Временной узел - Борис Чурин

– Ты опять обращалась к какой-то тете Зое. Может быть, ты, наконец, объяснишь мне, кто она такая?

Судя по интонации маминого голоса, на этот раз она намеревалась добиться от меня правдивого ответа. Меня это задело. Во мне взбунтовался Валерий Воронков.

– На каком основании, – звучал в моем сознании его голос, – посторонние люди будут вмешиваться в наши с тетей отношения?! Это моя тетя, самый родной мне человек! И я не собираюсь с кем бы то ни было обсуждать вопросы, связанные с ней!

Я соскочила с гамака и быстрым шагом направилась в дом.

– Стой!

Мама шагнула в мою сторону и схватила меня за руку.

– Ты слышала мой вопрос?!

Мамины глаза пылали гневом.

– Отпусти! – закричала я, пытаясь вырвать руку, – мне больно!

– Ответь на мой вопрос и я отпущу тебя, – процедила сквозь зубы мама.

Кровь ударила мне в голову.

– Отпусти! Отпусти! – завопила я в истерике, – ненавижу тебя! Ты мне не мать!

Свободной рукой мама размахнулась и с силой ударила меня по щеке. В тот же миг крик мой оборвался, и я застыла с открытым ртом. Никогда прежде ни мама, ни отец (не говоря уже о бабушке) не били меня. Поэтому полученная пощечина явилась для меня такой неожиданностью, что я потеряла дар речи. Я стояла, молча, уставясь на маму широко открытыми, удивленными глазами. Между тем мама отпустила мою руку, медленно развернулась и какой-то усталой, старушечьей походкой вернулась к печи. Она старалась не поворачивать ко мне лицо, но по часто вздрагивающим плечам я поняла, что мама плачет. У меня сжалось сердце. Мне стало жалко мою маму. Я бросилась к ней, чтобы обнять ее, прижаться к ней всем телом, но, сделав лишь шаг, резко остановилась, словно врезалась в невидимую стеклянную стену.

– Она же тебя ударила! – раздался в моем сознании возмущенный голос Валерия Воронкова, – как она посмела?! Ведь она для тебя никто! Не спускай ей этого! Отомсти!

Я огляделась по сторонам в поисках возможности излить свою злость. На глаза мне попалось фарфоровое блюдо на столе, папин подарок маме ко дню рождения. В два прыжка я оказалась у стола, схватила блюдо и с размаху шваркнула его о землю. Блюдо разлетелось на мелкие кусочки. Не оборачиваясь, я опрометью бросилась через сад, в дальний угол двора, где стоял ветхий, деревянный сарай. В этом сарае хранились старые, отжившие свой век вещи: протертый до дыр диван, шкаф с поломанной дверцей, кувшин с отбитой ручкой и прочий хлам. Из этих вещей я соорудила себе комнату и в теплое время года часто приходила сюда и проводила здесь порой по несколько часов.

Забежав в сарай, я бросилась лицом вниз на диван и дала, наконец, волю душившим меня слезам. В тот момент произошел один из редких случаев, когда желания двух, живущих во мне людей, Ирины Урсу и Валерия Воронкова, совпали. Обоим в ту минуту страстно хотелось поплакать. Ирине – от жалости к матери, которую она незаслуженно обидела, а Валерию – из-за нанесенного ему оскорбления. Благодаря такому единодушному желанию, рыдала я с удвоенной силой и продолжительностью, а потому не услышала, как открылась входная дверь, и в сарай вошла бабушка. Она села на край дивана, положила мне руку на спину и принялась осторожно постукивать подушечками пальцев у меня меж лопаток. Эти движения были мне знакомы с раннего детства. Так бабушка поступала всякий раз, когда пыталась меня успокоить. Постепенно рыдания мои стихли, и вскоре я перевернулась на спину, подставляя щеки под бабушкины поцелуи.

Удивительно, но раздвоение моей личности и последующее ее полное перерождение почти никак не отразились на моем отношении к бабушке. Я по-прежнему ее любила и была к ней сильно привязана. Бабушка не сознанием, а нутром чувствовала происходящие во мне перемены. Всеми силами она пыталась остановить эти процессы, повернуть их вспять и спасти во мне девочку Иру. Когда я училась в начальных классах, бабушка покупала мне куклы и вместе со мной играла с ними. Она научила меня шить, и я сначала шила платья для кукол, а потом и для себя. Когда я повзрослела, бабушка стала подсовывать мне для чтения любовные романы и, по окончании каждой книги, пыталась вызвать меня на дискуссию по поводу прочитанного. К сожалению, у бабушки было слабое здоровье, и когда мне шел пятнадцатый год, она умерла.

