Оступившись, я упаду - Лагуна Софи

Я услышала, как папа заводит пикап.

— Джастин! Бегом в машину!

— Мне надо идти, дед. — Я побежала к двери.

Папа уже сидел в машине, опустив боковое стекло.

— Куда ты везешь ее, Рэй? — спросил дед. Он вышел на крыльцо вслед за мной.

Рэй ничего не ответил.

* * *

Мы ехали по Хенли-трейл, и папа, высокий и ослепительный, сидел за рулем пикапа. У него за ухом лежала уже готовая папироса с «Белым волом». Вскоре мы свернули на Дрей-роуд. Почему мы едем именно по этой дороге? Ведь в той стороне живут только Уорлли. Папа подпевал песне, что звучала по радио, ветер развевал его черные волосы. «Детка, детка, никто не будет любить тебя так же, как я, просто позволь показать тебе, как я умею любить».

— Папа, а куда мы едем?

Он не ответил.

— Позволь любить тебя так, как умею, детка, позволь мне взять тебя с собой, — пел он.

— Папа? Куда мы едем?

— Ты не пожалеешь, милая, знаю, что не пожалеешь…

— Папа?

Казалось, что ветер сносит мои слова прочь, и папа их не слышит и едет дальше. Дрей-роуд вела прямо к ферме Уорлли. Кроме них, там никто больше не жил. Я почувствовала, что внутри меня что-то отломилось, будто винт, выпавший из «торри» тети Риты. Оно прыгало внутри, отскакивая от живота и груди. Я не хочу видеть Джейми. Не хочу видеть его шрам и его братьев.

Папа вытащил из-за уха папиросу.

— Прикуришь ее мне, правда же, Джастин? — спросил он, достал из кармана металлическую зажигалку и передал ее мне вместе с папиросой.

На зажигалке была изображена девушка, в одних трусиках, она лежала на спине с задранными кверху ногами. Я взяла папиросу в одну руку, зажигалку в другую, затем стала щелкать зажигалкой, пока у нее из носика не показался огонек пламени. Но пламя не задержалось надолго, и «Белый вол» не загорелся. Папа искоса глянул на меня.

— Возьми ее в рот.

Я взяла в рот папиросу.

— Молодец. А теперь прикури ее.

Я чиркнула зажигалкой под папиросой.

— Помести огонь под чертову папиросу.

Я поднесла огонек к «Белому волу», и папа кивнул.

— Продолжай, Джасси, — сказал он. — Молодец.

Я втянула в себя дым, закашлялась, и он вышел у меня из носа и рта. Но «Белый вол» уже разгорелся.

Я передала ему папиросу, и папа с удовольствием затянулся.

— Лучшая папироса в моей жизни, — сказал он.

Я выглянула в окно. На языке остался привкус дыма и пепла. Я не хотела ехать к Уорлли. Мне хотелось, чтобы мы ехали дальше и дальше и чтобы лучшая папироса папы никогда не кончалась.

Когда мы выехали к дороге, ведущей к матушке Марджи и расставленным по кругу фургонам, папа не стал на нее сворачивать. Я выдохнула, и в груди все затихло. Может быть, мы все-таки не увидим никого из Уорлли и поедем куда-нибудь в другое место…

Вскоре мы выехали к повороту на узкую грунтовую дорогу. Папа свернул на нее, и я увидела фургон, рядом с которым на улице стояли столик и два кресла. По соседству с креслами виднелись белая пластмассовая лошадка и синяя песочница. Папа остановил пикап. Рядом с фургоном лежали груды кирпичей, камней, горы серебристой бумаги, деревяшек и еще какого-то хлама. Неподалеку от фургона, у подножия холма, я рассмотрела приземистую бетонную коробку, в которой чернел дверной проем без двери — недостроенный дом. Я взглянула за ограду и узнала дальние пастбища фермы Уорлли. Из фургона выбежала маленькая белая собачка и залаяла на нас. Затем вслед за ней по ступенькам спустилась Стейси Уорлли, и я поняла — это ее фургон. Стейси и Брайан после свадьбы переехали в отдельное жилье, так дед говорил курочкам: «Чертов Брайан Чисхолм, что за идиот — так много на себя брать».

