Падшие ангелы - Трейси Шевалье

— А это кто? — спросила я.

Я никогда не видела эту фотографию.

Дженни надевала халат и даже не подняла глаз.

— Мой племянник.

— Ты о нем никогда не говорила. Как его зовут?

— Джек. — Дженни сложила руки на груди. — Ну, так вам ваша мама чего говорила об этом? Или, может, чего подготовила?

Я отрицательно покачала головой.

— Ну, конечно же, нет — я должна была догадаться. Ваша мама теперь так занята, что за своим чадом ей и присмотреть некогда.

— Я знаю, что происходит. Читала об этом в книгах.

— Но вы не знаете, что делать. А ведь это самое важное: что делать. А что уж там происходит — дело десятое. «Дела, а не слова» — разве не так всегда говорит ваша матушка?

Я нахмурилась.

Дженни вытянула губы.

— Извините, мисс Мод, — сказала она. — Ничего — я дам вам из своих припасов, пока мы не найдем для вас что-нибудь более подходящее.

Она встала на колени перед маленьким комодом, в котором держала свои вещи, и вытащила несколько длинных кусков материи и странный пояс, каких я раньше не видела. Она показала, как нужно сложить ткань втрое и прикрепить к поясу. Объяснила, что нужно взять ведерко с соленой водой, чтобы пропитывать в нем материю, и что держать его нужно под кроватью рядом с ночным горшком. Потом она спустилась по лестнице за ведерком и бутылью с горячей водой от боли, а я тем временем вымылась в своей комнате и примерила на себя полотенце и пояс. Ощущение было такое, будто нижние юбки и штанишки слиплись между ног, отчего я переваливалась с ноги на ногу, как утка. Я прекрасно понимала, что это будет заметно всем и каждому.

Ужасно, что все это произошло, когда я была с папочкой, но слава богу, что там не было Лавинии. Она бы ни за что мне не простила, если бы узнала, что у меня началось у первой. Она всегда считалась хорошенькой, женственной, даже когда мы были совсем маленькими, она со своими кудрями и пухленькой фигуркой напоминала мне женщин с картин прерафаэлитов. Дженни была права — я простовата, и, как сказала когда-то бабушка, одежда висит на мне, как стиранное белье на веревке. В наших с Лавинией разговорах всегда подразумевалось, что месячные у нее начнутся раньше, что она первой наденет корсет, первой выйдет замуж и первой родит маленького. Иногда меня это расстраивало, но нередко я втайне чувствовала облегчение. Я никогда ей этого не говорила, но я вовсе не уверена, что хочу замуж и детей.

Теперь мне нужно будет скрывать от нее мои пояса и полотенца, мою боль. Мне не нравится иметь тайны от лучшей подружки. Но ведь и у нее есть от меня секрет. С тех пор как мамочка сошлась с Каролиной Блэк, Лавиния как-то странно на нее поглядывает, но не говорит почему. Когда я у нее спрашиваю, она просто отвечает, что суфражистки плохие, но я уверена, что за этим кроется что-то еще. Это как-то связано с Саймоном и ее спуском в могилу. Но она не признается. И Саймон тоже молчит. Я сама ходила на кладбище и спрашивала у него, но он только плечами пожал и давай себе копать дальше.

Вернулась Дженни с ведром и обняла меня.

— Ну вот, теперь вы — женщина. Еще немного, и корсет начнете носить. Будет вам что рассказать маме завтра утром.

Я кивнула. Но я знала, что ничего завтра мамочке не скажу. Ее не было здесь сегодня, когда она была так мне нужна. А завтра уже не имело значения.

Февраль 1908

Китти Коулман

К моему удивлению, разговор с Мод оказался труднее, чем с Ричардом.

Реакция Ричарда была предсказуемой — бешенство, которое он скрывал перед полицией, но которому дал волю в кебе по пути домой. Он кричал о семейной чести, о позоре для его матери, о бесполезности нашего дела. Всего этого можно было ожидать — я знала реакцию других мужей. Мне еще повезло, что Ричард столько времени не говорил ни слова. Он считал, что моя деятельность в СПСЖ — невинная забава, которой я предаюсь между чаепитиями. И только теперь он по-настоящему понял, что я — суфражистка.

Одна вещь, сказанная им в кебе, действительно меня удивила.

— А как насчет твоей дочери? — прокричал он. — Теперь, когда она почти женщина, ей нужен пример получше того, что подаешь ты.

Я нахмурилась — как-то витиевато он это сказал. За его словами скрывалось что-то еще.

— Что ты имеешь в виду?

Ричард уставился на меня с недоумением и смущением.

— Она тебе не сказала?

— Что не сказала?

— Что у нее начались э-э-э… — Он неопределенно помахал рукой у моей юбки.

