А жизнь продолжается - Кнут Гамсун

— Он их пережег, — фыркнул Август.

— Ну как, вы навестили фру Лунд? — спросил мимоходом аптекарь.

Август коротко кивнул.

— А к судье в контору сходили?

Август не ответил, только хмуро на него глянул.

— Я хотел сказать, за вашими деньгами. За миллионом. Тогда имеет смысл вас ограбить.

Август покачал головой…

Нет, где уж там миллион, никаких денег для него у судьи не было. Важное уведомление оказалось письмом от Поулине из Поллена, которая не собиралась отдавать некую сберегательную книжку, так Августу и скажите! Во-первых, какое он имеет отношение к этим деньгам, раз он передал ей, Поулине, права на все, что оставил в Поллене, включая возможный выигрыш в лотерею. Документ подписан двумя свидетелями. Во-вторых, Август мог бы и сам приехать за деньгами в Поллен, ведь где гарантия, что он — тот самый, за кого себя выдает?

Чертова Поулине, она все такая же, толковая, острая на язык и честная до невозможности. Он будто видел ее перед собой, уже постаревшую, на шее белоснежный воротничок, кольцо с жемчугом.

Судье очень хотелось помочь Августу, а как же иначе, он был доброжелательный и отзывчивый человек (кстати, несколько лет спустя он погиб на Сенье от шальной пули).

— Стало быть, с деньгами в Поллене вышло недоразумение? Они завещаны другому лицу?

— Да, — ответил Август. Только это ничего не значит, он знает Поулине, ей от него не нужно ни одного эре, это она просто так говорит.

Тогда Август сам отправится за деньгами?

Нет. Помимо всего прочего, он не может бросить начатые работы у консула, в особенности прокладку дороги. Под ним же столько народу.

Но он мог бы удостоверить свою личность при помощи документов, чтобы эта дама, Поулине, успокоилась на его счет, так ведь?

— Час от часу не легче.

Что, у него никаких документов?

— Никаких.

Ну а доктор Лунд с женой? Они же знали Августа в его бытность в Поллене.

Еще бы им его не знать! Он выпил у них в доме не один стакан грогу. Они то и дело зовут Августа в гости, скоротать с ними вечерок. Он хоть сейчас может к ним пойти и заручиться свидетельством, что он тот самый человек и есть, только доктор в отъезде, уехал в Тронхейм, и неизвестно, когда вернется.

Августу адски не повезло. Он опять вынужден ждать, ждать и ждать…

XIV

Нет, Сегельфосс отнюдь не процветал. Должна же быть этому какая-то причина. Может, город неудачно расположен, может, усадеб вокруг него — считанное число, земля у крестьян тощая, и они плохо ее обрабатывают. Скорее всего так оно и было. Казалось, здесь ни одно творение Божие не благоденствует, не наливается и не тучнеет, здесь нельзя было найти ни одного человека, у которого глаза бы заплыли жиром, ни одного животного, которое бы с перекорму стало уродом. Нет. Скотина день-деньской бродила по пустоши полуголодная, трава по берегам ручьев была подъедена овцами, все кочки обглоданы дочиста, в удел коровам осталось щипать вереск и объедать на деревьях листву, почему они и перестали доиться. Прямо беда! А всего в полумиле, ну в миле от Южного селения раскинулось зеленое горное пастбище, истинный овечий рай. По преданию, Виллац Хольмсен перегонял туда на лето своих овец.

А прибрежное рыболовство, что оно давало? Люди, жившие у самого моря, нет-нет да и приносили домой связку пикши и сайды, этого хватало на одну варку, и только, разве это улов! Иной раз сегельфосские рыбаки собирались с духом и гребли два с половиной километра до бухты, что против Северного селения, там они били острогой камбалу, державшуюся на светлом песчаном дне. Да. Но на это уходила вся белая ночь, а около двух часов им требовалось перекусить и глотнуть кофе, так что и ловля камбалы себя не оправдывала! А потом, нужно же им было отоспаться на следующий день?

Нет, условия жизни в Сегельфоссе были неподходящие.

Однако Гордон Тидеманн жил себе не тужил, энергия из него била ключом, он был теперь важным лицом и консулом. Случалось ему совершать и неразумные поступки — исключительно ради того, чтобы утолить жажду деятельности и потешить свое тщеславие, взять хотя бы прокладку горной дороги и строительство охотничьего домика. Он совершал и более неразумные поступки, к примеру, обзавелся моторным катером, чтобы подплывать к стоящим на рейде рейсовым пароходам и демонстрировать свою персону, — на что он ему теперь, когда пароходы швартуются и разгружаются у его большой пристани? Новехонький моторный катер, отделанный красным деревом, со множеством медяшек, мало того что стоял без дела, но требовал еще и присмотра.

