прятались среди бетонного хаоса, укрывались в присыпанной крошевом траве. Над завалами у подвала показалась коротко стриженная голова Кащея, который опасливо осматривался по сторонам. Котиль взобрался к мужчине в яркой футболке и сразу понял ситуацию.

Из глубины руин доносился слабый старческий голос, видно было руку с дряблой кожей, протянутой из-под панели, слабые пальцы, которые вцепились в бетон. Сверху лежал кусок, отколотый от плиты и присыпанный мусором. Из панели, которая вздыбилась по соседству, торчали две арматурины.

— Отойди, — сказал Котиль мужчине, который бессвязно что-то лопотал и нерешительно топтался на месте. Тот посмотрел на него с оскорблённым достоинством. Но тотчас во взгляде его, который приклеился к серому лицу Котиля, промелькнули изумление и страх. Он отошёл, делая неуклюжие шажки среди завалов. Котиль взялся за кусок бетона, который лежал сверху, и легко сбросил его вниз. Кусок ухнул и замер, надломившись посредине. Котиль подступил к панели, лежавшей под углом, взялся за арматурину и потянул. Панель сдвинулась на пару сантиметров; он отпустил, и она села назад.

— Я приподниму, а ты залезь и вытащи его, — сказал он мужчине, не отводившему глаз от его серого лица.

— Да ты что? — со страхом пробормотал тот. — А если ты не удержишь?

— Удержу. К тому же она под углом, полностью не ляжет.

— Нет. Нет! — замотал тот головой и попятился, словно ему неудобно было стоять; массивный живот его затрясся под футболкой. Из завалов донёсся болезненный стон.

— Ладно, я попробую поднять…

Котиль уперся ногами поудобнее, взявшись за две арматурины. Обломок стены был небольшим, но обычному человеку, конечно, не под силу. Жилы на шее Котиля натянулись как канаты, лицо посерело ещё больше, но панель поддалась. Поставив её вертикально, он перевёл дыхание, после чего, наддав плечом, толкнул дальше. Она грохнула, подняв облако пыли. Котиль увидел старика в спортивном костюме, беспомощно лежавшего рядом с отопительной батареей и обломками кухонного стола. Нога его была неестественно выгнута, брюки были в крови.

Мужчина, бормоча как заклятие, «папа, папа», подобрался к нему и стал подымать. Тот застонал, сказал, чтоб не трогали его, но сын бормотал, что надо, что сейчас приедет «Скорая», придут врачи.

— Что с ногой? Что, что с ногой? Ничего, вставай на одну. Я буду держать. Что ж ты не бежал… не успел… я же говорил тебе, звал!

— Кого ты звал, когда, я не слышал…

— Как не слышал, да ты что! Я не оставил бы тебя, нет! Нога перебита? Ничего не кричи, потерпи… ничего страшного… Да это ж только что плитой придавило. Раньше ничего… а только что! Этот вон подымал, я ж говорил — не тронь! Спасатели приедут, техника…

Он дотащил старика до травы, положил там и обернулся к Котилю, молча наблюдавшему за действом.

— Это ты плитой придавил! Целый он был, а вот только что…

— Она дальше упиралась, не могло такого быть, — сурово проговорил Котиль.

— Нет, не-е-ет, — протянул мужчина и потряс головой. — Кто ты вообще такой… гляньте, серый весь, странный…

Подошла женщина средних лет, в домашнем халате, вся в слезах, с потёками туши под глазами.

— Господи, что это, а? — заголосила она, перекрестившись. Взглянув на Котиля, она умолкла и перекрестилась снова. Подбежал мальчик лет пяти, громко заревел и вцепился женщине в халат. Старик на траве застонал, страдальчески глядя в небо.

— Конец света, не иначе! — возвестила женщина, крепко прижав голову ребёнка к бедру. — Серый человек… я слышала, говорили о нём! — она уже с явным страхом взглянула на Котиля и потащила ребенка от греха подальше. — Антихрист!.. — прошептала она, постоянно оборачиваясь и не переставая креститься.

— Я помочь хотел, — вызверился Котиль.

— Это из-за него всё! — уже смелее запричитала женщина, отойдя подальше, но в глазах её стоял ужас. — Наделал делов… а теперь помочь!

