Конфликты в Кремле. Сумерки богов по-русски - Валентин Фалин

Для доведения обеих версий или их разновид­ностей до М. Горбачева имелись различные кана­лы. Дж. Бушу и Дж. Бейкеру не обязательно было самим покидать дипломатический паркет. Кулак можно облечь в лайковую перчатку, после чего лю­безно поинтересоваться, отчего гость впал в за­думчивость и нельзя ли ему чем-то просветлить настроение.

Что сильнее повлияло на советского лидера — пряник (обещание зажечь зеленый свет сотрудни­честву с СССР «во всех областях») или кнут (угро­за реорганизовать ситуацию в Европе вопреки Со­ветскому Союзу, поскольку «никто не в состоянии сдержать процесс объединения»)? Ответ за М. Гор­бачевым. Очевидно пока одно — в Кэмп-Дэвиде Дж. Буш отвел все его попытки увязать вопрос о членстве объединенной Германии в НАТО с вопро­сом о превращении военных союзов в политичес­кие союзы и налаживании между ними конструк­тивных отношений[23].

Президент США не откликнулся на идею ин­тегрирования НАТО и ОВД в общеевропейский процесс и венские переговоры о сокращении вооруженных сил и вооружений на континен­те. М. Горбачев, как истинный утопающий, ухва­тился за соломинку — за риторическое замечание американского президента: «Если Германия не за­хочет остаться в НАТО, она вольна избрать для себя другой путь».

Кто ищет, тот найдет, записано в Библии. М. Гор­бачев выдал за «развязку» заявление: «США высту­пают однозначно за членство объединенной Герма­нии в НАТО, но если Германия примет иное решение, США не станут возражать и будут его ува­жать». А в разговоре со мной поутру на следующий день советский президент, извиняя себя, посетовал: удовольствие не из дешевых — быть демократом, но назвался груздем — полезай в кузов. И еще перепро­верил, верно ли, что к заключительному акту в Хель­синки прилагалось письмо с оговоркой, что немцы после объединения сами решат вопрос о своем при­соединении к союзам? Что толку было разъяснять, что оговорка ФРГ не отличалась юридической бе­зупречностью: ведь накануне президент СССР уже признал ее на пресс-конференции.

Решение «внешних аспектов» окончательного послевоенного урегулирования свелось практичес­ки к распространению сферы деятельности НАТО за Эльбу. Вырвав у М. Горбачева согласие на «доб­ровольный уход из Германии» — здесь термин «добровольный» заменял менее приятный — «безо­говорочный», — Дж. Буш прикидывал, какое воз­награждение Запад мог бы выцедить перестройщи­кам за их скорбные труды. Заимствуя выражение Х.Д. Геншера, «что-то предложить», чтобы подстра­ховать советского президента и его министра ино­странных дел, коих дома ждали не одни лавровые венки.

Весенняя сессия совета НАТО («Тернберри», 8.6.90) просигнализировала Организации Варшав­ского договора готовность к предсказуемости в действиях, к взаимному доверию и к повышенной безопасности. В официальном коммюнике было записано высоким слогом:

«Мы, министры иностранных дел союза, выра­жаем нашу решимость использовать исторический шанс, который проистекает из коренных перемен в Европе, чтобы создать новый европейский мирный порядок, основывающийся на свободе, праве и де­мократии. В этом духе мы протягиваем Советско­му Союзу и всем другим европейским странам руку дружбы и сотрудничества».

Странно, что аналогичные сигналы, оформлен­ные столь же красочно, годами направлявшиеся Организацией Варшавского договора в адрес НАТО, как правило, не удостоивались хотя бы фор­мального подтверждения в получении. Даже новая доктрина ОВД 1987 года была принята лишь к раз­мышлению. Оно, это размышление, продлилось до исчезновения Организации Варшавского договора и Советского Союза.

Так уж ведется, что босс вынужден принимать на себя ответственность также и за чужие грехи. С переиначиванием формулы переговоров на «два + че­тыре» и сошедшими ему «вольностями» при обра­щении с директивами к диалогам с Дж. Бейкером глава советского дипломатического ведомства вку­сил сладость собственного ариозо в большой по­литике. На встрече с коллегами из США, Англии, Франции, ФРГ и ГДР в Бонне он заявил 5 мая 1990 года: «На наш взгляд, урегулирование внут­ренних и внешних аспектов немецкого объедине­ния не обязательно должно совпадать по времени, оно также не обязательно должно быть осуществ­лено в течение одного и того же переходного пе­риода. Даже после создания единого парламента и одного правительства будут оставаться в силе опре­деленные меры, связанные с решением внешних аспектов урегулирования».