Да что тут говорить! Правда, Гордон Тидеманн все же отличался сообразительностью и развернул, помимо всего прочего, ловлю лосося, очень и очень прибыльную. Кроме того, он осуществил-таки давний замысел и отправил одного из своих приказчиков в качестве торгового агента в Хельгеланн. Разумеется, он перво-наперво должным образом его экипировал: костюм, часы на золотой цепочке, наконец, изящные чемоданы для образцов с латунными замками, уголками и клепками. Все это обошлось недешево, но парень того стоил, он словно бы родился для этой профессии и уже слал ему заказы на товары.

Но если не считать Гордона Тидеманна, Сегельфосс оставался мертвым, глухим городишкой.

Некоторые обыватели начали уже косо посматривать на строительство горной дороги. Эта дорога была украшением всей местности, а люди брюзжали и неодобрительно покачивали головами. Можете себе такое представить! И конечно же, пошло это из Северного селения, самого невежественного и отсталого по части культуры, обитатели которого только и знали, что исправно ходили к причастию, и были богобоязненны на старозаветный лад. Сперва зашушукались женщины и старики, и толчком всему, похоже, послужили мрачные слова Осе. «Нет покоя ни полевой мыши, ни воробью, — изрекла Осе, — оттого что стучат и громыхают в Боготворных горах!» — «Истинно так!» — закивали старики в Северном.

И уселись, и принялись между собой толковать, и события многолетней и многовековой давности, перемешавшиеся в их ветхой памяти: война немцев с французами, северное сияние кровавого цвета, гибель уездного врача Пауля Фёйна, перевернувшегося на паруснике, пророчество Иеремии о хвостатой звезде, что падет на остров в море и вызовет землетрясение, — все это сводилось у них к исходному пункту, к словам Осе о непокое в горах.

Ведь там обитал горный народец, подземные жители, хлебопашцы и скотоводы, богатые и миролюбивые существа, которые не причиняли смертным никакого вреда, если их не тревожили. А вся эта сумятица с окриками «Поберегись!», и взрывами, и стукотней, и громкими разговорами, начиная с самой весны, надо думать, им не больно по нраву и, может, даже вынудит их перебраться в другое место. Людям от этого лучше не станет, старики в Северном по сю пору помнят, что пришлось претерпеть их родителям от подземных жителей, когда у них устанавливали первые телеграфные столбы. Рабочие перекрикивались, лошади ржали, гвалт был невыносимый. И вот на судне, которое прокладывало телеграфный кабель, сорвался железный блок и насмерть зашиб матроса, его схоронили на кладбище в Хамарёе. Мало того, вдобавок еще разыгралась страшная непогода, с громом и молниями, какой в их краях отродясь не видели, у Виллумсена из Лиана снесло крышу амбара — еще бы им не помнить! Новую крышу крепили двумя якорными цепями, они и посейчас там, можете пойти посмотреть! А забыли вы, как им той зимой не пофартило на Лофотенах, — ловы были не просто плохие, а из ряду вон. По весне стало и того хуже, на Иванов день снег лежал по щиколотку, и рожь не вызрела. Но как раз тем летом подземных жителей потревожили где-то на юге, и они перебрались сюда, в Сегельфосские горы. А как здесь на каждом шагу глубокие пропасти, то проникли они сюда с легкостью, и им не нужно было уходить глубоко под землю, а это, надо думать, дело не из приятных. Кое-кто из деревенских видел, как они вели табуны лошадей и свои большие стада, а коровы на загляденье, жирные, лоснистые, прямо как отборная сельдь. Мой отец сам видел, и его отец тоже, и Арон из Стаурхоллы видел их и не раз об этом рассказывал. Только когда он лежал уже при смерти и к нему пришел пастор, он отрекся от своих слов: все это, дескать, враки. Но он потому так сказал, что умирал и себя не помнил. А еще их видела в тот же самый день Ингеборг из Утлейи. Она шла и на ходу вязала носки, из серой и красной шерсти, только она накинула последнюю петлю на втором носке, как к ней подошла подземная жительница и попросила носок. «Бери на здоровье! — сказала ей Ингеборг. — А второй взять не хочешь?» Та, конечно, взяла. И с тех самых пор до самой своей смерти Ингеборг из Утлейи жила себе и горя не знала, в Вестеролене ее ждали невиданное богатство и почет, она вышла сперва за одного брата, а потом за другого и осталась их полной наследницей.