А жизнь продолжается - Кнут Гамсун

— Кстати, Август, я слышал, ты хочешь, чтобы мы засвидетельствовали, что ты тот, за кого себя выдаешь. Я с удовольствием помогу тебе. Присядь-ка на минуту, подлей себе еще кофе! — Доктор пишет. — Эстер, поди сюда, тебе тоже надо расписаться!

За этим последовала долгая дружеская беседа. Опираясь на палку, в гостиную вошел мальчуган.

— А вот и второй инвалид, — сказал доктор. — Он уже идет на поправку.

— Второй? — недоуменно переспросил Август.

— Первый — это я.

— Не говори так! — воскликнула Эстер, зажимая ему рукою рот.

Доктор:

— Август, ты разбираешься в женщинах? Взгляни-ка на Эстер, никогда еще она не была со мной так мила. Ни стычек, ни взбучек.

Болтовня и дурачества и семейное счастье, мир и согласие, совет и лад…

Когда Август собрался уходить, фру Эстер вышла с ним на крыльцо.

— Август, что ты на это скажешь? Что ты скажешь, я тебя спрашиваю? Нет, ты видал, как он переменился? Я прямо как в раю, до того мне теперь хорошо.

— Вы заслуживаете всех мыслимых благ! — сказал Август.

— С тех пор как он вернулся домой, — продолжала она, — итак переменился, я даже ни разочка не вспомнила Поллен. Мне это без надобности.

— Поллен! — фыркнул Август, давая понять, что тут и говорить не о чем.

Но только Август и сам был родом из Поллена, и даже еще не разделался окончательно с этим жалким селением. Он ждал оттуда денег. Свидетельство за подписью докторской четы было послано, Поулине не замедлила ответить, однако по-прежнему стояла на своем: пусть Август удосужится приехать сам. Им надо подбить старый счет, из лотерейного выигрыша в двадцать тысяч немецких марок она уплатила все его долги, и все равно больше половины осталось, за все эти годы сумма успела удвоиться, даже более чем удвоиться. Она требует, чтобы Август приехал. А не хочет — воля его!

— По правде, эта дама меня не удивляет, — заметил судья. — Судя по всему, она большой молодец!

— Молодец? — воскликнул Август. — Да более добропорядочной и благочестивой женщины по эту сторону Атлантики я не встречал. Ручаюсь вам.

Судье очень хотелось помочь ему, он сказал:

— А если вам самому написать ей и объяснить, что вы не можете бросить начатые работы? Попробуйте.

Попробовать, может, и стоило, но проходил день за днем, а Август все откладывал и откладывал. Так он ничего и не написал, не собрался. Да и с какого конца подступиться? Будь это деловое письмо, от такого-то числа, касаемо того-то, с глубоким уважением, а тут речь шла, в сущности, о прошении, вымаливании денег, которые он некогда отдал одним взмахом руки, не задумываясь. Нет, не будет он писать. Пусть они достанутся тебе, Поулине! А я уж как-нибудь обойдусь, доживу, сколько мне еще отпущено на этой земле, и без этих денег, прощай навек… Но ему было тяжело лишиться такой крупной суммы, она пришлась бы сейчас очень кстати. И не стыдно Поулине обращаться так с человеком, которого она знает сыздетства, старым приятелем и знакомцем…

Уж лучше он отправит ей телеграмму. Старая, расточительная привычка, оставшаяся у него с молодости: зачем писать длинные письма, когда можно коротко телеграфировать?

Он сидит на телеграфе, пишет и зачеркивает, пишет и зачеркивает. Он не сидел бы тут так беспечно, если бы знал, что его ожидает: к нему вышел начальник телеграфа, под мышкой у него толстая книга с накладными уголками из бронзы — русская Библия.

— Я хочу воспользоваться тем, что вы здесь, и кое о чем спросить, — говорит он.

Дело в том, что начальник телеграфа, книжный червь, усомнился, а Библия ли это вообще, только не знал, как ему проверить. Разве русская Библия выглядит именно так? Это вполне могло быть что-то еще. С другой стороны: почему бы русской Библии именно так и не выглядеть? Вот ведь что! На адресную книгу вроде бы не похоже. Вопрос этот завел книжного червя в совершенный тупик, черт знает что, а не Библия, он даже сон из-за нее потерял.

— Вы можете прочесть, что в ней написано? — спросил он.

Август улыбнулся:

— Да запросто!

— Вот это слово, что оно означает?

— Вот это? По-норвежски это будет то же, что Пилат.

— А это?

— Это значит «сообразно с…», ну да, «сообразно».

— А вы не сочиняете? — сказал начальник телеграфа. И нагло спросил: — Вы по-русски-то читать умеете?

