Секира и меч - Сергей Зайцев

— Кто? — оживился молодой князь.

Святополк не успел ответить. Дверь в трапезную отворилась, и вбежал слуга:

— Рябой возвратился, господин.

— Пусть поспешит, мы ждем, — велел Мстислав, он заметно волновался; ему отчего-то казалось, что именно сегодня должен быть пойман Глеб.

Бряцая доспехами, придерживая у бедра рукой меч, в трапезную вошел высокий дружинник, у коего лицо было сплошь в оспинах. Он молча замер перед Мстиславом.

Взволнованность князя быстро сменилась разочарованием.

— Не поймали?.. — догадался он.

Дружинник поднял голову:

— Он был уже в наших руках. Я даже ранил его, я слышал запах его крови. Но каким-то необъяснимым образом ему удалось уйти. Я думаю: не иначе, как вмешалось колдовство. Мы расставили ловушки, мы его совершенно обложили… Без колдовства ему бы не удалось вырваться.

— Что за повадка, — бросил презрительно князь, — все свои глупости и просчеты прикрывать колдовством?

Рябой едва нашел сил подавить обиду. Он заговорил с жаром:

— Мы блуждали по лесу. Мы, будто охотничьи псы, шли по кровавому следу и совершали круг за кругом. Мы отчаялись. Мы всякий раз возвращались на прежнее место. И всякий раз опять видели свежий кровавый след. И так день за днем — шесть дней!.. — Рябой вопросительно посмотрел в глаза Мстиславу. — Вы видели такое существо, господин, зверя или человека, которое шесть дней будет истекать кровью и не подохнет?.. Шесть дней свежей крови!.. Я это не могу понять иначе, как колдовство…

— Вот как! — мрачно задумался Мстислав.

— Это колдовство, господин! — убежденно повторил Рябой. — Глеба мы так и не нашли. А воины вконец измотаны. На них жалко смотреть.

— Ладно. Иди, — отпустил Рябого князь.

Они опять остались вдвоем в трапезной — Мстислав и Святополк.

Князь спросил:

— С какого края теперь будем браться за дело?

Святополк поднялся, прошелся мимо окон:

— Не все еще нами испытаны средства. Мы можем попробовать назначить награду за поимку Глеба. И там, где оказались бессильны мужество и воинское умение, вполне может справиться корыстолюбие.

— Но у меня нет лишних денег, — воскликнул Мстислав. — И тебе это отлично известно.

Святополк улыбнулся:

— А разве я сказал, что деньги надо платить? Их можно только пообещать…

— Как это? — не понял молодой князь.

— Всегда можно придраться к чему-нибудь и не заплатить обещанное. Тем более совесть должна быть спокойна, что дело мы будем иметь с подлым человеком — с весьма низким существом. Ибо человек, уважающий себя, никогда не продаст другого человека. А подлеца мы найдем, чем припугнуть. Его можно даже убить без особого сожаления.

Мстислав облегченно улыбнулся:

— Поистине гибок твой разум, Святополк. Однако мне кажется, что средства, предлагаемые тобой, не всегда хороши. Как бы нам с тобой не вызвать на себя гнев всех этих людей, которыми я имею удовольствие править.

— При чем здесь вы, государь! — тут же возразил Святополк. — Вы предоставьте мне это дело. Позвольте попользоваться всей полнотой власти… И если что не так — то все валите на меня. Дескать я, Мстислав, знать ничего не знаю. Все Святополк воду мутит… А Святополк уж найдет способ выкрутиться…

— Что ж! — оценил князь. — Ты неплохо придумал…

Святополк слегка поклонился:

— Не сработает корыстолюбие, мы попробуем предательство друзей. Есть и еще средство про запас — можно бросить в темницу его братьев… Мир, в котором мы живем, государь, стар. В нем уж столько всего было, что нам ничего не нужно придумывать, а следует лишь идти проторенной тропой.

— Тебе виднее, — признал Мстислав. — Ты жил при киевском дворе. Должно быть, всякого насмотрелся.

— Да, мой господин! И еще… — Святополк сделал вид, что в нерешительности замялся.

— Что?

— Насчет обещанной награды…

Князь удивленно вскинул брови.

Святополк продолжал:

— Мы могли бы послать человека в Чернигов. Денег попросить у Владимира — как бы на поимку Глеба…

— Так. Дальше… — спешил услышать молодой князь.

— А на что мы потратим эти деньги, Владимиру-то не скажем.

— Но поднимет шум тот корыстолюбец, что продаст Глеба…

— Повесим… где-нибудь в лесу. Скажем, братья разбойника мстят.

— Хорошо! — просветлело лицо у Мстислава. — Поищи верного человека. И пошлем его в Чернигов за деньгами.

