Место под Солнцем. Книга первая - Ева Наду

Людовик и сам признавал, что в последнее время совершает ошибку за ошибкой. Он слишком несдержан. Он огорчил бедняжку Лавальер. А она этого вовсе не заслужила.

Недовольство собой должно было излиться наружу. Мориньер предоставил для этого великолепный повод.

– Замечательно! Превосходно! – король пристукнул ладонью по столу. – Я запрещаю придворным посещать кабаки и таверны – и что же я слышу? Что «господин де Мориньер является завсегдатаем одной из таверн, расположенных неподалёку от набережной Августинцев»! Как она называется? «Храбрый сизарь»? «Глупая курица»? Отвечайте, Мориньер, какого чёрта вас туда понесло?!

Мориньер едва заметно улыбнулся и склонил голову.

– Для того чтобы владеть информацией, ваше величество, нужно уметь её добыть. А разве не легче всего делать это в тавернах, где выпитое не только ослабляет разум, но и отверзает уста?

– Вот-вот… – король небрежным движением оттолкнул от себя листок. – Очень кстати! И об этом я тоже хотел с вами поговорить, граф. Именно о том, что ваши зрение и слух, кажется, иногда вас подводят. Подумать только, эту гадость мне подал мой брат. С самого утра. Не Лувуа с его секретными сотрудниками. Не вы! – а вы ведь, кажется, уверены, что знаете всегда и всё. А мой братец Филипп! Он, представьте себе, чрезвычайно оскорблён. И требует схватить и повесить всех: тех, кто сочиняет эти стишки, тех, кто их распевает и тех, кто слушает. Всех.

Мориньер подошёл к самому краю стола, подцепил листок двумя пальцами.

Прочитал про себя:

«Принцесса Англии в Сен-Клу

Гуляет, тихо напевая:

– Да, порезвиться я люблю,

Но разве я одна такая?

А с графом Сен-Альбан украдкой

Вы занимались, мама, чем?

Как развлекались с моей бабкой

Мазарини, Бекингем?..

Пожал плечами:

– Ваше величество беспокоят подобные мелочи?

– Мелочи?? Вы полагаете, это недостойно нашего внимания?! – голос короля негодующе взлетел.

Мориньер опустил листок на столешницу и снова отступил.

– Сир, для того, чтобы услышать и записать всё, что поют бродяги в одном только Париже, вашему величеству потребуется удвоить, а то и утроить количество секретных сотрудников. На одном лишь Новом мосту подобные представления длятся дни напролёт. Только к чему это? Если ваше величество позволит, я отвечу…

Он повернулся, подошёл к окну и распахнул его.

– Вы слышите этот гул, сир? Это ваш Париж и ваш народ. Что, как вы думаете, интересует его более всего? Любовные истории?

Мориньер улыбнулся едва заметно, качнул головой:

– Поверьте мне, государь, – он коснулся взглядом оставленного на столе листка, – эта чепуха их только забавляет. Французы любвеобильны и болтливы. Они легко прощают любовные проказы. Но они перевернут страну, возьмутся за вилы и топоры, если им станет нечего есть или им запретят говорить.

Молодой монарх молчал, и потому Мориньер продолжил:

– Ваше величество желает знать, о чём говорят в Париже? при дворе? Спрашивайте! Я расскажу, что не далее как на прошлой неделе ваш брат устроил разнос господину де Гишу за то, что тот однажды… а, может, и не однажды… предпочёл его обществу общество его жены.

– Генриетты? – выгнул бровь король.

– А почему нет? Ваше величество вполне доступно объяснили принцессе, что ей больше не на что рассчитывать. Как изящно выразились ваше величество! «Вы рискнули сделать ставку в опасной игре и проиграли»? Что ж… Принцесса умеет проигрывать. Согласитесь, сир, это не самое дурное качество в женщинах.

– Допустим. Я и без вас знаю немало забавных историй, которые развлекают двор. Но готовы ли вы сказать то же, когда эти истории становятся достоянием простого люда? Имеют ли право члены королевской семьи вести себя так, чтобы их поведение становилось предметом для насмешек?

Мориньер склонил голову, чтобы скрыть улыбку. Людовик сам загнал себя в угол

– Ваше величество желает говорить об этом? Что же… Я готов.

Людовик не желал. Но мог ли он признать, что оказался так недальновиден?

Он знал, ему не следовало гневаться, когда де Бриенн, встретив в одной из гостиных Луизу де Лавальер, предложил ей позировать Лефебру. Тот искал модель для своего полотна, на котором готовился изобразить кающуюся Магдалену. И Луиза, эта дурочка Луиза, так обрадовалась.

