Секунда между нами - Стил Эмма

– Отлично, – отвечает он. – Только жаль, что мало.

Она искоса поглядывает на него:

– Ты ведь понимаешь, что Хилари с Марти специально устроили вечеринку в честь своей помолвки именно сегодня, чтобы она не совпала с твоим днем рождения?

– Э, да, Марти, конечно, мой лучший друг, – говорит он. – А все-таки жаль, что мы не совместили то и другое.

– Ладно, – произносит Дженн, не разделяя его сожаление.

В последнее время он, кажется, предпочитает проводить все время с коллегами по ресторану. А они все одиночки и моложе него, за исключением Мэтта. Они часто куда-то ходят вместе, но это уже начинает переходить всякие границы. В прошлый понедельник он вернулся с очередной вечеринки перед рассветом. От него несло травкой и алкоголем. Может, ей уже пора начать беспокоиться?

– Послушай, – начинает он, и его голос звучит уже немного невнятно, – ну извини, что я не приготовил нам ужин, просто все собирались пойти. Они ждали, что я буду с ними, все-таки это мой последний день рождения на третьем десятке, все такое. Двадцать девять… Ужас. Я приготовлю для нас ужин завтра, хорошо? Когда вернемся с обеда у родителей.

Она не может удержаться от улыбки и кивает. Он просто не в состоянии пропустить веселье. Она поглаживает его по руке и сразу успокаивается. У них все нормально.

Все хорошо.

Она делает еще глоток просекко и краем уха слушает, как подружки невесты, то есть Хилари, – конечно, коллеги из больницы, – с жаром обсуждают какую-то свадебную ерунду, создавая вокруг невообразимый шум.

– Но какую цветовую гамму она выберет? – говорит Дипа хриплым от возбуждения голосом.

– Розовую, вот увидишь, – отвечает Пиппа. – Это любимый цвет Хилари.

Куда подевался Робби? Она обводит взглядом комнату, заполненную их общими друзьями. Все болтают, смеются. Квартира у Марти и Хилари потрясающая – георгианский стиль[25], первый этаж, Новый город. Дженн не перестает восхищаться. Они купили ее вместе пару месяцев назад спустя всего десять месяцев отношений.

Они с Робби, кажется, никогда не обсуждали вопросы какой-либо совместной собственности. И вообще, она даже не знает, где он сейчас находится. Как только они пришли, он тут же исчез на кухне.

Внезапно она различает слова одной из любимых песен Робби: «There’s a light that never goes out»[26] – и непроизвольно расплывается в улыбке. Эта песня всегда напоминает ей о нем. Как и все песни The Smiths или Joy Division.

– Дженн, – слышит она голос Хилари, пробирающейся к ней сквозь толпу с хмельной улыбкой на лице. Одна из бретелек ее розового платья сползла с плеча, и Дженн быстро возвращает ее на место.

Хилари крепко обнимает ее, а потом берет ее руки в свои – ухоженные и наманикюренные.

– Пойдем танцевать, – говорит она и начинает двигаться в такт музыке.

Счастье Хилари буквально можно потрогать. С тех пор как они с Марти познакомились, в ее глазах сияют звезды. Да и в его тоже. Дженн замечает это в его взгляде, когда он на нее смотрит. Робби тоже так на нее смотрел, – будто не мог поверить своему счастью.

Они начинают кружиться под музыку, люди с улыбками наблюдают за ними. Счастливая невеста танцует с лучшей подругой – самой главной подружкой невесты.

А Дженн вдруг вспоминает о Кэти: о ее лучистых глазах, волосах с ароматом лаванды… о том, как они вместе хохотали. Где она сейчас?

Вдруг у двери раздается грохот. Хилари и Дженн сразу останавливаются, оборачиваются и видят Робби, который стоит в стороне, вытянув руки перед собой, будто собирается играть на пианино. Гости расходятся в стороны, и Дженн замечает осколки стекла. Она бросается к Робби.

Только не сегодня, не сейчас.

Она наклоняется и начинает подбирать самые крупные осколки у его ног. Все вокруг смотрят на них.

– Простите, – бормочет он. – Они просто выскользнули.

