Кофе с долькой апельсина (СИ) - "Kyklenok"

© Марин Ле Пен

Марин Ле Пен — влиятельная в политических кругах женщина, каждое слово которой было окутано силой и имело вес. Опасный соперник, чей острый язык поставил на место немало зазнавшихся особ с раздутым эго, и в противовес которому лидеры других партий готовы были даже объединяться друг с другом. Так и случилось во время выборов. И второй тур для “Национального объединения” Марин, несмотря на безупречную слаженность и отточенный профессионализм всех членов её команды, стал таким же неудачным, как и первый. Она надеялась на совершенно иной исход, но судьба — эта чёртова взбалмошная особа — решила иначе, лёгким взмахом руки записав партию Марин в список проигравших. И последняя надежда на перемены растворилась в воздухе, напоминая детскую веру в Санта-Клауса.

“Проиграла, проиграла, проиграла…” — Часто и болезненно стучало у неё в висках, когда Марин покидала штаб-квартиру партии. Она воспользовалась запасным выходом, минуя навязчивых журналистов, от провокационных вопросов которых невозможно было отмыться даже самой святой водой.

Улица встретила её умиротворяющей тишиной, тогда как у Марин внутри господствовала буря. Во рту была горечь, но не от только что выкуренной сигареты. Это был едкий вкус поражения, который пестрел на кончике языка. Она чувствовала себя севшей батарейкой, срочно нуждающейся в подзарядке. Или в утилизации.

Подойдя к своей машине, Марин замерла в удивлении, увидев не личного водителя, а Жордана. Он, опустив взгляд, со злостью пинал попавшиеся под ноги маленькие камешки. Осознание поражения было для него таким же болезненным, как и для неё, и наотмашь било по самолюбию. Он сейчас напоминал бомбу замедленного действия, стоило его чуть задеть — и он бы взорвался. Лишь увидев Марин, Жордан успокоился. Она была для него как детонатор, способная управлять им и его настроением.

Они не говорили о том, что произошло в её доме на прошлой неделе. Работа затягивала словно вязкое болото, и у них — эмоционально потрёпанных и опустошённых — не оставалось времени ни на что другое. Но эти совместно выстраданные дни сблизили их ещё сильнее.

Марин подошла ближе, и маска показного спокойствия крошевом осыпалась вниз, обнажая её истинные чувства. В её глазах, помимо усталости, читалось облегчение. Она была рада, что в данный момент рядом с ней находился именно Жордан, ведь с ним ей не нужно было притворяться. Он шагнул вперёд и сделал то, о чём мечтал весь день — заключил её в свои объятия. Его руки сомкнулись на её спине, в самом правильном и необходимом ей сейчас месте. Лишь они делали её спокойнее и мягче, лишь в них она находила утешение.

— Тебе лучше? — Голос Жордана был преисполнен беспокойством. Молодой человек смотрел на неё с такой нежностью, что где-то у Марин внутри солёное море из невыплаканных за всю жизнь слёз стремительно высыхало. И она кивнула. Но не потому что ей стало лучше, а чтобы стало лучше ему.

— Отвези меня домой… — прошептала она, мечтая поскорее убраться отсюда.

Она расположилась на заднем сиденье автомобиля, а Жордан, заняв водительское кресло, завёл машину и тронулся с места.

— Только не подъезжай близко к дому. Там собрались журналисты… А ни мне, ни тебе не нужны лишние слухи, — проговорила Марин и прикрыла глаза. Она задремала и не почувствовала, как машина резко развернулась, меняя курс.

Посмотрев в зеркало заднего вида, Жордан улыбнулся. В его жизни было многое: и спокойная водная гладь, и едва заметная рябь, и штормовые волны. А эта женщина для него была как цунами. Он задумался, каким удовольствием было бы сейчас целовать её, вкушая мягкость и сладость губ, наслаждаться её поцелуями, в которых сладкого больше, чем в кондитерском магазине, и наполнять собственные лёгкие её стонами.

***

Марин проснулась спустя полчаса от прикосновения чужой ладони к своему колену.

— Просыпайся, спящая красавица. Мы приехали. — Жордан улыбнулся, когда Марин открыла глаза и зевнула.

— Это не мой дом! — Она удивлённо посмотрела на здание, около которого они остановились.

