Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965 - Манчестер Уильям

Кроваво-красное солнце взошло над полями и фермами Нормандии. Яблоневые сады были в цвету. Несколько томительных минут на Западном фронте было тихо.

Затем, когда десантные суда направились к берегу, боевые корабли снова открыли огонь, теперь обрушив снаряды в глубь территории. На участке «Омаха», где американцы рассчитывали встретить один – два батальона численностью не более 1500 человек («Ультра» давала сбои), их ждали 7 тысяч солдат закаленной в боях 352-й дивизии, которые открыли огонь из пулеметов, минометов и 88-миллиметровых зенитных пушек по предварительно пристрелянной береговой зоне. Плавающие танки направились к берегу – из 29 в «Омахе» 22 затонули вместе с экипажем, а пять были взорваны. Саперы и пехота пробирались вброд, плыли и выползали на берег под смертоносным огнем. Эрни Пайл наблюдал за этим с корабля, стоявшего на расстоянии от «Омахи». Из-за бюрократической неразберихи он не смог выбраться на берег с первой волной. Он мог только дожидаться своей очереди, что он и делал, играя в кункен под песню Бинга Кросби Sweet Leilani. Пайлу вся эта сцена казалась нелепой. Солдаты читали журнал Life, в то время как корабль содрогался от падавших рядом снарядов. Они слушали репортаж по Би-би-си, в которых им рассказывали, как «война проходит перед нашими глазами». На корабле было сухо, тепло, был свежезаваренный кофе. «Но, – написал Пайл, – на берегу было совсем иначе. О да, на берегу было совсем иначе»[2028].

Джок Колвилл, получивший двухмесячный отпуск в «номере 10», чтобы принять участие в войне, двумя неделями раньше вернулся в свою 168-ю эскадрилью 2-й тактической воздушной армии. Он пролетел над побережьем Нормандии на «Мустанге» вскоре после того, как на берег сошел первый солдат. Из-за низкой облачности летчики не поднимались выше 2 тысяч футов, то есть летали достаточно низко, чтобы различить отдельные корабли союзников и их «большие орудия, изрыгающие дым и пламя», поскольку они продолжали вести заградительный огонь. В то же время они летели достаточно низко, чтобы подвергнуться опасности. Колвилл столкнулся с капризами войны, когда – «один шанс на миллион» – 15-дюймовый снаряд британского корабля Warspite попал в один из самолетов его эскадрильи. Самолет с пилотом просто исчезли[2029].

6 июня вскоре после 6:30 утра Эрвину Роммелю сообщили по телефону из ОКВ: войска союзников высадились на побережье Нормандии. Как и в Эль-Аламейне, Роммель оказался вдали от своего штаба в тот час, когда его присутствие было жизненно необходимо. Он обратился к ОКВ с просьбой немедленно направить к месту высадки две танковые дивизии. Ему ответили, что такие решения может принимать только Гитлер и что фюреру доложат, когда он проснется. Фюрер, как обычно, работал до утра и сейчас спал. Никто не осмелился разбудить его. В итоге Гитлер созвал штабное совещание только в два часа дня[2030].

Роммель основывал защиту на тактических принципах Первой мировой войны – позиционная оборона, бункеры, туннели, траншеи, колючая проволока, мины, концентрированный огонь. Но если во время Первой мировой войны британцы всегда могли укрыться в своих траншеях после неудачного маневра, то сейчас им было некуда отступать. Проснувшись в восемь утра, Черчилль спустился в комнату картографии, чтобы изучить позиции союзников. Линии на картах медленно перемещались в глубь континента – сотня ярдов тут, полмили там. Новости с британских и канадских плацдармов были хорошими, как и с самого западного американского плацдарма – «Юты», где во время высадки погибло меньше 200 человек из 21 тысячи. Танки прошли по насыпям и установили контакт с воздушно-десантными подразделениями. Но в «Омахе» шел кровавый ближний бой. Там, будто нарочно подтверждая страхи Брука и Черчилля, сражение напоминало Сомму и Пашендейл больше, чем какую-либо битву Второй мировой войны.

В полдень, довольный тем, что вторжение сразу не захлебнулось, Черчилль прибыл в палату общин. Там все знали, что Рим взят, и ожидали, что Черчилль будет говорить именно об этом. Он действительно произнес длинную речь, рассказав всю историю Итальянской кампании, от Сицилии до Рима. Потом сделал паузу. «Я также хочу сообщить палате, что в течение ночи и раннего утра состоялась первая из серии высадок на Европейский континент». Палата пришла в возбуждение. Черчилль продолжал: «Пока занятые в операции командующие докладывают, что все идет по плану. И какой план! Эта огромная операция, бесспорно, самая сложная и трудная из всех, которые когда-либо проводились». Позже в тот день он отправил телеграмму Сталину с таким же текстом. Итак, всего за тридцать часов был взят Рим и преодолен Атлантический вал. И невезение или враг пока не смогли внести беспорядок на поле боя. Британцы, отброшенные четыре года назад из Франции, вернулись[2031].

