А жизнь продолжается - Кнут Гамсун

— Дак его не раскусишь, — сказала она.

Стеффен грыз печенье с громким хрустом, что твой битюг, дама же все собиралась с духом, наконец она решительно вынула изо рта вставную челюсть и положила ее на стол. Челюсть была из красного каучука, вдобавок склизкая, Стеффен выразительно на нее покосился. Дама взяла печенье и стала его обсасывать.

— Ну ты и чушка! — заметил Стеффен.

— А ты кто, с лошадиными-то зубами?

— Убери это со стола! — заорал он, не выдержав.

— Эх-ма, — проговорила она равнодушно и вставила челюсть обратно.

— Меня чуть не вырвало, — сказал Стеффен.

— И скотина же ты, — ответила ему невеста.

— Это ж прямо как внутренности.

— Я с тобой после этого не желаю и разговаривать! Оба озлились, он стукнул по столу, она ударилась в слезы.

— Я от тебя ухожу! — завопила дама. — Не больно ты мне и нужен.

— Ну и уходи, — ответил Стеффен. — Скатертью дорога!

Как вожжа им под хвост попала.

XVI

Рабочие не могли дождаться, когда Август вернется на линию и снова все возьмет в свои руки. В последние недели их десятник помногу отсутствовал, он появлялся лишь изредка, чтобы уладить тот или иной вопрос, а за остальным поставил присматривать Адольфа. Им было обидно подчиняться Адольфу, который ничем их не лучше, они потешались над ним и обращались к нему по каждому пустяку. Особенно донимал его Франсис, нагрузит, к примеру, тачку, а потом вдруг подойдет и спросит, не надо ли ее заодно увезти.

Их неприязнь к Адольфу, конечно же, объяснялась ревностью. Нередко на линию приходила Марна, сестра консула. От нечего делать. И всякий раз она непременно отыскивала бригаду Адольфа и заводила с ним разговоры. Адольф, надо сказать, был очень хорош собою и молод, здороваясь с Марной, он снимал шапку и произносил учтивые слова и беспрестанно краснел. От внимания товарищей ничто не ускользало, и после ухода дамы ему здорово доставалось.

Им предстояло взорвать в нескольких местах горную породу, чтобы расширить дорогу, зато так называемое полотно было уже проложено до самого охотничьего домика, оставалось засыпать его щебнем и утрамбовать. Однако чтобы срезать пускай всего лишь на сорок сантиметров, но отвесную скалу на протяжении двадцати метров, требовалось немало времени — взрывать придется порядочно. Август отрядил на эти работы четверых.

Вот только сам Август был уже не тот, что раньше, рабочие не узнавали своего десятника. Он уже не везде поспевал, не так уверенно принимал решения, ослабил порядок и дисциплину. Он признался, что его начинают подводить слух и зрение, но а в остальном он здоров. Рабочие считали, что виной всему — неважное настроение, что-то его гложет, настолько он изменился против прежнего.

Конечно же, он так и не собрался написать Поулине в Поллен, поэтому денег как не было, так и нет. Какое уж там настроение! Однажды вечером он наткнулся на Осе и решил попытать ее насчет денег: получит он их? Да и существуют ли они вообще? Он остановил ее и попросил посоветовать ему в одном важном деле. Осе сурово на него глянула и молча отвела в сторону, после чего расставила ноги пошире и задрала кофту с юбками аж до пупа. И все это — не сводя глаз с Августа.

— Что… это еще что такое? — пробормотал Август.

— Хотела проверить! — ответила она, опуская подол.

Вполне возможно, что при виде заголившейся Осе лицо у Августа приняло несколько умильное выражение и он легонько облизал губы.

— Старый козел, вот зачем ты туда повадился, тебе ее хочется! — сказала Осе.

Пропади все пропадом! Он вовсе не за этим к ней обратился, но Осе сказала правду, к сожалению, это правда, он знал, им овладело безумие, днем и ночью он только о ней и думал…

Понурившись, Август проговорил:

— Тогда посоветуй, как мне быть!

Осе презрительно запрокинула голову.

— Что, совсем ничего нельзя поделать? — спросил он.

Осе отвела от него мрачный взгляд и зашагала прочь.

Так он ничего от нее и не добился…

Злая судьба преследовала его и не давала ему получить деньги. Она даже попыталась ввести его в искушение возроптать на Бога. Но о таком он даже не мог и помыслить! Он и злился, и горевал, все верно, но он никакой не безбожник, он почитает Господа. Побывав в своей переменчивой жизни во множестве переделок, он знал: хорошо быть за спиною у Господа Бога, когда судну, к примеру, грозит беда, или же, к примеру, тебя припирает нужда, или же ты увертываешься от удара ножом и револьверного выстрела — и спасаешься. Да, Бог — защита хорошая. Почему бы ему и теперь не стать на праведный путь? Вреда от этого никакого, наоборот, может, так ему будет легче примириться с потерей денег.

