1941. Время кровавых псов - Александр Золотько

— Очень интересно. — Комиссар отпил из чашки. — Я проверил некоторые из ваших сообщений, Всеволод Александрович. И, если честно, поставлен в тупик. Некто Королев, как оказалось, действительно существует и действительно работает в области ракетной техники. Но на нем, как мы понимаем с вами, не написано, что он будущий генеральный конструктор. К Сталинграду немцы не рвутся, что касается генерала Власова…

— Он предатель, сволочь. — Севка даже выронил от волнения чайную ложку. — Его потом повесили…

— Повесили?

— Или расстреляли, — упавшим голосом сказал Севка, наклонился под стол, поднял ложечку и осторожно, чтобы не стукнуть, положил на стол.

— Понимаете, Всеволод… Я уверен, что вы искренне верите в то, что рассказали в подвале… И об Андрее Андреевиче Власове тоже. Но, согласитесь, странно подозревать командарма тридцать седьмой армии, которая сейчас защищает Киев… и неплохо защищает, в предательстве. Да, когда Власов командовал четвертым мехкорпусом в районе Львова — ему не повезло. А кому повезло подо Львовом? Но сейчас он крепко лупит немцев, стоит, так сказать, насмерть.

— Но он точно…

— Когда? Когда именно он перейдет к немцам? Под Киевом? Позже? Что мне прикажете делать в этой ситуации? Я не исключаю, что он и сам еще не подозревает о своем будущем предательстве… Вот вы, Всеволод, сидите напротив меня, искренне уверены в том, что не можете совершить, скажем, подлость. Или предательство. А через месяц окажетесь в положении, когда нужно будет выбирать между жизнью и… — комиссар задумался на секунду, подбирая слова, — и гибкостью нравственности. И вы не сможете сейчас гарантировать, что выберете то или другое…

— Я…

— Вы, Всеволод, вы… И, кстати, может оказаться, что неожиданно для себя вы вдруг выберете смерть. Вот секунду назад страстно хотели жить, а потом вдруг — опля — встаете в полный рост под пулеметным огнем и с пением «Интернационала»…

— Я не знаю «Интернационала». — Севка сцепил под столом пальцы, понимая, что чертов комиссар прав, прав, за последние дни Севка столько раз совершал поступки, неразумные и необъяснимые с точки зрения нормального человека.

— Хорошо, не под «Интернационал», а под… полонез, какая разница? Я знал сотни людей, которые совершали подвиги или подлости совершенно неожиданно не только для окружающих, но и для себя… Я и сам, помню… — Комиссар усмехнулся невесело своим воспоминаниям. — Ну, об этом как-нибудь потом. Сегодня я хотел поговорить с вами о вашей дальнейшей судьбе.

— После того, как я убил? — осведомился Севка.

— Нет. После того, как все-таки нашлось подтверждение ваших слов о том, что вы знаете кое-что из будущего… — Комиссар допил чай и отодвинул чашку.

За открытым окном полыхнуло и через мгновение — грохнуло так, что задребезжали стекла.

Севка вздрогнул, подумал, что это бомбежка, но это была гроза. И ливень, который с шумом обрушился вдруг на землю за открытым окном.

— Это всего лишь гроза, — сказал комиссар, заметив Севкин испуг. — Великолепная погода, чтобы вот так вот посидеть с открытым окном, не думая о светомаскировке… Или вы полагаете, что я могу себе позволить ночью жечь огни, не боясь воздушных налетов? И кстати, о воздушных налетах… Его фамилия не Талалихов, а Талалихин. Младший лейтенант Талалихин, вчера был опубликован Указ о присвоении ему звания Героя Советского Союза за ночной таран. Вы не могли это знать заранее. Он сам не мог этого знать заранее. Можно, конечно, предположить, что вы обладаете даром ясновиденья… Но мне отчего-то проще поверить в то, что вы — из будущего…

Севка от неожиданности прыснул, закрывая рот ладонью.

— Я что-то сказал смешное? — приподнял бровь комиссар.

— Нет, ничего… Вспомнил. Я — из будущего. Только я ни черта толком не знаю. И то, что я вам рассказывал, — большей частью из фильмов. И мало того что я все это плохо помню, так еще и основывается на выдумках режиссеров и сценаристов… А им…

— Я знаю, насколько им можно верить. Имел счастье смотреть наши фильмы о Гражданской войне… «Чапаев», конечно, хороший фильм, но судить по нему о жизни Василия Ивановича… — комиссар покачал головой. — Но мы с вами не о кинематографе, а о вас. Орден вы в любом случае получите…

— Орден? — опешил Севка.

— Орден, — серьезно подтвердил комиссар. — «Звездочку». За спасение командира дивизии и уничтожение диверсионной группы противника.

— Чушь.

