Джон Леннон в моей жизни - Пит Шоттон

Конечно же, Гарри и Квини Эпстайн испытали серьезное огорчение, когда узнали, что их старший сын путается с бандой хулиганов, играющих рок-н-ролл в грязном подвале на Мэтью-стрит. Но для такого прилежного мальчика, как Брайан, крушение надежд, возлагавшихся на него его респектабельной еврейской семьей, было вызвано ни много, ни мало, как пылкой страстью.

И хотя сам объект этой страсти лично Брайан Эпстайн (поначалу) мало волновал, Джон с готовностью ухватился за это неожиданное предложение. Те самые завитушки респектабельности, которые он так презирал, сулили вместе с тем деньги и влиятельность. И если этот простофиля хочет отдать и то, и другое в распоряжение БИТЛЗ, что ж…

«Ну ладно, Брайан, — сказал Джон, — будь нашим менеджером.»

Мое первое знакомство с Брайаном состоялось в клубе «Голубой ангел». Этот клуб, владельцем которого был пронырливый Аллан Вильямс, был одновременно и местом «водопоя» всех ливерпульских групп, и местом первоклассных развлечений. Закрывался он в четыре часа утра (для старой доброй Англии время неслыханное), а во время работы предлагал такие забавы, как игорный стол на верхнем этаже и «живую» группу — зачастую вместе с будущей звездой — комедиантом Фредди Старром — в подвальном помещении. Как-то вечером мы с Джоном по обыкновению встретились в «Голубом» и он между делом коротко представил меня своему новому менеджеру.

Примерно через час Джон решил уйти. Заметив, что я сижу один на один с бокалом, Брайан счел уместным пересесть ко мне. Поначалу я не представлял, что этот величественный джентльмен в темном костюме, стоящий у столика, как всегда молчаливый и совершенный, словно статуя, может сказать такому оборванцу-бездельнику, как я.

«Я вот подумал, — наконец произнес он с акцентом школьника публичной школы, — нельзя ли с тобой поговорить о Джоне.»

«А, конечно, — с готовностью согласился я. — А что именно Вас интересует?»

«Видишь ли, это слишком серьезно, чтобы говорить об этом здесь: очень многолюдно, — сказал Брайан. — Лучше сделать это наедине.»

«Ну ладно, — опять согласился я. — А куда мы пойдем?»

«У меня тут на углу стоит машина. Наверное, лучше всего будет там.»

Как оказалось, Брайан был владельцем «Ягуара-10», и это меня достаточно впечатлило, чтобы с готовностью залезть в него, ибо я никогда еще не видел «Яга» изнутри.

«Да, неплохо», — согласился Брайан с нарочитым пониманием в голосе и, забравшись следом, предложил мне сигарету.

«Ну, так в чем же дело с Джоном?»

«Честно говоря, Пит, — ответил он, — я привел тебя сюда под фальшивым предлогом. Я вовсе не собираюсь говорить с тобой о Джоне», — и с этими словами он придвинулся ко мне.

Я, не зная, что и сказать, нервно затягивался сигареткой. Что все это значит? Я судорожно пытался найти ответ, но в голову ничего не приходило.

«Джон так много рассказывал мне о тебе, — продолжал он тем временем, — что я не мог дождаться встречи с тобой. Мне так хотелось бы узнать тебя получше… Ты сможешь придти ко мне на квартиру сегодня ночью?»

«Зачем?» — подозрительно спросил я.

Брайан с удивлением посмотрел на меня. «Я думаю, ты знаешь зачем», — произнес он наконец — и тут до меня дошло. Может быть, я просто был туповат в этом отношении, но в те дни мы не так часто встречались с откровенными гомосексуалистами, мы только слышали от кого-то или где-то читали.

«Нет, нет, Брайан, — пробормотал я в конце концов, — это не для меня.»

«Ну что ж, хорошо, — сказал он возможно более непринужденно, — никаких проблем. Я надеюсь, ты не обиделся…»

«Нет, не обиделся. Правда, — я изобразил усмешку. — Я воспринял это как… комплимент!»

Брайану эти слова понравились. Во всяком случае, он всегда помнил. Ведь шансы разделить со мной постель вряд ли превышали шансы получить и гораздо более жестокое и грубое отвержение.

Мы тут же вернулись в клуб, где пропустили еще по паре стаканчиков и проболтали о том — о сём до самого закрытия. Казалось, он был искренне заинтересован всеми перлами мудрости, срывавшимися с моего заплетавшегося от выпитого языка. «Нет, Брайан — отличный парень», — решил я.

И действительно, я всегда считал его одним из самых прекрасных людей, встречавшихся мне. Он неизменно обращался со мной с удивительным великодушием, теплом и заботой. Во всяком случае, по отношению ко мне Брайан Эпстайн всегда был настоящим джентльменом.

К августу 1962 года мучительные переговоры Брайана с лондонскими звукозаписывающими компаниями дали, наконец, свой результат — контракт с «Парлофон Рекордс», сравнительно непрестижной дочерней фирмой от «И-Эм-Ай», которой управлял Джордж Мартин, одновременно работавший и как продюсер. Через несколько недель БИТЛЗ предстояло поехать в столицу и записать свой первый настоящий сингл — песню Леннона-МакКартни «Love Me Do», характерное звучание которой придавала губная гармошка Джона. И, предвидя приближение удачи и славы, Джон, Пол и Джордж решили, что состав БИТЛЗ необходимо «более точно настроить».

В результате несчастного Пита Беста выгнали вон. Но Джон, Пол и Джордж были слишком трусливы, чтобы сделать это собственноручно, поэтому несчастный Брайан Эпстайн, который ничуть не был заинтересован в замене наиболее симпатичного Битла таким коротышкой, как Ринго Старр, был вынужден сыграть двойную роль и экзекутора, и козла отпущения. Поскольку на сцене Брайан Эпстайн появился совсем недавно, фаны, естественно, решили, что в изгнании Пита виноват один только новый менеджер БИТЛЗ. В итоге Брайану пришлось даже обзавестись телохранителем для того, чтобы защищать себя от ярых сторонников Пита Беста всякий раз, когда он осмеливался появиться у «Пещеры».

То, что завсегдатаи «Пещеры» обожали Пита, не вызывает сомнения — он был их настоящим фаворитом. Это-то и не нравилось Джону, Полу и Джорджу, которые никогда всерьез не считали его «настоящим» Битлом. Они взяли его к себе в те времена, когда выбирать не приходилось и когда они отчаянно нуждались в ударнике, который вписался бы в состав. И вот теперь БИТЛЗ переманили на место «прорехи» своего старого приятеля из «Рори Сторм и Ураганов» — Ринго Старра.

То, что Пит никогда не разделял с остальными духа товарищества, как это ни иронично, объяснялось главным образом его привлекательностью для фанов. Он был «таинственным членом группы», тем, кто бросал приятные взгляды из дальнего конца сцены, кто никогда не улыбался, не пел и даже не говорил ни слова — ни на сцене, ни вне.

Конечно, иногда «молчаливые типы» таят за своим молчанием очень много; они просто слишком скромны и застенчивы, или слишком умны, или же слишком заняты собственными возвышенными мыслями, чтобы что-то сказать. Но мое личное впечатление о Пите таково, что ему и вправду нечего было сказать по поводу чего-либо.