Двусмысленность налицо. Вторая часть тирады насторожила Г. Коля. Первая порадовала Х.Д. Ген­шера. Он интерпретировал смысл сказанного Э. Ше­варднадзе прямолинейно: «Имеется взаимопонима­ние [в том, что] процесс объединения должен про­текать без задержек». Позвольте обратить внимание на нюанс: западногерманская сторона давала понять, что «урегулирование внутренних аспектов объедине­ния» уже состоялось и теперь оставалось лишь в от­менном темпе претворить его в жизнь.

Советский Союз не озаботился определиться, по каким признакам различные аспекты объединения следует относить к внутренним или внешним, где внешние пересекаются с внутренними и наоборот. Москва отказалась ассистировать Англии и Фран­ции, когда они проявили желание показать здесь свой флаг. Стоило советской стороне чуть заупря­миться, и вопрос участия или неучастия Германии в военных союзах тотчас превратили во внутреннее дело немцев, в признак государственного суверени­тета и равноправия. Но где военные союзы, там и участие в их военных операциях под тем или иным флагом. А если бы кто-либо догадался поинтересо­ваться, в чем превеликий смысл «ничем не ограни­ченного суверенитета», если на немцах лежит обя­зательство по получении немедля сдать его НАТО в долгосрочную аренду, ему бы, видимо, ответили: как в римском кодексе всеперекрывающим при­знаком собственности является право уничтожения своей собственности, так и «неограниченность» су­веренитета характеризуется правом суверена его ограничивать по своему усмотрению.

Правовые болота бездонны. Лучше, пока нас не засосало в глубину, податься к ближайшему бере­гу. Так и поступим, затронув еще один вопрос.

Это хорошо, что Германия вновь обретала суве­ренитет, потерянный ею вместе с проигранной вой­ной. Но как быть с суверенитетом Советского Со­юза, частью которого являлось право распоряжать­ся собственными правами? Должен ли он был за здорово живешь уступить эту часть своего сувере­нитета или согласиться, чтобы ее у него отобрали? Время погасило, развитие обогнало и так далее, — в общем, отговорок хоть отбавляй. Однако по­пробуйте-ка сделать нечто подобное нормой для прореживания правовых позиций США, Англии, Франции, самой ФРГ! Не сосчитаешь выраже­ний, труднопереводимых на литературный язык. А М. Горбачев терпел, не возмущался, не лез на рожон. Не увяз бы в самом начале коготок, может быть, вся птичка и не пропала бы.

Продолжим тему внутренних и внешних аспек­тов преодоления раскола Германии. Аншлюс тож­дественен понятию «объединение» или?.. Погло­щение большим меньшего, погашение суверенитета одного государства через распространение на не­го суверенитета другого — что сие есть в правовом смысле? Было ли бы внутренним делом ФРГ вклю­чение в нее, к примеру, Восточной Пруссии? Бонн­ская конституция содержала не только статью 23, но и претензию на границы 1937 года.

Х.Д. Геншер понимал, как легко здесь можно поскользнуться. Поэтому, наряду с констатацией: препятствий для «процесса объединения» Герма­нии нет и не должно быть, — он подчеркивал: «Все придерживаются мнения, что нынешняя западная граница Польши является окончательной». Мож­но было придраться: новое Локарно. Почему толь­ко западная граница и лишь Польши? Или при­помнить, что «все» не охватывало тогда федераль­ного канцлера.

Поставим себя на место М. Горбачева: многое ли он мог сделать, если с весны 1990 года его точ­ка зрения, как он излагал ее на Политбюро или в контактах с советниками, с искажениями воспро­изводилась на встречах шестерки? Что был он в состоянии противопоставить утверждению Дж. Бу­ша «объединение не остановить», когда не кто иной, как Э. Шеварднадзе, вывел из строя после­дние тормоза? Советский президент не нашелся даже заметить, что речи нет о приостановке про­цесса объединения, что задача решалась другая — как обеспечить, чтобы в выигрыше от перемен были как немцы, так и их соседи, вся Европа и не только Европа.

На встрече Х.Д. Геншера и Э. Шеварднадзе в Бресте (11.06.1990) — боннский министр считает ее решающим этапом, даже прорывом к окончатель­ным договоренностям, — было условлено не посвя­щать журналистов в содержание их диалога. Россия отличается тем, что там доверительность, или игра в секретики, доводилась и доводится до абсурда.