Беспрерывно качая головой, она смотрит на него снизу вверх, потом поднимает ладони, полные осколков, – будто это какое-то зубчатое подношение.

– Да что с тобой?!

Он слегка покачивается.

– Ну, извините, что подпортил вам веселье!

Появляется Марти с корзиной для мусора и щеткой.

– Все нормально, Робби, – говорит он, но его лицо хмурится. – Кажется, это были мои коктейли с виски, – обращается он к Дженн, словно оправдывая поведение Робби. Можно подумать, она никогда не видела его пьяным. Хотя в первые годы она была совсем не против, если он бывал слегка навеселе, – пусть и бесшабашный, но зато счастливый.

Но сейчас все изменилось. Его пьянство стало принимать совсем другие масштабы.

Наконец поднявшись, она выбрасывает осколки в мусорное ведро, протянутое Марти.

– Извини, что так вышло… Думаю, нам пора. Все нормально.

– Нет-нет, не уходите, – кричит Хилари, появившаяся откуда-то сбоку, – ведь еще и одиннадцати нет!

– Я знаю. – Дженн улыбается. – Но в последнее время у нас с Робби было столько работы, так что… Спасибо за чудный вечер!

Хилари и Марти быстро переглядываются, обмениваясь только им понятными сообщениями. Робби оперся о батарею, и Дженн понимает: он молчит, потому что не в состоянии связать двух слов.

Перед тем как уйти, они обнимаются со всеми, обещают друг другу встретиться в ближайшее время за ужином, сопровождая все это фразой «ждем-не-дождемся-этого-дня». Затем Дженн, взяв Робби под локоть, осторожно ведет его по квартире, по просторному коридору, мимо гостей, которые сопровождают их недоуменными взглядами и перешептываниями. Ее переполняют стыд и гнев из-за того, что этот вечер закончился вот так.

Но, помимо всего прочего, она волнуется за него.

Открыв дверь, они выходят на устланную коврами лестничную клетку, и вдруг она почувствовала, как что-то кольнуло ее ладонь. Будто жало. Она подносит ладонь к свету и видит крохотный осколок стекла, застрявший в бледных складках кожи. Он проник глубоко в плоть, туда, где больнее всего, и накрепко застрял там.

На следующий день

Я в столовой моих родителей. Все в полном составе сидят за столом. Это шикарная комната. Никакого телевизора. Мы собираемся здесь только по большим праздникам типа Рождества или дня рождения. Но сегодня не Рождество. Нет ни мишуры на картинах, ни красных свечей в центре стола. К тому же очевидно, что сейчас день. Обычный обед? На столе графин с красным вином, остатки ростбифа, соус и йоркширский пудинг – мое любимое блюдо. О, черт! Это ведь мой день рождения. Следующий день после той помолвочной вечеринки.

Помолвочная вечеринка. Стыд и срам. Я и понятия не имел о том, что там случилось. Почему Дженн не рассказала мне, на кого я был похож? Помню только, как проснулся на следующий день с огромной дырой в памяти.

Ты как?

Это все, что она сказала. Не «чертов ты козел» или «ты вел себя как скотина». Нет, она спросила, как я себя чувствую. Приготовила мне кофе. И я решил, что ничего такого ужасного не натворил, что это был просто очередной вечер, когда «Робби-слишком-много-выпил». Дженн отвезла меня домой, и, в общем-то, никому до этого нет никакого дела, потому что всем было весело. Это просто развлечение. Я ничего такого не помнил.

– Немного пудинга, Макс? – спрашивает мама, стоя над ним с тарелкой.

Макс на секунду отрывается от своего телефона.

– Нет, спасибо, Джилл. Слежу за фигурой, – улыбается он, похлопывая себя по животу.

Придурок.

Губы Фай, сидящей напротив, сжимаются в тонкую линию.

– Мам, хочу сок! – говорит Струан, сидящий рядом с ней, и она протягивает ему кружку.

Струану только три года, а он уже стал настолько походить на своего отца, что это даже как-то сверхъестественно. По крайней мере, внешне: такие же густые темные волосы, угольно-черные глаза, квадратный подбородок. На них даже одежда одинаковая: бутылочного цвета джемперы поверх клетчатых рубашек.