Любовницы Пикассо - Джин Макин

– Если это проблема, то почему не попросить ее уйти? – поинтересовалась я.

– Потому что парень, с которым она пришла, – здоровяк в кожаном пиджаке – устроит сцену и может расколотить несколько стульев, – ответил Джек. – Лучше просто наблюдать. Девушку зовут Сьюзен, и она хорошо известна в здешних местах. «Пятнадцать на сорок»[40].

Его тон был заботливым.

– У вас нет детей? – поинтересовалась я.

– Нет. Миссис Бреннан не расположена к материнству; это может помешать ее общественным мероприятиям. А как насчет вас? Вы с Уильямом готовы завести семью?

Джазовая группа устроила перерыв, и музыканты расселись за большим круглым столом с кувшином пива. Я снова посмотрела на телевизор. Маккарти по-прежнему оставался там, и меня подмывало попросить Тэсси увеличить громкость. Что он говорил? Что говорил профессор Гриппи?

– Не уверен, что я рисковал жизнью на Гуадалканале ради таких как он, – сказал Джек, махнув рукой в сторону экрана. – Он даже солдат обвиняет в прокоммунистических настроениях!

Я промолчала.

Через несколько минут, когда музыканты допили пиво, они начали новую часть выступления с медленной песни – одной из воркующих баллад Бинга Кросби, помогавших поддерживать боевой дух во время войны.

– Потанцуем? – Джек протянул мне руку.

Я заметила, как Тэсси удивленно подняла голову, переводя взгляд с Джека на меня и обратно.

– Конечно.

Сначала мне было неловко. Мы оба встали; я шагнула к Джеку, а он шагнул ко мне. После мгновенного замешательства мы сошлись на бальном стиле: моя рука у него на плече, его рука – у меня на талии. Через несколько секунд мы уже двигались вместе, покачиваясь вправо и влево. Он поднял руку и закружил меня под ней, потом опустил меня на другую так глубоко, что мои волосы упали вниз.

«Ты здесь ради работы», – напомнила я себе. Но мне нравилось чувствовать, как его рука поддерживает меня. Его подбородок почти упирался мне в голову, когда он выпрямлял меня. Неловкость совсем прошла, мы были близко и двигались неторопливо и уверенно. Прекрасное ощущение!

Когда песня закончилась, мы быстро отстранились друг от друга.

– Лучше пересидеть следующую песню, – пробормотала я. Но мы так и остались стоять (моя рука у него на плече, его рука – у меня на талии), глядя друг на друга.

Уильям не любил танцевать. И ему определенно не понравился бы вечер в таком баре, где шум мог перерасти в неуправляемое буйство. Но Уильям излучал уверенность в себе с такой же непринужденностью, как другие мужчины несут цветы или шоколад своим возлюбленным. Уверенность и предсказуемость долговечнее цветов и лучше шоколада. «Теперь ты думаешь так же, как твоя мать», – сказала я себе.

– Кто-то поставил пиво перед Сьюзен, – тихо сказала Тэсси, так что слышали только мы с Джеком.

Он поморщился и исподлобья посмотрел на столик, за которым сидела юная девушка. Он был похож на быка, готового к нападению.

Джек подошел к столу, наклонился и произнес несколько слов, обращаясь к собравшимся. Они рассмеялись. Когда парень в черном кожаном пиджаке попытался встать, Джек мягко толкнул его обратно и что-то прошептал ему на ухо.

– Напоминает ему о тюремном сроке за пособничество в развращении несовершеннолетних, – сообщила Тэсси. – Сейчас он скажет Сьюзен, что если она выпьет еще глоток, то он позвонит ее отцу. Каждую неделю одно и то же…

Она пошла принимать заказ у пары в дальнем конце стойки.

– Мне пора спать, – сказала я, когда Джек вернулся. – Спасибо за все!

– Да, мне тоже. Завтра будет напряженный день.

Он допил свой напиток одним долгим глотком, и мы поспешно разошлись, не глядя друг на друга.

На обратном пути мне пришлось пройти рядом со столом «пятнадцать на сорок». Один из парней с гладкими волосами и завитком на лбу обнимал Сьюзен за плечи и придвинул к ней кружку пива.

Я кое-что знала о подобных типах. В старших классах я отбивалась от них в темных кинотеатрах, а потом избегала их общества на офисных вечеринках или прогулках домой после «слепых свиданий», устроенных добросердечными подругами.

Проходя мимо, я толкнула стол, и пиво пролилось ему на колени.

– Прошу прощения, – с улыбкой сказала я.

Тэсси рассмеялась за стойкой бара.

* * *

На следующее утро моя голова болела от выпивки и недосыпа. Я была заинтригована местной манерой обращения со Сьюзен и ее приятелями, вспоминая собственную мятежную юность с поздними сбеганиями из дома на поэтические чтения в таверне «Белая лошадь» или чтобы подслушать сплетни о художниках в «Кедре». Я вылезала из окна, спускалась по пожарной лестнице и возвращалась рано утром, пока мать еще не вставала. А иногда я ходила в кафе «Сосьете» на Шеридан-сквер, где любили выпивать коммунисты.

Я считала себя ловкой и хитроумной, но оказалось, что все это время мать знала о моих похождениях. Она призналась в этом после того, как я поступила в колледж, когда вдруг решила перекрасить стены моей комнаты в честь моих первых успехов.

– Избавься от потертостей и царапин на подоконнике, оставшихся после твоих вылазок, – сказала она и добавила, увидев мое потрясенное лицо: – Не забывай, что когда-то я тоже была школьницей и знаю, как убегать из дома по ночам!

Я проснулась с тоской по матери и желанием снова поговорить с ней, снова почувствовать ее объятия. Несчастная от этой потребности. «Такого больше не будет», – сказала я себе.

Завтрак подавала Тэсси, а не Джек. Я надеялась увидеть его, чтобы пожелать доброго утра. Хотела поблагодарить за компанию вчера. Быстро проглотив еду, я вернулась в свой номер и устроилась за маленьким шатким столом: стала записывать впечатления, короткие заметки о Саре и ее воспоминаниях, рисунках и картинах Пикассо, созданных в эти годы.

Двадцатые были одним из самых плодотворных периодов Пикассо. Но работы этих лет простирались от его раннего кубизма до неоклассицизма, от угловатых и жестких фигур commedia dell’arte[41] до округлых и сентиментальных матерей с детьми, а затем до периода «пляжа Динар» с энергичной динамикой, отделяющей нарисованное тело от настоящих фигур.

А потом, в 1928 году, он напишет картину «На пляже» – настолько абстрактную, насколько это было возможно тогда, полную ярких красок и узоров. Некоторые историки искусства считают ее ответом и вызовом его другу и сопернику Матиссу. Просматривая свои записи, я гадала, думал ли Пикассо о пляже в Антибе, где сидел рядом с Сарой и наблюдал за играми детей, когда писал эту картину. Энергия радости, энергия тепла…

Но через десять лет он написал «Гернику» – величайшее политическое полотно нашего столетия. Оно было создано художником, который