Экспедиционный корпус - П. Карев

– Были вы мужики, мужиками и остались, – сердито сказал Бушико, направляясь к выходу.

– Это верно, господин капитан, нас в помещиков не переделаешь! – бросил кто-то вслед уходившему поручику.

– Ох, и хитер «Мартышка»! -говорили солдаты после ухода Бушико. – О чем бы речь ни шла, он обязательно свернет на свою дорогу, чтобы снова сунуть нас в бой с немцами. Нет уж, дудки! Повоевали, хватит, пусть кто другой повоюет…

– Бушико говорит, что Ленин насильным путем взял власть у Керенского, – рассуждал один из солдат. – Да как же так? Керенский-главный правитель, у него вся власть и армия в руках, а Ленин приехал один и власть захватил! Тут что-то другое. Один власть не возьмешь. За Лениным, наверное, рабочие, солдаты и мужики пошли, – вот он и взял власть. Солдаты тоже не дураки, знают, за кем итти.

– Неужели это правда, что помещичью землю всю мужикам задарма отдали? – спросил другой солдат.

– А ты верь! – ответил ему какой-то неверующий Фома. – Этого никогда не будет. Помещики землю не отдадут. Что они без земли будут делать? Только и живут ею: сдадут нашему брату в аренду втридорога, да и поплевывают себе в потолок…

– Теперь, пожалуй, и отдадут… -раздумчиво произнес первый солдат. – Раз царя спихнули, Керенского тоже, – это что-нибудь да значит…

– Теперь в каждой деревне есть солдаты с фронта и все с винтовками, – сказал кто-то, – вот и взяли помещиков в переплет…

– Эх, домой бы поскорее вырваться! – послышался возглас.

Собеседники смолкли, перенесясь мыслями в родные края.

В воскресенье Оченин и Станкевич пришли навестить меня и Макарова. Мы отправились в деревню посидеть в кафе. Время было дообеденное, и в кафе народу оказалось немного. Французы больше бывали здесь по вечерам, а русские и канадцы – после обеда.

Поделившись впечатлениями о своем житье-бытье на новом месте, мы снова заговорили о побеге в Швейцарию. Эта мысль не давала нам покоя. Собранные нами сведения мало сулили надежд на благополучный побег. Поэтому было решено переговорить с Андреем Крылковым.

В условленный день Макаров, Крылков и я пошли в деревню, там ожидал нас Оченин и Станкевич. Последний сообщил нерадостную новость: у него открылась старая рана на ноге, что сильно мешает ему в ходьбе.

Сначала были самые невинные разговоры, а потом мы незаметно перешли к делу. Осторожно мы спросили Крылкова о неудачном его побеге. Он поведал нам все свои похождения: где и как он шел, как попался в руки пограничникам. Подвыпив, Крылков сказал, что скоро снова пойдет в Альпы. Но на этот раз он собирается итти один. На вопрос Оченина, не возьмет ли он его с собой, Крылков ответил отрицательно. На этом закончился наш разговор, мы скоро разошлись.

Общаясь с солдатами других национальностей, изредка заглядывая в газеты, мы знали о положении в России несколько больше, чем многие остальные наши лагерники, и старались рассказать им, что знали. Солдатам такие беседы нравились. Они жадно слушали и все тесней сближались с нами. Это заметили капитан Бушико и его помощник Дюбуа. Они стали больше обращать внимания на нас, старались войти к нам в доверие. При встречах вели разговоры о России, пытаясь узнать наши симпатии, взгляды. Мы догадались, в чем дело, поняли заигрывание офицеров и держали, как говорится, ушки на макушке.

Иногда офицеры вызывали к себе меня или Макарова, угощали вином, сигаретами, стараясь подробнее узнать о настроении солдат. Изредка Бушико заводил речь о фронте и спрашивал, как мы смотрим на это. Мы отвечали, что солдаты на фронт не пойдут.

– А если бы вы начали их уговаривать? – вдруг спросил Бушико. – Они послушают вас?

– Кажется, нет.

Мы понимали, чего добивался поручик. Да он и сам не скрывал своих намерений. Однажды он прямо сказал:

– Если сумеете уговорить солдат пойти на фронт, будете произведены в офицеры.

Все слышанное от Бушико мы передавали Оченину и Станкевичу, соблюдая всяческую осторожность. Мы знали, что офицеры следят за нами, и очень жалели, что оказались на особом счету у начальства.

В конце февраля Крылков опять исчез. Все были уверены, что он второй раз решил попытать счастья – пробраться в Швейцарию. Четыре дня о нем ничего не было известно. На пятые сутки его привели французские пограничники. Он был страшно измучен; видно, попытка к побегу стоила ему немало трудов.