— Почему чушь? Народу нужны герои. Ваш подвиг вполне ложится в канву времени и обстоятельств. Спасать товарищей, выходить из окружения, проявлять бдительность и уничтожать врагов. Вообще-то, можно было соорудить и две награды, за каждое событие — по ордену. Но давать два ордена одному человеку посмертно…

Комиссар сделал паузу, внимательно глядя на Севку, ожидая, пока тот сообразит, что «посмертно» — это о нем, Всеволоде Александровиче Залесском. И, увидев, как собеседник вздрогнул, комиссар удовлетворенно кивнул и продолжил:

— Понимаете, нельзя вас было показывать людям в том состоянии… — Комиссар указал взглядом на пол. — Сегодня я бы попытался с вами поговорить еще раз, а потом…

— То есть я сегодня не только массажиста убил, — с трудом шевеля непослушными губами, сказал Севка, — но и жизнь себе выторговал?

— Не совсем. — Комиссар скрестил руки на груди. — Еще пока не выторговали. Но имеете возможность.

Ливень за окном усилился, оконный проем был похож на зеркало, кривое, бугристое и шевелящееся.

— Вас такая возможность интересует? — прищурился комиссар.

— Да, — не задумываясь ответил Севка.

Конечно, это его интересует. Он ни на секунду не усомнился в том, что комиссар говорит правду. И о том, что собирался его тупо грохнуть после разговора, и о том, что может сохранить жизнь.

— Что я должен сделать? — спросил Севка. — Я…

— Вы не имеете никакой ценности в нашем времени? — подхватил комиссар. — Вы это имеете в виду?

— Да.

— Это правда. И одновременно — не совсем. Знаете, что самое ценное в моей работе?

Севка пожал плечами.

— Кадры, уважаемый Всеволод Александрович. Кадры. Полагаете, так просто найти человека, который не переметнется на сторону… даже не противника, а коллеги и сослуживца? К каждому можно подобрать ключик. Почти к каждому. Вот до недавнего времени я был уверен, что ко мне ключик подобрать невозможно. А сейчас… — Комиссар взял баранку из вазы, положил ее на ладонь. — Вы обращали внимание, что баранка всегда ломается на четыре части? Вот так…

Кулак сжался, что-то хрустнуло, пальцы разжались — на ладони лежали четыре четвертинки бублика.

— В детстве меня это потрясало, казалось доказательством предопределенности всего происходящего и незыблемости законов природы. Не падение камней сверху вниз, а вот эти четыре кусочка баранки. И еще неделю назад я был уверен, что меня нельзя вот так вот, на четыре четверти, что я либо не поддамся, либо рассыплюсь в пыль… Или даже взорвусь, если слишком сильно нажать… — Комиссар чуть понизил голос и с заговорщицким видом наклонился вперед. — И скажу вам, все окружающие были уверены в том же. Со мной можно договориться, но заставить меня нельзя… Это так льстило моему эго… И тут появляетесь вы…

— Из будущего?

— Из прошлого, Всеволод Александрович, из прошлого… — Комиссар вздохнул. — Это сложно объяснить вот так, с ходу. Давайте перенесем этот разговор на завтра… Завтра у нас с вами еще будет время поговорить на отвлеченные темы. Никита!

Комиссар позвал негромко, но дверь открылась, и на пороге возник лейтенант.

— Никита, возьми, пожалуйста, Всеволода Александровича и надрессируй его по теме «Участие в получении награды из рук высокого начальника». Чтобы он все правильно сказал и сделал.

— Хорошо, Евгений Афанасьевич, — кивнул лейтенант.

— И, пожалуйста, поосторожнее с ним… во всех отношениях. Если повезет, он с нами останется надолго…

— Если ему повезет, — сказал Никита.

— Да, — согласился комиссар. — Но ни на секунду не забывайте, что он одним ударом убил Маэстро, а это…

— Я помню, — со странным выражением произнес лейтенант. — И буду осторожен. Во всех отношениях.

Севка встал.

Лейтенант отошел в сторону, пропуская его в дверь.

— Так почему вы решили, что я — подходящий кадр? — не оборачиваясь, спросил Севка.

Он смотрел в лицо лейтенанта, а тот не отводил взгляда от его лица.

— А я еще не решил. Я решил попробовать. А вам нужно надеяться.

— Я подумаю, — пообещал Севка.

— И примите к сведению, Всеволод Александрович… — Севка снова не оглянулся.

Лейтенант чуть прищурился и коротко дернул головой, приказывая обернуться.

— Да пошел ты… — одними губами прошептал Севка.

— Никита, только без рук. Молодой человек хамит с перепугу. Его можно понять. Но вы уже потрудитесь повернуться ко мне. Мы же выяснили с вами, что вы не хотите умирать в ближайшее время.