Секунда между нами - Стил Эмма

– Дженни, детка, ты в порядке?

Она чувствует ее руку на своем плече и открывает глаза.

– Прости, – мягко говорит мама. – Я действительно о многом не подумала.

– Да, ты не подумала. Я ухожу.

И ее мама, видимо, тоже.

Аромат попкорна наполняет прохладное фойе кинотеатра – долгожданное спасение от беспощадной жары. Стоя у входа в зрительный зал, Дженни чувствует, как капли пота стекают по ее ключице. Ей пришлось идти пешком, через железнодорожную станцию, и жилетка совсем некстати добавляла жа́ру. Дженни знала, что успеет, ведь она быстро ходит, но внезапно осознала, что бежит трусцой, которая потом превратилась в какие-то скачки и в конце концов – в бег. Вся ее энергия и паника вылилась в этом беге. Ей стало плевать, как она выглядит, потому что в эти несколько минут весь мир перестал для нее существовать.

Но теперь паника начала накрывать ее с новой силой.

Что делать?

Первые посетители – загорелая парочка примерно ее возраста – подходят к билетной стойке, потягивая прохладную колу. Дженни широко улыбается, как ее учили, надрывает билеты и приглашает зрителей следовать за собой. Они идут по коридору, устланному красным ковром, под взглядами голливудских звезд, которые смотрят на них с блестящих черно-белых плакатов, развешанных по стенам. И Дженни стало интересно – действительно ли все эти люди счастливы, или они скрывают что-то за внешним блеском?

Она просто не могла поверить, что мама может вот так ее бросить. Ее вдруг охватило чувство вины, как будто это она сделала что-то не так.

Сначала ушел он, теперь уходит она. И в обоих случаях есть один общий фактор – Дженни.

А теперь у нее новые проблемы. Позвонить в университет и узнать, остались ли места в общежитии? Может, удастся как-то договориться со студенческим комитетом? Вот черт. Она ведь давно уже могла бы что-то придумать.

В голове крутятся слова Кэти: «Это и твоя жизнь тоже, Дженни».

Но ей легко говорить. Кэти просит то, что ей надо, у родителей, и они ей это дают, без вопросов. Она даже не задумывается о профессии, карьере, заработке, ответственности. Потому что у нее в этом просто нет необходимости.

И если честно, Дженни в любом случае не поехала бы с Кэти в Париж. Сейчас самое главное – научиться зарабатывать деньги, настоящие деньги, чтобы больше не беспокоиться о том, где и как жить.

Кэти этого не понять.

Проводив парочку к зрительному залу, она возвращается к своему месту тем же коридором, чтобы принять следующую группу посетителей. По дороге она отчаянно пытается найти какое-то решение, чтобы снова упорядочить свою жизнь, разложить все по полочкам.

Вернувшись к стойке, она вдруг видит знакомое лицо – еще бледнее обычного и в веснушках. Парень одет в бежевые шорты и белоснежное поло. Дженни непроизвольно улыбается.

– Привет, Дункан, – говорит она и в смущении умолкает. Он пришел сюда ради нее?

Словно отвечая на ее вопрос, Дункан тоже улыбается и протягивает ей билет:

– Слишком уж жарко сегодня.

– Это точно, – отзывается она и кивает, чувствуя себя полной дурой. Он просто пришел посмотреть кино. Не льсти себе, Дженни. – Пойдем, я тебя провожу, – произносит она, стараясь вести себя профессионально, но в ее голосе слышится дрожь из-за пережитого шока.

Они шагают по коридору, и Дженни неожиданно почувствовала себя ужасно неловко. После окончания школы она не видела Дункана несколько недель. Они не созванивались: оба знали, что встретятся в новом учебном году в университете. Но теперь она поняла, как соскучилась по их разговорам. Дункан такой милый. Краем глаза она замечает, что его руки стали более мускулистыми, а на тронутой загаром коже появились золотистые волосы.

– Как проходит твое лето? – спрашивает он.

– Все отлично, – поспешно отвечает она. – Вот, подрабатываю тут.

– Понятно, – отвечает он. – Я тоже работаю. Хотя, конечно, хотелось бы отправиться в путешествие или что-то в этом роде.

У нее в голове снова всплывает разговор с мамой, и все удовольствие от встречи с Дунканом сразу испаряется.

– Ты в порядке? – спрашивает он, когда они подходят к двери зала. Его синие глаза смотрят озабоченно.