В ясный полдень стоял Глеб над развалинами жилища Анны, а на сердце, на душе у него была черная полночь. Мрак беды, мрак печали царил в его глазах.

— Анна… — произносил Глеб и вытирал слезу, повисшую на реснице.

Из-под полуобгорелых бревен весело стрекотали кузнечики.

— Где я был в тот час?..

Старые, давно погасшие угли скрипели у него под ногами…

Под ветвями плакучей ивы Глеб увидел могилу. Без креста. Ибо погребал Анну языческий бог, который враждебно настроен к кресту.

Вспомнил Глеб, что у Анны не было языческого имени, вспомнил, что она иногда крестилась и ходила в церковь слушать того черноглазого грека.

Она была христианка.

Из зеленых березовых прутиков Глеб сделал крест — связал прутики пучком травы; воткнул в рыхлую еще землю.

Бросил то золотое кольцо на могилу. Сел рядом…

Так, без движений Глеб сидел до темноты. Легкий ветерок слегка раскачивал ветви ивы. Этот ветерок представлялся Глебу живым, как и скорбящая ива. И Анна была где-то здесь живая. В шелесте листвы Глебу несколько раз чудился ее голос. Анна тихо произносила его имя.

И тогда сердце его сжималось, по щекам текли слезы.

Ветерок ласкал лицо…

«Глеб…»

Он вздрагивал, вздыхал. Вспоминал, какой красивый и нежный был у Анны голос.

«Глеб…»

Где-то в ночи плакала птица…

Глеб невидящим взором смотрел на могилу. Он вспоминал, как красива была Анна. И юна. Она была много моложе его. Она была — женщина. Была его мудрее.

«Глеб…»

Он стал на колени и смотрел в темноту — туда, откуда, казалось ему, он слышит этот тихий зов.

Бледный образ, сотканный из света звезд, стоял у развалин жилища. Анна тянула к нему руки. Она шла к Глебу, но не приближалась; она кричала ему, но он больше не слышал ее голоса…

Глеб смотрел на нее, беззвучно плакал и уже не вытирал слез — они серебристо блестели в ночи.

— Анна!.. — звал он.

Но не было ему ответа. И образ ее, что он видел, становился все бледней и бледней, пока совсем не растворился во тьме.

Глеб поднялся, подошел к тому месту, где только что видел Анну; и наткнулся на куст шиповника — тот был в цвету. Глеб подумал, что это знак ему, — в цветущем шиповнике он увидел Анну.

Он хотел сорвать цветок, но в темноте был неловок и оцарапался. Посмотрел себе на ладонь, где темной каплей выступила кровь.

— Ты жена моя, — прошептал Глеб. — Я вижу, ты жаждешь мести… О, я отомщу!..

Далеко-далеко ухал филин.

Когда на востоке забрезжил свет и порозовели верхушки деревьев, Глеб подхватил секиру с земли и направился к дороге. Полный решимости, ненависти, желания отомстить, он шел чащей напролом — как дикий, обезумевший от боли зверь. Глеб проламывался через кустарники, густые подлески, темные ельники. Лес трещал, разбегалось в испуге зверье…

Выйдя на дорогу, Глеб огляделся, утер кровь с расцарапанной щеки…

Он чувствовал в себе силы необыкновенные. Он мог бы сейчас ворочать камни, валить деревья… Ему казалось, что он может противостоять целой дружине. И Глеб решил не дожидаться, когда Мстислав и Святополк придут к нему, решил не бегать от их людей, а открыто явиться в княжеские палаты и сокрушить врагов.

Глеб непременно так и поступил бы, ибо, переполненный ненавистью, не способен был измышлять хитрости, но на дороге ему встретились в этот ранний час… Волк и Щелкун.

Они как будто поджидали Глеба под той самой липой, возле которой Глеб в последний раз виделся с братьями.

— Вот так встреча! — улыбнулся Волк, сверкнув ослепительно-белыми крупными зубами.

А Щелкун сказал:

— Я и думать про Глеба забыл, — его глаза были голубее неба, а растрепанные волосы — желтым-желты.

Глеб остановился, оперся на древко секиры:

— Сорока давно уж трещала, что вы меня ждете.

Он сказал это как бы с недовольством, но от друзей не мог скрыть, что встреча с ними ему приятна.

Волк сощурил глаза:

— Сорока и нам натрещала, что у тебя, брат, не все ладно.

Глеб ответил хмуро:

— Не нравятся мне охотники соваться в чужие дела!.. — потом он добавил помягче: — Я думал, что ты давно уж в Киеве…

Волк покачал головой, поправил на плечах шкуру:

— Киев давно стоит на кручах. И ничего с ним не сделается, пока Волк гуляет в лесу. Вижу, есть дела, требующие моего вмешательства. Вот и поджидаю…