Август снова заулыбался.

Начальник телеграфа:

— Не знаю, что вы там умеете, а только книгу вы держите вверх ногами. Я вижу это по греческим буквам.

Август смешался.

— Ладно, — сказал он, — могу ее и перевернуть, если вам так хочется, но только мне все едино, я могу читать так и этак.

Начальник телеграфа:

— Вы абсолютно уверены, что это Библия?

Август с оскорбленным видом:

— Раз вы сомневаетесь, что это Святое Писание и слова самого Господа Бога, тогда я забираю ее назад и возвращаю ваши пять крон!

И делу конец! Только так и надо. Накладно, конечно, ну к чему ему Библия, он даже не сможет отдать ее напрокат. Но ему просто необходимо было утвердить свои позиции.

Начальник телеграфа тычет пальцем:

— О чем говорится в этой строфе?

— В этой? О крещении, насколько я понимаю. Крещении Иисуса.

— Как! — восклицает начальник телеграфа. — Это на первых-то страницах? В Ветхом Завете?

Августу совсем неохота расставаться с пятью кронами, он осторожно дает задний ход:

— В этих очках я не очень хорошо вижу, они мне с самого начала не подходили, но других не было. Я купил их на рынке в Ревеле, в стране, которая зовется Эстония. Там было полно вещей, я мог купить что угодно, только я приметил человека, который продавал очки, ну и подошел к нему, на нем было сермяжное платье, подпоясанное веревкой, и клеенчатая фуражка, а ноги — босые, такого продавца вы сроду не видывали…

Распалившись донельзя, начальник телеграфа безжалостно тычет в книгу:

— Значит, в этой строфе говорится о крещении? О крещении Иисуса?

— Нет, этого я утверждать не берусь, — ответил Август. — Может, в ней говорится и о чем-то другом. В свое время я неплохо успевал в школе, знал уйму вещей, но что вы хотите от человека в моих годах! Дайте, я как следует протру очки и посмотрю еще раз. Но только когда у человека нет приличных очков…

— Подождите минутку! — попросил начальник телеграфа и побежал к аппарату, который его настойчиво призывал.

Август и не подумал ждать.

Покончив со всякими усадебными работами, он мог снова посвятить себя прокладке дороги. Правда, перед этим ему пришлось продемонстрировать редактору Давидсену автомобиль и объяснить, как он устроен. Из этого получилась статья в газете.

Так уж сложилось, что к нему непрерывно обращались за советами, просили поделиться опытом. Как-то пришли два члена правления кино, они хотели, чтобы он зацементировал пол в кинозале. Он мог бы работать по вечерам и в выходные. Август отрицательно покачал головой, он на службе у консула и не может прирабатывать на стороне. «Нет, нет, люди добрые, у меня и без того дел по горло». — «Жалко, — сказали те, — нам позарез требуется помощь, старый-то пол прогнил».

Тем не менее архизанятой человек освободил время и наведался в Южное. Был субботний вечер, погода летняя, Август начистил до блеска ботинки, облачился в светлый полотняный костюм, купленный в Сегельфосской лавке, и подпоясался красным бахромчатым платком. Ни дать ни взять иностранец, впрочем, так оно и было задумано. Запустив руку в брючный карман, он позвякивал связкою из восьми ключей — что бы это значило? Наверное, то был намек, что он является владельцем восьми замкнутых сундуков.

В доме у Тобиаса не застать былого уюта, семья отрешилась от мира и всего мирского, вернулся евангелист и возобновил свою деятельность. Ну кто бы ожидал от Тобиаса и его домочадцев! Такой, казалось бы, путный, смекалистый человек, может, он и не поджигал весною свой дом, зато прямо-таки по-мирски обрадовался выплаченной страховке. Однако проповедник, евангелист, начал сбивать его с панталыку, Святой Дух — вещь мудреная, кончилось тем, что Тобиас и его жена и даже Корнелия отправились вместе с другими к Сегельфоссу и приняли крещение в проточной воде. Ну кто бы ожидал!

Жителей Южного селения охватило религиозное рвение, загребущий евангелист прибрал к своим рукам даже кое-кого из ново конфирмовавшихся, школьников, которые свидетельствовали у него в собраниях на коленях. Уповать, что скоро наступит осень и похолодает, было рано, температура крестильной воды все еще оставалась пятнадцать градусов.

Но кое-какие перемены произошли: объявился еще один проповедник и составил конкуренцию евангелисту. Этот остановился в Северном селении. Простой миссионер по фамилии Нильсен, он обходился без крещения и прочих подсобных средств, зато предъявил пастору Уле Ланнсену прекрасные рекомендации от нескольких служителей церкви.