Смерть бабушки нанесла душе Ирины смертельную рану. Она стала дряхлеть и чахнуть на глазах. Последняя ее попытка ухватиться за ускользающую жизненную нить случилась летом 1966 года, когда мне исполнилось шестнадцать лет. В меня влюбился парень по имени Олег. Он был на три года старше меня и учился в Кишиневе, в политехническом институте. Конечно, Олег был не первым парнем, кто в меня влюблялся, но он оказался первым, кому я ответила взаимностью. Впрочем, «взаимностью» сказано слишком сильно. Просто мне было с ним интересно и, главное, легко. С Олегом я раскрепощалась, вылезала из своей скорлупы и могла получать удовольствие от общения с другим человеком, которое не получала со времени смерти бабушки. Еще мне в Олеге импонировала его застенчивость, робость по отношению к женщинам. В отличие от многих других ребят, он не лез с поцелуями и не давал волю своим рукам.

В то лето Олег приехал домой в Дубоссары на каникулы. И у него, и у меня была уйма свободного времени, и большую часть этого времени мы проводили вместе, то у него дома, то у меня. Олег оказался большим книголюбом и обсуждение прочитанных нами книг было основной темой наших бесед. Кроме того, мой новый знакомый неплохо музицировал, и мы часами напролет играли на пианино в четыре руки. Когда наши руки соприкасались случайно во время игры, я замечала, как Олег вздрагивал и краска заливала его лицо. Я видела, как приятны ему эти соприкосновения. Видела, как ему страстно хочется, чтобы они случались чаще и длились дольше, хочется касаться моих рук, плеч, шеи. Хочется, в конце концов, поцеловать меня. Однако природная робость не позволяла ему этого делать, и оттого Олег страдал и мучился.

Мне было жалко моего друга, и я решила прийти ему на помощь. Решила помочь ему преодолеть страх и робость. С другой стороны, мне самой хотелось испытать себя. Хотелось узнать, насколько во мне еще живо женское начало, насколько жива Ирина Урсу. Однажды, когда мы были у меня дома, я предложила Олегу попробовать отцовского вина. Олег не отказался. Я достала из погреба бутылку одного из лучших вин. Оно оказалось крепленым, и мы довольно быстро опьянели. Мною овладело веселое озорство, и я надумала организовать салон мод с демонстрацией нарядов собственного изготовления. Олег устроился на диване, а я дефилировала перед ним, изображая из себя манекенщицу. Наряды я подбирала так, что с каждой новой демонстрацией они становились все более открытыми и сексуально-откровенными.

– А теперь вашему вниманию представляются самые последние новинки купальных костюмов, – продекламировала я, выходя из своей комнаты в купальнике, сшитом из двух полосок материи, едва прикрывающих интимные места. Я заметила, как расширились глаза Олега, и как он судорожно пытается сглотнуть слюну.

– Материал, из которого выполнен костюм, запущен в производство лишь в этом году, – продолжала я бойко, – пощупайте его и оцените качество.

С этими словами я плюхнулась Олегу на колени и, схватив его ладонь, положила на свою грудь.

– Ну, и как вам качество?

Олег продолжал смотреть на меня широко раскрытыми глазами. Я обвила шею парня обеими руками и прильнула к его губам.

И тут моего Олежку прорвало. Со звериным рыком он повалил меня на диван, сдернул купальник и принялся неистово целовать мое тело. Я закрыла глаза и покорно предоставила моему партнеру возможность делать со мной все, что ему вздумается. Одновременно я с тайной надеждой получить удовольствие от сексуальных занятий, прислушивалась к своим ощущениям. К сожалению, я была вынуждена признаться самой себе, что поцелуи Олега меня нисколько не возбуждали, а раздававшиеся при этом причмокивания даже раздражали. Его грубоватый массаж моей груди вызвал у меня чувство досады и, если бы не любопытство узнать, что же будет дальше, я давно бы прекратила эти издевательства над своим телом.

Дальше, однако, оказалось еще хуже. Член Олега вошел в меня, причинив физическую боль и вызвав чувство подавленности и унижения. Я вдруг ощутила себя куклой, служащей для забавы и развлечения ее хозяина, с которой тот может делать все, что ему вздумается.

– Кто дал ему право распоряжаться мной?! – думала я, лежа под Олегом, – он что, действительно считает себя моим хозяином?! Ну уж, фигу вам! Хватит! Это надо прекращать!

В мыслях я стала подбирать слова, с которыми собиралась обратиться к Олегу с просьбой прекратить сексуальные упражнения, но вдруг почувствовала, как член его напрягается, и в следующий момент в меня начинает изливаться его сперма. Реакция моего организма была незамедлительной. Тошнотворный комок образовался в районе желудка и стал быстро продвигаться к горлу. Обеими руками я уперлась в грудь Олега и резким движением сбросила его с себя на пол. Соскочив с дивана, в несколько прыжков я оказалась в туалете. Едва я успела склониться над унитазом, как поток рвоты вырвался у меня из горла…