— Начались? — воскликнула я. — Когда?

— Уже несколько месяцев.

— А почему ты об этом знаешь, а я — нет?!

— Я был с ней в тот момент, вот почему! Это была такая унизительная ситуация для нас обоих. В конечном счете ей пришлось обратиться к Дженни — тебя дома не было. Мне уже тогда нужно было догадаться, как глубоко ты увязла в этих глупостях.

Ричард мог бы сказать и больше, но, видимо, почувствовал, что в этом нет нужды. Я вспоминала то время, когда у меня начались месячные, — как я со слезами побежала к своей матери и как она меня успокоила.

Остальную часть дороги до дома мы молчали. Когда мы вернулись домой, я взяла свечку со стола в коридоре и пошла прямо в комнату Мод. Я села к ней на кровать и посмотрела на нее в тусклом свете, спрашивая себя, какие еще тайны прячет она от меня и как ей сказать то, что я должна.

Она открыла глаза и села, прежде чем я успела произнести хоть слово.

— Что, мамочка? — спросила она таким голосом, что у меня возникли сомнения — спала ли она.

Лучше всегда быть откровенной и говорить без обиняков.

— Ты знаешь, куда я сегодня ездила, пока ты была в школе?

— В штаб СПСЖ?

— Я была в Какстон-холле — там проводилось собрание за женский парламент. Но потом я с некоторыми дамами пошла на Парламент-сквер — мы пытались пройти в Палату общин.

— И что — удалось?

— Нет. Меня арестовали. Мы с твоим отцом только что вернулись из полицейского участка на Каннон-роу. Отец, конечно, в ярости.

— Но почему тебя арестовали? Что ты сделала?

— Я ничего не сделала. Мы просто пытались пройти сквозь толпу, когда полицейские схватили нас и швырнули на землю. Мы встали, а они снова бросили нас на землю, а потом еще и еще раз. Синяки у меня на плечах и груди довольно впечатляющие. У нас у всех такие.

Я не добавила, что многие из этих синяков были получены во время поездки в «черном вороне», что кучер закладывал крутые повороты, отчего нас бросало на стенки, что боксы в карете были ужасно маленькие и мне казалось, будто меня заперли в вертикальном гробу, что там пахло мочой, а мочились там наверняка сами полицейские, чтобы еще больше нас унизить.

— А Каролину Блэк тоже арестовали?

— Нет, она отстала — ей нужно было поговорить с кем-то из знакомых, а когда она попыталась присоединиться к нам, полиция нас уже схватила. Она ужасно расстроилась, что ее не арестовали. Она даже сама пришла на Каннон-роу и села с нами.

Мод молчала. Я хотела спросить у нее о том, о чем мне рассказал Ричард по пути домой, но не смогла себя заставить. Легче было говорить о том, что случилось со мной.

— Завтра утром я иду в суд, — продолжила я. — Меня могут отправить прямо в Холлоуэй.[21] Я хотела попрощаться.

— Но сколько… тебя продержат в… тюрьме?

— Не знаю. Может быть, до трех месяцев.

— Три месяца! Что же мы будем делать?

— Ты? С тобой все будет в порядке. Но я хочу попросить тебя кое о чем.

Мод взволнованно посмотрела на меня.

Но еще до того, как я вытащила учетную карточку и начала рассказывать ей о неделе самоограничения — кампании, предпринятой СПСЖ для сбора денег, — я поняла, что делаю не то. Я — ее мать, я должна была успокаивать и утешать ее. Но я, видя, как помрачнело ее лицо, продолжала говорить ей о том, что она должна просить наших соседей, а также всех гостей вносить пожертвования на эту карточку, чтобы она потом отправила их в контору СПСЖ в конце недели.

Не знаю, почему я была такой жестокой.

Дороти Бейкер

Я, как правило, не ввязываюсь во всякие семейные дрязги. Я прихожу в половине восьмого утра, а ухожу в семь вечера. Или в шесть, если подается холодный обед. Я ни во что не вмешиваюсь, у меня нет никаких мнений. А если и есть, то я держу их при себе. У меня есть собственный маленький домик, взрослые дети с их собственными драмами — мне хватает. Дженни — та другая, ей только дай волю, она во все будет нос совать. Чудо, что ей его еще не прищемили.

Но вот кого мне жалко, так это мисс Мод. На днях вечером я шла домой в густом тумане и увидела ее впереди себя. Я никогда прежде не видела ее в Тафнел-парке. Нет у нее поводов, чтобы туда ходить, ее жизнь течет в других направлениях — к северу и западу, к Хайгейту и Хэмпстеду, а не к Тафнел-парку и Холлоуэю.[22] Нечего девочке из семьи с таким достатком делать в этих местах.