Любовницы Пикассо - Джин Макин

Когда я допила кофе, заметила Ольгу на веранде. Перед ней стояла полупустая чашка; она сгорбилась на стуле с абсолютно заброшенным видом. Услышав мои шаги, поспешно выпрямилась, словно вспомнив об осанке танцовщицы, которая иногда выглядела надменной, но на самом деле была результатом ранней сценической подготовки.

– Мне не нравится это место, – сказала она. – Жить в гостинице, постоянно рядом с другими людьми… И он так смотрит на вас!

– Дорогая Ольга! – я опустилась напротив и накрыла ее руку ладонью, тронутая страдальческими нотками в ее голосе. – Ваш муж – художник, он пристально смотрит на все вокруг.

Ольга, с ее смуглой экзотической внешностью и осанкой балерины, была поразительно красивой. На ее фоне моя бледность и светлые волосы выглядели неполноценно.

– Он больше не рисует меня, – сказала Ольга. – И больше не смотрит на меня. Он рисует вас и ту женщину, Лагю.

Мне хотелось утешить ее и сказать: «Уверена, что ваш муж очень любит вас», но вместо этого я молча положила ладонь на ее руку.

– Завтра мы уезжаем, – сообщила Ольга. – Все уже устроено. А теперь я пойду собирать вещи.

Она встала и оттолкнула свой стул, громко процарапавший каменную плитку. Всполошенные птицы ненадолго прекратили пение, но потом снова защебетали.

– Мы будем скучать по вам, – сказала я, но подумала, что скорее буду скучать по Пабло, когда больше не придется сталкиваться с ним на лестнице по пути вниз или наверх, видеть его гуляющим под звездами после позднего ужина, желать ему доброго утра или спокойной ночи за чашкой кофе или когда две руки встречаются на выключателе света в коридоре.

– Джеральд будет скучать по Пабло, – добавила я.

– Что же, мы остановимся недалеко, в Жуан Ле Пен. Это совсем рядом. – Ольга допила свой кофе. – Спасибо! Его женщины редко бывают добры ко мне.

– Я не его женщина! – возразила я.

Она улыбнулась.

* * *

Как обычно, мы провели полчаса на пляже. Ольга завершила сборы и развернула свое полотенце рядом с линией прибоя. Было ветрено, и белые барашки плясали на гребнях набегающих волн, радуя детей. Джеральд и Пабло тихо беседовали, усевшись на песке посередине пляжа, словно переговорщики между двумя враждующими лагерями.

Тогда мое довольство было омрачено тенью – гложущим страхом, что меня будет недостаточно для Джеральда, и после отъезда Пабло он будет несчастным. Мы с Джеральдом были двумя сторонами одной монеты. Иногда, глядя в зеркало, я воображала, что вижу его, а не себя. Мы были неразделимы. Но временами казалось, что, как бы близко мы ни стояли, даже когда обнимали друг друга, между нами оставалось пустое место.

Меня беспокоило, что если мы заблудимся, если собьемся с пути на развилке, то можем больше никогда не найти друг друга. А люди на самом деле сбиваются с пути, и Анна была тому доказательством.

Приближался июль, и, даже несмотря на ветер, жара была удушающей. Я заснула на полотенце, и мне приснилось шиншилловое пальто моей матери, его тяжелый вес на плечах. А потом мать нашла меня и вытряхнула из пальто, ругая своим тихим, бритвенно-острым голосом.

Однако к действительности меня вернул голос Джеральда.

– У тебя обгорели плечи, – сказал он. – Нужно чем-то помазать.

Он поцеловал меня в макушку и вернулся к детям, призывая их готовиться к купанию. Гонория, Беот и Патрик, чья темно-золотистая кожа блестела на светлом песке, громко запротестовали, но Джеральд погнал их по тропинке, ведущей к гостинице.

– Сара, вы красная как рак! – сказала Ольга за столом в тот вечер, впервые обратившись ко мне после завтрака.

Сама она имела цветущий вид в платье из персиковой тафты. Пабло, смуглый красавец в белом холщовом костюме, всем видом излучал самоуверенность и личный успех, постоянно жаждущий большего.

– Неразумно начинать вечер с оскорблений, – заметил Пабло. Судя по резкости его тона, ссора была не за горами.

– Это не оскорбление, – возразила Ольга. – Просто ей нужно заботиться о своей коже.

Пабло направил свой оценивающий взгляд на меня. Он пребывал в скверном настроении: днем получил письмо от парижского друга, где говорилось о плохом приеме его картин на весенней художественной распродаже. Аукционист отпускал шутки насчет кубистских полотен, и многие художники решили покинуть своего галериста – Канвейлера – и перейти под крыло другой галереи.

– Вы тоже собираетесь уйти к Розенбергу? – спросил Джеральд, наливая всем вина.

– Пока нет. Галерея задолжала мне слишком много денег, и если я уйду, то рискую их не увидеть. – Пабло смотрел на меня так пристально, что я начала краснеть. – Перед зеркалом, – пробормотал он. – Я должен нарисовать вас сидящей перед зеркалом.

Он еще не рисовал меня – только делал эскизы. Теперь интересовался, буду ли я позировать.

Ольга встала.

– Я устала, – заявила она и улыбнулась мне, но ее глаза потемнели от ревности и недоверия.

Пабло сделал глоток воды и тоже улыбнулся. Я ощущала в дверях присутствие Анны, наблюдавшей за нами.

– Ты идешь, Пабло? – осведомилась Ольга.

– Попозже.

Она устало кивнула.

– Я тоже устала, – сказала я и оставила Пабло и Джеральда обсуждать галереи и галеристов, так и не ответив на невысказанный вопрос, буду ли позировать.

На следующий день, когда Пикассо уехали, напряжение в гостинице мсье Селла заметно уменьшилось. Воздух словно очистился после грозы. Это было легко и приятно – именно так я и представляла себе наше лето на мысе Антиб.

Но возможности на самом деле скучать по Пабло почти не было. Он ежедневно проводил время на нашем пляже, если не работал в близлежащих студиях. Он снова и снова рисовал меня в блокноте, и когда я ощущала на себе его взгляд, то вспоминала тот невысказанный вопрос. Буду ли я позировать в студии?

Бесполезно думать об истории как о чем-то, что происходит само по себе, в отрыве от остального. Всегда есть события, происходящие на фоне, но иногда он становится основополагающим. Возьмем, к примеру, историю любви. Мы думаем, что первое объятие под луной имеет решающее значение, но так ли это?

На самом деле, тот человек, что смотрит на вас из темного дверного проема, наблюдает за вами, может быть главным персонажем.

О чем-то похожем написал в своем стихотворении Оден[43]: бедный юноша Икар, воск на крыльях которого растаял, падает с неба, но люди на земле этого даже не замечают. Он летит навстречу смерти, но пахарь продолжает пахать, корабль – плыть. Смерти и катастрофы остаются незамеченными. О чем это