Рабочие с удивлением услыхали, что им не следует больше осыпать проклятиями камень, если случится зашибить палец на руке или на ноге.

Между прочим, Август проводил теперь немало времени в кузнице, он помогал отковывать прутья и перекладины для ограды, которую они поставят в двух местах, где дорога проходит над пропастью. Перемена занятий была как нельзя кстати и радовала его. Одновременно он мог приглядывать за тем, как продвигаются дела в кинозале.

— Уж не молился ли ты Господу Богу, чтоб получить эту работу? — спросил он у Беньямина.

Беньямин не впервые слышал от Августа странные речи, поэтому он не стал пускаться в длинные объяснения. Он показал сделанное и коротко сообщил, что собирается делать: пожалуй, он справится!

— Благодари за все это Бога! — ответил Август.

Явился Адольф, стал жаловаться, что товарищи перечат ему и не слушаются, он хотел увести Августа обратно на линию. Из-за этих препирательств рабочие только теряют время, случается, они галдят до самого перерыва, а работа стоит. Август пообещал, что придет.

Он прекрасно понимал подоплеку происходящего, он знал этих ребят, они торчат на строительстве дороги который уж месяц, одни мужики, всякий пустяк выводит их из себя, к тому же они наполовину очумели от ревности, Адольфу, похоже, несдобровать.

Когда Марна появлялась в обществе аптекаря Хольма, это еще куда ни шло. Рабочие не желали и ему уступать эту красивую девушку, нет, какое там, но они относились к нему терпимей, чем к Адольфу. Главным образом потому, что фрекен Марна откровенно пренебрегала своим кавалером. Судя по всему, он был ей несносен. Надо было видеть, как в ответ на комплименты и восторги аптекаря дама его высмеивала. «Нет, ребята, — говорили с ухмылкой рабочие, — пускай он и засунул цветок в петлицу и хорохорится, ему ничего не светит!»

В петлице у аптекаря красовалась гвоздика, срезанная несколько дней назад, и, хотя он ставил ее на ночь в стакан с водою, она уже начала увядать.

Хольм:

— Я все стою, разговариваю с самим собой и не знаю, что мне сделать, чтобы вас заинтересовать.

— А вы помолчите, — сказала фрекен Марна.

— Неужели вы так жестоки? Вы лишаете меня всяких надежд.

— Я вам их и не подавала.

— Так я и думал. Я пожертвовал своим комнатным цветком и сделал себе сзади пробор, а вы и не заметили.

Марна явно не желала его больше выслушивать, и рабочие заухмылялись:

— Нет, ребята, ничего ему не обломится, и поделом! Слишком она хороша для него, для старого петуха!

— Куда вы подевали Адольфа? — спрашивает их Марна.

Никто не отвечает.

Марна неторопливо идет дальше, она отыщет Адольфа выше на линии. Аптекарь — за ней. Первым нарушает молчание Франсис:

— Почему же это аптекарь — и старый петух? Он будет получше Адольфа.

— Кто — аптекарь?! — восклицают остальные. — Прекрасный человек! Ежели надо, безо всяких отпустит тебе бутылку. Вон Боллеман получил целых две, когда выжал слезу и сказал, что идет на похороны. Правда, Боллеман?

— Я мог бы получить и четыре, — похвастался Боллеман. — Во какой это человек!

— Куда это вы подевали Адольфа? — передразнивает, гримасничая, его напарник. — Где Адольф, а ну-ка подайте мне Адольфа, ха-ха-ха!

— Да, аптекарь совсем из другого теста! — говорят они. — Сильный, широкоплечий, и гребец хоть куда. А потом, он из себя что-то да представляет. Не чета Адольфу…

В следующий раз Марна появилась верхом, в сопровождении пешего аптекаря. Ну как же, когда брат ее, Гордон Тидеманн, обзавелся автомобилем, лошадь перешла к ней и из тягловой сделалась ездовой. Марна тяжело сидела в седле, но правила великолепно, застоявшаяся, резвая, лошадь то и дело вставала на дыбы и мотала головой. Аптекарь опять принялся ухаживать за Марной и говорить ей восхитительные комплименты, на которые был мастак. Но она и не подумала ему отвечать, а, напротив, подъехала к бригаде Адольфа, чтоб погарцевать перед ним, и даже перепрыгнула через тачку, стоявшую поперек дороги.