К тому времени погибло почти 2500 американцев и 500 британцев и канадцев, а более 6 тысяч были ранены. Американцы понесли огромнейшие потери на «Омахе», но вскоре после полудня они захватили плацдарм. Во время речи Черчилля в палате общин более полумиллиона человек в двадцати южных английских портах и в бесчисленных маленьких гаванях и бухтах готовились погрузиться на корабли для отправки в Нормандию. 4-я бронетанковая дивизия Паттона проводила учения на Солсберийской равнине, ожидая своей очереди. Более сотни буксиров готовились перевезти через пролив две искусственные гавани «Малберри» – железобетонные конструкции общим весом 1,5 миллиона тонн. Черчилль впервые описал в общих чертах это чудо техники в записке Ллойду Джорджу в 1917 году и еще раз в 1940 году. Каждая искусственная гавань могла ежедневно принимать более 10 тысяч тонн ресурсов, этого хватало на то, чтобы прокормить и вооружить 25 дивизий. Солдаты уже высадились на берег, а ресурсы для них были в пути. Тем не менее у Черчилля было достаточно поводов для сомнений, и он позже в тот вечер вернулся в палату, чтобы предупредить, что доклады с побережья «не указывают на то, каким будет ход битвы в ближайшие дни и недели, поскольку враг, вероятно, стремится сосредоточить силы в этой области, и тогда в скором времени начнутся тяжелые бои, которым не будет видно конца, поскольку, по мере того как мы будем теснить его в глубь страны, враг сможет подтягивать новые силы. Следовательно, сейчас начинается очень важный период. Слава богу, мы вступаем в него с нашими великими союзниками, сильные духом и крепкие дружбой»[2032].

Неделями английские фермеры ждали, когда наконец пойдет дождь, который спасет их урожай. Но когда начался дождь, они уже надеялись на ясную погоду «ради своих сыновей, сражающихся по ту сторону Ла-Манша в небе и на суше», как написала Молли Пэнтер-Доунес. Вечером поезда с первыми ранеными побежали по сельской Англии, мимо цветущих полей и лугов, Женщины, которые несколько недель назад махали рукой вслед поездам, увозившим их мужчин на войну, теперь стояли у железнодорожных переездов, держа корзины с продуктами, и смотрели, как мимо проносятся поезда. «Они не знают, махать, радоваться или плакать, – написала Пэнтер-Доунес. – Иногда они делают все это одновременно»[2033].

Теперь второй фронт стал необратимой реальностью. Германия никогда не побеждала в войне на два фронта. На самом деле в Италии Гитлер столкнулся с третьим фронтом. Если бы он должным образом развернул резервы или перебросил силы с Западного фронта, чтобы избавиться от угрозы на востоке, он бы вскоре обнаружил, что снова сражается на одном фронте. Команда из Блетчли и Черчилль – и солдаты на побережье Нормандии – ждали, что предпримет фюрер.

Согласно «Оверлорду» американцы должны были в первые несколько недель высадить на побережье тринадцать дивизий, а британцы и канадцы двенадцать. К началу августа 21 из 37 дивизий во Франции были американскими. Разница в численности (и потерях) англичан и американцев могла только увеличиваться, и это породило другую необратимую реальность. Медленно, но верно командование войной переходило от британцев к американцам, а главенствующая роль в мире от Лондона к Вашингтону. Рузвельт, который неоднократно давал понять Черчиллю, что его не интересуют сферы влияния, тем временем создавал самую крупную сферу влияния в мире. Действительно, американская сфера влияния вышла далеко за пределы Северной и Южной Америки (по утверждению Джеймса Монро) и должна была охватить весь Тихоокеанский регион после того, как будут разбиты японцы, а это ожидалось в обозримом будущем. В 1942 году Австралия выбрала Америку, а не Лондон в качестве партнера, с которым она готова встретить будущее. Филиппины, очищенные от японцев, останутся в сфере интересов Америки. Черчилль не жаловался, что Рузвельт стремится усилить Америку, и в любом случае не мог воспрепятствовать этому. Его больше беспокоила потенциальная советская гегемония в восточной части Европы.