Бушико посадил беглеца на десять суток под арест.

Неудача Крылкова угнетающе подействовала на нас, но мы все же продолжали обсуждать план побега, тем более, что нашлось немало желающих бежать вместе с нами.

Наконец подготовка была закончена. Нам помогали канадские шоферы и денщики. Через заведующего оружейным складом мы достали девятнадцать автоматических браунингов, двадцать два военных складных ножа с длинными и прочными лезвиями, которые походили на небольшие кинжалы, раздобыли несколько банок консервов. Все это мы спрятали до подходящего момента в лесу.

Обстоятельства складывались в нашу пользу. Бушико вслед за поручиком Дюбуа переехал в город Салинс, где он поместился со своим денщиком Безуглым в гостинице. В лагере они стали бывать только наездами. Каждую субботу вечером Макаров отвозил поручику сведения о произведенных за неделю работах.

Переговорив с товарищами, мы решили назначить побег на воскресенье, когда в лагере не бывает ни Бушико, ни Дюбуа. При этом очень жалели, что придется оставить Станкевича: у него сильно разболелась рана на ноге, и он не мог свободно передвигаться.

Наша группа состояла из двадцати одного человека. Все мы с нетерпением ждали воскресного дня.

Неожиданно Макаров заболел гриппом. В первую же ночь температура поднялась до сорока градусов, пришлось отправить его в госпиталь. А в субботу, в неурочный час приехал Бушико. Взяв у канадских офицеров автомобиль, он завернул в канцелярию. Тут он узнал о болезни Макарова. Вызвал меня, посадил в автомобиль и направился в госпиталь. Макаров бредил, и мы не смогли поговорить с ним.

Выйдя из госпиталя, Бушико приказал шоферу ехать во вторую сотню. Дорогой он не проговорил ни одного слова, несмотря на свою словоохотливость. Эта непредвиденная поездка беспокоила меня. Я решил, что, видимо, что-то случилось, и готовился ко всяким неожиданностям.

Приехав во вторую сотню, Бушико разыскал Оченина и Станкевича. Идя с ними по лагерю и разговаривая о работе, мы незаметно миновали бараки и очутились в лесу. Бушико предложил нам троим встать под густой сосной и приготовил свой фотографический аппарат, с которым никогда не расставался. Мы, признаться, были очень рады получить бесплатно фотографические карточки, тем более, что аппарат Бушико был очень хороший и карточки всегда выходили удачно.

После того как наши лица были запечатлены на пленке, поручик повесил аппарат на плечо, закурил сигарету и, обращаясь к нам, сказал:

– А теперь можно с вами поговорить, господа беглецы. Снимок с вас есть, удрать вам вторично не удастся. Это вам не Африка. Вы теперь находитесь в руках не у какого-либо ротозея, а у капитана Бушико…

При этих словах у нас задрожали руки и ноги. Кто ему передал, что мы были в Африке и бежали?!

– Вы хотели провести капитана Бушико! – продолжал офицер. – Нет, этого не случится. На свете еще не родился такой человек. Недаром Керенский меня направил во Францию, – он знал, кого послал… Жаль, что поздно сюда приехал, я бы показал вам куртинскую республику!

Мы стояли молча. В голове проносилось множество мыслей. Все наши планы побега сразу рухнули, и вместо трепетно ожидаемого воскресенья теперь нужно было ждать того страшного часа, когда нас вновь посадят в арестантский вагон и отправят в далекую страшную ссылку.

Невольно вспомнились «чортово колесо», «чаны смерти», крики Андрея Карпова и злое лицо капитана Манжена.

А Бушико не унимался:

– Да, придется вам прогуляться снова в Африку. Там, наверное, вас еще не совсем забыли и ждут с большим нетерпением…

Поручик стоял против нас, широко расставив кривые ноги и подпирая руки в бока. Он жевал сигарету и нахально обшаривал нас взглядом.

– Я считал вас порядочными людьми и храбрыми солдатами, я доверил вам хорошие должности и поручил очень важную работу – воздействовать на темных солдат и вывести их на верную дорогу… А вы оказались преступниками, каторжниками, беглыми из Африки… Чем я гарантирован, что вы при побеге из Африки не убили двух – трех, а может быть и больше охранников?

– . Господин капитан, разрешите сказать несколько слов, – первым заговорил Оченин. – Вы не ошиблись в том, что мы порядочные люди и храбрые солдаты. Но вы ошиблись в другом. Вы назвали нас преступниками. Вы даже предполагаете, что мы во время побега могли убить охранников.