Экспедиционный корпус - П. Карев

Первое время было как-то жутко. На остановках мы осторожно заглядывали в дверную щель и прислушивались, но потом успокоились, осмелели и, доев запас хлеба и сыра, крепко заснули, утомленные дневным переходом.

Проснулись, когда было уже светло. Как узнали потом, поезд подходил к городу Лиону. За ночь мы проехали километров триста.

– На дворе-то день! Всё мы проспали и пропали, – сказал Оченин. – Теперь нам отсюда выбраться не удастся. Нас обязательно арестуют…

В открытую дверь вагона были видны заводские и фабричные трубы. Мы договорились: как только поезд убавит ход, сейчас же будем прыгать, не доезжая станции.

Поезд влетел в сотни перепутанных рельсов. Замедляя ход, он вошел в гущу товарных вагонов.

– Прыгай! – крикнул Макаров.

Оченин прыгнул, не удержался, упал, но тут же встал. За Очениным прыгнул я, выбрав свободное, ничем не заваленное место. Последним выскочил Станкевич. Прыгая, он упал неловко п зашиб раненую ногу. Макаров бросился к нему на помощь. Станкевич встал, постоял минуту и, подергав ногой из стороны в сторону, проговорил:

– Пойдем, Гриша. Пройдет. У меня так часто бывает.

Стряхнув с себя песок и грязь, оглядываясь по сторонам, мы пошли в город.Зашли в самую дешевую столовую,пообедали, купили на дорогу хлеба и табаку и отправились пешком по железнодорожному пути, который вел на восток. Сесть в поезд на ходу, несмотря на неоднократные попытки, не удалось.

Всю ночь продежурили на одной небольшой станции, но безрезультатно. Проходившие поезда останавливались редко, а те, которые задерживались, тщательно охранялись.

Перед рассветом, поспав немного на сложенных в штабели досках, мы снова тронулись в путь. Придя к вечеру на станцию, мы почувствовали себя голодными и чрезмерно уставшими. Итти дальше не могли. Решили непременно сесть на поезд.

Прождав часов до двенадцати ночи, мы ухитрились в конце концов сесть на товарный поезд. Ночь была холодная, дул сильный, пронзительный северный ветер. Несмотря на то, что нам хотелось спать, целую ночь пришлось трястись на тормозах, не смыкая глаз.

Так продвигались несколько суток: днем шли пешком, а ночью ехали поездом. Хлеба у нас уже не было. Просить стеснялись, да ы боялись вызвать подозрение. Нас мучил голод. А тут еще стало холоднее, бесснежный юг был отсюда далеко. Мы зябли.

Приехав в город Безансон, мы решили во что бы то ни стало достать хлеба. Пошли на рынок, ходили, присматривались, на пробу кое-что брали у торговцев. Но это нас не удовлетворяло. Опустевшие за двое суток желудки нестерпимо требовали не пробы, а основательной «закладки». К тому же надо было сделать некоторые запасы еды, потому что приближалась граница, Альпийские горы, которые мы собирались перейти. Однако с рынка вернулись на вокзал почти с пустыми руками.

Уже стало темно, в вокзале было много народа, и мы решили выспаться здесь. После двух бессонных ночей спали отменно. Утром снова безуспешно ходили на рынок. Вернулись и нетерпеливо стали ждать поезда к швейцарской границе.

Когда подошел какой-то пассажирский поезд, Оченин, забыв всякую осторожность, вдруг крикнул:

– Ребята! Наши, русские приехали!

Действительно, из вагона выбегали русские солдаты. Мы кинулись к ним.

– Товарищи, вы куда едете? – спросил Макаров стоявших у вагона солдат.

Они были удивлены, услышав «француза», изъясняющегося на чистом русском языке, но тут же охотно сообщили:

– Едем на работу.

– Возьмите нас с собой, – проговорил Оченин.

– А сколько вас?

– Вот все здесь, четверо, – ответил Оченин.

– Лезьте живо, чтобы никто не видел, – сказал один солдат.

Через минуту мы были в вагоне. Солдаты смотрели на нас, недоумевая, что надо «французам» в их вагоне. Но вошедший за намп сказал:

– Не удивляйтесь, один из них говорит по-русски, вот мы и пригласили их к себе.

Солдаты обступили нас. Каждому хотелось скорее узнать, который же из «французов» говорит по-русски. А мы все молчали, обрадованные неожиданной встречей с соотечественниками.

Паровоз дал отходный свисток, п поезд тронулся.

– Ну, теперь здорово, землячки! – весело проговорил Оченин. – Вы считаете нас французами, а мы такие же солдаты, как и вы… из второго полка…

– Как из второго полка? – спросил солдат, стоявший рядом с Очениным.