— Правильно, это мой. Не весь, конечно, а только одна квартира. — Жордан вышел из машины и галантно открыл дверь для Марин. — И я приглашаю тебя в гости. Я уже как полгода обзавёлся новым жильём, а ты ни разу здесь не была.

— Я не давала согласия на столь поздний и незапланированный визит, — строго проговорила она. Её волновала собственная репутация. А ещё, хоть она и боялась себе в этом признаться, её волновал Жордан.

— У тебя нет выбора, — усмехнулся он, а Марин удивлённо приподняла бровь, мысленно просчитывая возможные последствия данного поступка. И весь её вид говорил, что это абсолютно неприемлемо. Но Жордан не собирался принимать никакие возражения.

Он взял её за руку и буквально вытянул из машины, завёл в дом и, также не отпуская, довёл до своей квартиры. Она с опаской огляделась по сторонам, не желавшая быть узнанной, и лишь потом вошла внутрь. Квартира оказалась небольшой, но очень уютной. Экскурсия не заняла много времени: начавшись с гостиной, она закончилась в спальне.

— Ты не говорил, что сменил место жительства. — Марин брала стоявшие на тумбочке фотографии, на которых была изображена она вместе с Жорданом, и с интересом рассматривала их. А Жордан не мог отвести взгляд от её рук. Что бы они ни держали — сигарету, ручку или очки — они всегда делали это с неизменным изяществом.

— Говорил несколько раз, ты просто забыла. — Он снисходительно улыбнулся.

— Да… Я плохой друг. — Она виновато посмотрела на него. Уходя с головой в работу, она переставала обращать внимание на важные вещи. И на дорогих её сердцу людей. — Прости меня.

Она мимолётно коснулась его плеча, а у него всё внутри запротестовало, требуя вернуть ладонь туда, где она только что была.

— Это ничего. Мне и не нужна твоя дружба. Только не она! — проговорил он, смотря на неё слишком пристально, слишком заинтересованно, чтобы она могла сделать вид, что не заметила этого и не была обеспокоена.

— Думаю, мне лучше поехать домой. Нам обоим нужно отдохнуть. Доброй ночи, Жордан. — Она поцеловала его в щёку, и он тут же вернул ей поцелуй, только целуя в губы. — Что ты делаешь? — Она испуганно отпрянула от него. Голос дрожал, мгновенно растеряв привычную уверенность.

— Хочу закончить начатое. — Он вновь притянул её к себе и поцеловал, чувствуя, как задрожали тонкие мягкие губы, как крошилась маска холодности, обнажая нечто нежное, требующее ласки и обожания. — Я никуда тебя не отпущу!

Есть люди как открытые книги. Марин же была древним фолиантом на неизвестном языке, и большинство людей были не способны прочесть даже название. А Жордан был уже на середине. Он тонко чувствовал эту женщину, давно изведав многие закоулки её души. И сейчас, когда его пальцы высвобождали из петель неожиданно покладистые пуговицы на её блузке, он понимал, что всё делает правильно.

Он медленно — почти торжественно — опустился перед ней на колени и, коснувшись губами живота, почувствовал нечто невероятное. Она дрожала. Смелая и бесстрашная мадам Ле Пен боялась. Жордан улыбнулся этому открытию и продолжил щедро осыпать поцелуями её кожу. А она прикусила губу и зажмурилась, пытаясь реанимировать корчащийся в агонии здравый смысл. Но чувства — давно забытые, чужеродные и непрошенные — накатывали на неё волной, и всё внутри замирало в тягучем предвкушении.

Он подхватил её на руки и положил на кровать, и она потонула в ворохе прохладного шёлка. Запредельная нежность его ласк превращала возведённую ею же самой стену вокруг себя в руины. И вскоре на ней не осталось даже защитной брони. Впрочем, как и одежды.

Её кожа под его прикосновениями была влажной и горячей, но и самому Жордану было жарко ничуть не меньше. И он поспешно скинул всё, что было на нём надето. Он покрывал поцелуями её тело, нетерпеливо спускаясь туда, где оно было наиболее отзывчиво к его ласкам. Марин не смогла сдержать хриплого стона, когда он коснулся поцелуем внутренней стороны бедра, и почувствовала на коже его довольную улыбку. Он жадно вдыхал её запах — сладкий и обволакивающий аромат самой желанной для него женщины.