– Что? А, да, все нормально. Просто…

Она не должна рассказывать ему о своих проблемах. Никого не должна беспокоить.

– Что-то случилось?

Нет, держать все это в себе просто невозможно. Ей так одиноко. Слова начинают подкатывать к горлу, а потом выплескиваются наружу: мама сегодня заявила, что уезжает на юг; срок аренды квартиры истекает, и ей придется где-то искать себе жилье; лето теперь больше похоже на кусок дерьма, поскольку вдобавок ко всему прочему ей придется копить хоть на какой-то угол.

Закончив, Дженни замечает, что Дункан не проронил ни слова, пока она говорила. И зачем она все это ему рассказала?

– Прости, тебе, конечно, ни к чему мои проблемы, – торопливо добавляет она. – Давай я провожу тебя к твоему месту.

– Дженни, – останавливает он ее, – не валяй дурака. У тебя сейчас тяжелые времена, и я тебе сочувствую.

Она пытается улыбнуться:

– Я в порядке, честно, в порядке.

Он открывает рот и после небольшой паузы произносит:

– Послушай, у меня есть одна идея, но, если она тебе не понравится, я не буду на тебя давить.

Она с любопытством ждет, что он скажет.

– Мои родители недавно купили квартиру, и я, пока учусь в университете, буду жить там и выплачивать кредит. В квартире две комнаты, и ты можешь занять одну из них. Если хочешь, конечно. Я еще не выставил объявление о сдаче комнаты, так что если ты согласишься, то на самом деле окажешь мне услугу.

Паника, которой была охвачена Дженни, начинает понемногу отступать. Она уже видит свет в конце тоннеля. Но не странно ли это? Жить вместе с Дунканом? К тому же она не хотела, чтобы он поступил так из жалости, это было бы совсем мерзко. Впрочем, Дункан – настоящий друг, с ним приятно общаться, и если она примет решение прямо сейчас, то сможет немного расслабиться. И спокойно провести остаток лета. Внезапно ответ становится очевидным.

– Это было бы здорово, – наконец отвечает она. – Если тебя это, конечно, не затруднит.

Лицо Дункана расплывается в улыбке, и она понимает, что он искренне рад. Его предложение не имеет никакого отношения к жалости.

– Отлично! Теперь у меня одной заботой меньше.

– Но я буду платить половину, – заявляет она, подняв палец. – До последнего пенни.

– Разумеется, – отвечает он и кивает.

– Ну, – говорит Дженни, открывая дверь в зал, – а теперь прошу занять свое место, дорогой сосед.

– Слушаюсь, дорогая соседка!

Обменявшись улыбками, они исчезают во тьме как раз в тот момент, когда начинает играть музыка.

Семнадцать

– Сюда, – подсказывает она, и водитель такси съезжает на обочину Ганновер-стрит.

По радио играет спокойная музыка из какого-то фильма, который она точно видела. Сквозь запотевшее стекло она высматривает Робби на освещенном фонарями тротуаре, но его нет. Неужели он до сих пор в баре? В очередной раз набрав его номер, она слушает длинные гудки, а потом вешает трубку. Она уже собирается отправить ему сообщение, и в этот момент он появляется в окне. Открывает дверцу и запрыгивает внутрь.

– Да здесь я, – говорит он уставшим голосом и откидывается на спинку сиденья. От него пахнет алкоголем и табаком, и, кажется, он уже немного пьян.

Дженн наклоняется к водителю:

– На Феттс-роу, пожалуйста.

Машина двигается вперед. Робби потирает ладони, заледеневшие от ноябрьского холода.

– Как все прошло? – спрашивает Дженн, хотя не уверена, что хочет услышать ответ.

Она думает о стейках, которые купила для них накануне, – они все еще лежат в холодильнике. Было бы здорово поужинать с ним до помолвочной вечеринки. Они могли бы открыть шампанское, которое берегли для особого случая. Бутылка пылится в винном шкафу уже больше полугода: Хилари подарила ее после успешной сдачи экзамена на промежуточный сертификат. (Дженн чувствует себя немного виноватой из-за того, что она так ничего и не сказала Робби, но ведь он ни разу не поинтересовался, собирается ли она вообще на переэкзаменовку.) Они не планировали заранее поужинать вместе до начала мероприятия, но она знала, что его смена заканчивается в шесть. А в последнюю минуту он написал: кто-то из ресторана предложил пропустить по стаканчику по случаю его завтрашнего дня рождения, и он, разумеется, не может отказаться.