– Очень просто, – ответил Макаров. – Мы из…

Но Макарову не дал договорить раздавшийся с верхней полки крик:

– Гриша!

Лежавший на полке солдат, как бомба, слетел сверху и бросился обнимать Макарова. Это был Петров, друг и товарищ Макарова. Нашлись люди из бывшей первой роты, которые также узнали нас. Радости не было конца.

Когда волнение от неожиданной встречи немного улеглось, приступили к расспросам. Петров оказался старшим вагона. Он сейчас же распорядился накормить нас. Пока мы ели, он рассказал, что отряд в двести человек работал небольшими группами на разных французских фермах. Теперь полевые работы закончены, и солдат перегоняют на лесоразработки на станцию ля-Жу, где уже работает много русских.

Всем вагоном было решено и нас включить в список, доказав начальству, что все мы едем из одного места.

Петров сейчас же подписал внизу списка четыре новых фамилии, и все было в порядке. В вагоне оказалось немало запасных шинелей, гимнастерок, брюк, сапог. Солдаты наперебой предлагали нам запасное обмундирование. Через полчаса мы снова стали солдатами. Штатскую одежду выбросили из вагона, чтобы не было никаких подозрений.

Вечером приехали на станцию ля-Жу. Сопровождавший русских солдат поручик Дюбуа выстроил отряд и повел его в лагерь. Прибывших ожидал хороший ужин, в приготовленных бараках были койки, матрацы и по два одеяла на человека.

Между городами Безансоном и Понтарлье, в густом сосновом бору раскинулось несколько каменных построек, крытых черепицей. Среди них выделялось двухэтажное здание, стоявшее ближе всех к железнодорожному пути. В здание беспрестанно входили люди. Это был вокзал станции ля-Жу.

Сошедший с поезда пассажир, приехавший впервые в ля-Жу, мог подумать, что он попал в мало населенную лесную местность. По не так было в действительности.

Вокруг станции ля-Жу, невидимые за громадными соснами, расположились в разных местах леса около сорока лесопильных заводов. Заводы были построены во время войны английскими инженерами, а работали на них главным образом солдаты, прибывшие из Канады.

В трех километрах от вокзала, около двух рядом расположенных лесопильных заводов стоял деревянный дом, крытый тесом. В этом доме помещался начальник лагеря английский полковник Кольден с девятью английскими офицерами и одним офицером русской армии, поручиком Бушико.

В лесу же близ заводов были построены бараки, в которых жило несколько тысяч канадских солдат и отдельно триста русских, привезенных в ля-Жу в октябре 1917 года из лагеря ля-Куртин после подавления «мятежа».

Вот что рассказали нам товарищи о жизни лагеря ля-Жу, о событиях, предшествовавших нашему приезду туда.

… Начальник русского отряда поручик Бушико приехал из России во Францию после ля-куртинских событий. Хорошо владея русским и французским языками, Бушико выдавал себя за французского дворянина, прожившего много лет в России и окончившего там военную школу.

Бушико был маленького роста с кривыми, как ухват, ногами, длинным носом и маленькими подслеповатыми, всегда мокрыми глазами. Лицо его было покрыто веснушками и рыжей растительностью. Говорил он быстро, брызгая слюной.

В первый же день пребывания в ля-Жу поручик Бушико издал распоряжение, чтобы его называли «господин капитан». Ля-куртинцы, раскусив своего начальника, добросовестно выполняли приказ и громко называли его при встречах и разговорах «господин капитан», а в его отсутствие – «Мартышка, длинный нос».

Первое время Бушико вел учет работ аккуратно, и солдаты своевременно, каждую неделю, получали заработанные деньги. Потом деньги стали выдавать два раза в месяц, а дальше -один раз в месяц и то не полностью.

Солдаты заявили протест своим десятникам. Те уверяли, что сведения о работе они дают своевременно, точно указывая в ведомостях количество проработанных часов. Солдаты потребовали от Бушико объяснений.

– Наша группа в двадцать человек работала в продолжение недели ежедневно по десяти часов, а получила из расчета восьми часов, – говорил капитану десятник- младший унтер-офицер Андриянов.

То же самое заявляли и другие десятники.

Вначале Бушико старался оправдаться ссылкой на штаб округа: там, мол, в Безансоне, все перепутали и выслали денег меньше, чем требовалось. Но в конце концов вынужден был сознаться, что он окончательно запутался в денежных делах, и просил выделить ему хорошо грамотного человека для ведения учета работы и выдачи заработанных денег.