— Всем, всем поможем! — заорал вдруг Кащей, подходя и азартно потирая руки, — мы спасатели, сейчас будем завалы разбирать…

— Крысы! А-а-а! — закричала женщина, увидев прильнувших к обломкам тварей, и отбежала в сторону. — Что это, конец света, не иначе… антихрист, крысы! Не надо нам вашей помощи! С такой помощью… прямо к чертям в пекло и угодишь!

Котиль спустился с груды разбитых панелей и медленно пошёл вдоль развалин. К руинам соседнего дома подъехала пожарная машина, оглашая воздух звуками сирены. Там, где раньше был первый подъезд, над грудами подымался густой дым, из завалов местами выбивались языки пламени. Котиль пошел туда, чувствуя, что крысы, стараясь меньше попадаться на глаза, следуют за ним. Сколько их, интересно? Сотня, тысяча? И чего хотят?

Натура Котиля раздвоилась, и это странное раздвоение, он чувствовал, сейчас было некстати. Он знал, хотя и не хотел в этом признаваться, чего хотят крысы, по крайней мере те из них, что были крупнее и темнее цветом. Он чувствовал — они с ним одной крови. Они серые, как и он, для жизни им, как и ему, нужны нужна грязь, дым пожарищ, тухлое мясо — всё то, что для обычных созданий, в первую очередь людей, смерть. А что же им, этим обычным людям, жизнь?

Они, переродившиеся крысы, подчинили и повели за собой рядовых обитателей подвалов. Теперь они собирают армию, чтобы отвоевать себе территорию, толику жизненного пространства в этом начавшем перерождаться мире. Они чувствуют в нём, сером человеке, вожака, потому что он умный, сильный и живучий. А умнее ли он этих бестий, осознающих всё на уровне чутья, сильнее ли бесчисленного множества неустрашимых воинов, более живуч ли он, чем эти гении выживания?

Он чувствовал некую ответственность перед хвостатой армией, семенящей вслед за ним. Он должен вести их, он не может не оправдать их ожиданий. Всё это словно внушала ему серая масса с блестевшими глазами, гипнотизируя его, и противостоять этому гипнозу было нелегко. Вместо людей, отвергших его, он обрёл поддержку подвальных тварей, вместо семьи, оттолкнувшей его, он породнился с крысами!

Он шёл к дымившим развалинам. Огня уже не было видно, он бушевал где-то внутри того, что совсем недавно было человеческим жильем. Подойдя к пожарным, которые неуклюже разворачивали рукав, он схватил его и одним движением разорвал грубую ткань. На него заорали, подскочили, хотели ударить, но, увидев его серое, с застывшей маской ярости лицо, не осмелились. Неспешно он поднялся по развалинам до того места, где из камней валил дым, уселся прямо в его клубах, как на троне мира, и стал глубоко дышать. Что с того, что он теряет месяцы, может быть, годы жизни, вдыхая дым! Он живет сегодня, сейчас; разве нужна ему, такому, старость! Разве будут у него внуки, которым он станет рассказывать всякую чушь о давно ушедших временах, событиях и переживаниях, которые у новых поколений вызывают только насмешку! Разве нужны ему унижающие болезни, вечная кашка для беззубого рта, вся эта никчемная тягомотина загнивания, нищенски обеспеченная долгим рабским трудом! Воистину, всё, что ни делается — к лучшему.

Он чувствовал, что надо набираться сил на сегодняшний день. Город нефтяников, проклятый город, объект его до сих пор бессильной ярости, но и привязанности тоже, разрушен. Буровая, раковой опухолью разросшаяся в тайге, сожжена. В этом обвиняют его. Он ничего уже не докажет, ничего, потому что его не станут даже слушать — рабам правда не нужна. Единственным их желанием есть покорность руке дающего, руке хозяина.

Набирайся сил, воин тьмы, повелитель подвальных чудовищ! Его армия с ним, притихла где-то неподалёку, среди обломков бетонных плит. Лишь вожаки, одной с ним крови, прилегли рядом, вдыхая благодатный дым пожарища. Он увидел двоих уголовников, беспокойно оглядывавшихся, в нелепых одеждах. Они присели с краю развалин, ожидая его, привязавшись к нему, тоже признав его власть, требуя его участия.

Он вспомнил о жене, и сердце его наполнилось болью. Выжила ли она после землетрясения? Институт был старым, ещё советской постройки, добротной кирпичной кладки. Если блочные дома, возводимые в спешке, в режиме экономии, при неизменном воровстве разрушились не полностью — то кирпичный дом должен был выстоять. Должен! Хорошо, что её не было дома.