Ему, королю, следовало величественно улыбнуться и позволить ей это маленькое развлечение. Но он изрёк, бросив мрачный взгляд на смутившегося Бриенна:

– Нет, сударыня. Вы слишком молоды для роли кающейся грешницы.

Он не дал ей оправдаться. Отправил прочь:

– Ступайте, – сказал холодно. – Ваши обязанности ждут вас.

Позже, на следующее утро, ему не стоило усугублять ситуацию, позволяя де Бриенну говорить. Ему следовало молча принять извинения и только.

– Я искренне сожалею о том, что вызвал неудовольствие вашего величества и прошу простить меня, сир, за мой необдуманный поступок, – горячо шептал не сомкнувший накануне глаз Бриенн.

Людовик теперь понимал: ему бы молча кивнуть и проследовать дальше. Но он не сдержался, позвал Ломени де Бриенна в свой кабинет и, заперев дверь на ключ, спросил:

– Вы её любите, не так ли? Скажите, вы ведь любите её?

Страсть сделала его глупцом! – Людовик закусил губу.

Когда он услышал ответ, ему надо было улыбнуться и махнуть рукой – ах, эти женщины! одним своим существованием они сводят мужчин с ума.

Между тем он повёл себя, как нашкодивший подросток. Он попросил Бриенна никому не рассказывать об их разговоре.

Стоит ли удивляться, что на следующий день двор хихикал за его спиной, утверждая, что король так пылко влюблён, что потерял чувство юмора и выглядит смешным.

Но самое неприятное, что эта ситуация почти в точности повторяет другую, случившуюся всего пару недель назад. И тогда Мориньер, что стоит теперь перед ним с видом неуслышанного прорицателя, тоже качал головой: «Обратите ваш гнев в шутку, государь».

Он отказался.

– Я знаю, что вы скажете сейчас, Мориньер, – махнул рукой обречённо Людовик.

Тот улыбнулся.

– Двор не успевает уследить за сердечными привязанностями вашего величества. Можете быть уверены, что и Оливье де Лоранс, и Ломени де Бриенн отдали бы всё, что у них есть, – и уж тем более то, что им никогда не принадлежало, – лишь бы доставить вашему величеству удовольствие.

– И что бы вы посоветовали теперь? – Людовик заложил руки за спину и прошёлся по комнате.

– То же, что и раньше, ваше величество. Будьте милосердны и щедры. Вы желаете наказать де Лоранса? Накажите так, чтобы все ахнули – как милостив наш король!

– У вас, господин де Мориньер, уверен, уже давно созрела идея, каким образом на этот раз я должен проявить свою доброту, – король вновь уселся за стол.

Мориньер кивнул. Это правда. У него есть идея.

Простая, очевидная идея.

Его величество повелел де Лорансу исчезнуть? Но разве господин де Лоранс опорочил своё имя, проявив трусость? Или Короне не нужны воины? Что за польза, если молодой и честолюбивый мужчина проведёт лучшие свои годы в далёком замке, в одиночестве и забвении? Вынужденное безделье наведёт на размышления, размышления породят недовольство, недовольство родит бунт. Не лучше ли дать всем этим силам locus standi4? Пусть он растрачивает свою энергию на поле брани. Новый Свет, к примеру – превосходное для этого место!

– В самом деле, замечательная идея! – улыбнулся король.

Более, чем замечательная, – был уверен Мориньер – потому что его величество может не только даровать Лорансу возможность на деле доказать свою преданность Франции, но и дать ему жену.

Что за жену? О, прекрасную девочку! Прехорошенькую. Она совсем ещё ребёнок, но ребёнок, обещавший превратиться в великолепную женщину. Разве это не лучший подарок настоящему мужчине?

– Что за девочка, граф?

Людовик, кажется, уже забавлялся. Мысль о том, что он вот так, одним движением, избавится от раздражавшего его теперь придворного и обретёт – у него не было причин в этом сомневаться – смелого защитника далёких земель, привела его в состояние почти детской восторженности.

– Говорите, сударь, говорите! Я изнемогаю от любопытства!

Мориньер улыбнулся.

– Одна из дочерей вашего верного слуги – графа де Брассер. Вы должны помнить, сир. Замок Труа. Ночная Гаронна.

Король кивнул:

– Да, припоминаю. И маркиза недавно просила за это семейство. Они ведь бедны, не правда ли?

– Да, сир. Небогаты.

– Ну что же… Тем лучше. Думаю, мы найдём способ их облагодетельствовать.

* * *

Возвратившись в свои комнаты, Мориньер вновь вспомнил последний разговор с маркизой де Монтозье.

Это было совсем недавно.

Сразу после воскресной мессы король, как обычно, совершал благодеяния.