Я будто онемела. Я не знала, что сказать и как объяснить папе, что нам нельзя больше ходить к Уорлли. «Никогда!» — сказал дед. Он говорил: «Япошки не отрывали у меня яйца, они просто высосали из меня реки крови. Чертов Ян!» Почему папа привез меня сюда, если он знал, что Стейси вышла замуж за Брайана? Папа знал про свадьбу. Он не был на ней — Брайан бы его не пустил, — но дед рассказал ему, и матушка Марджи тоже рассказывала. Стейси с лицом, прикрытым вуалью, ехала на белой лошади, а свадебное платье свисало с лошадиного крупа. Папа об этом знал. Он говорил: «Брайан не смог бы оседлать лошадь даже под дулом пистолета», а дед отвечал: «Это не Брайан ехал на чертовой лошади, а Стейси», и папа сказал: «Она тоже не умеет ездить, в любом случае, точно не на чертовой лошади».

Сегодня она была в коротком розовом платье — совсем не таком длинном, как ее свадебное, — и на руках у нее сидела маленькая девочка. Я оглянулась по сторонам в поисках свадебной лошади. Дед говорил, что поводья ей украсили самоцветами, а копыта выкрасили в черный цвет. Рассказывали, что лошадь была белоснежной, без единого пятнышка, и вот поэтому они за нее заплатили. «На животном не было ни единого волоска другого цвета, все белые, как снег». Стейси ехала на лошади по проходу, а магнитофон играл песню «Сбереги последний танец для меня». Лицо у нее было скрыто вуалью, поэтому все, что она могла видеть, — это белый туман.

Собака продолжала лаять.

— Сюда, Хани! — позвала ее Стейси. — Тише, малышка.

Она подошла к Хани и, держа маленькую девочку одной рукой, другой подняла собачку. Та лизнула девочку в щеку.

— Хани, фу! — сказала Стейси, покачивая и ребенка и собаку одновременно. На губах у нее была помада такого же цвета, как и платье. Туфли тоже были розовые, на каблуках, из-за которых ее клонило вперед.

Папа открыл дверь машины.

— Вылезай, Джасси. И поздоровайся, — велел он.

Я сидела на месте, не двигаясь. Мне не хотелось здороваться со Стейси Уорлли. Даже до катастрофы я с ней почти не разговаривала. Дед сказал: «Никогда, никаких чертовых Уорлли». Стейси была старше всех нас и не каталась ни на горке, ни на велосипедах. Она кричала на Лэки и Джейми и остальных кузенов: «Проклятые мальчишки!» — а Джейми обзывал ее «длиннорогой Стейси», несмотря на то что она приходилась ему старшей сестрой.

Стейси смотрела на пикап с открытым ртом, будто бы не знала, бояться ей или радоваться. Брайана поблизости не было.

— Выходи, Джастин, — произнес папа, не отрывая взгляда от Стейси.

Я вылезла со своей стороны, а папа — со своей. Мы встали перед пикапом.

— Ну же, — сказал мне папа, — поздоровайся.

— Что ты здесь делаешь, Рэй? — спросила Стейси.

— Ну же, — папа подтолкнул меня к Стейси.

— Здравствуй, Стейси, — сказала я, рассматривая ее розовые туфли. Их каблуки оставляли дырки в земле.

До катастрофы Стейси обычно сидела у папы на коленях. Иногда они уходили с вечеринки, а когда возвращались, на лице у Стейси было мечтательное выражение и она прислонялась спиной к папе. Папа целовал ей шею, а она говорила: «Не надо, не надо», и он целовал ее снова.

— Привет, Джастин, — сказала Стейси. — А ты выросла. — Она едва взглянула на меня, потому что во все глаза смотрела на папу.

— Привез Джасси, чтобы она познакомилась с твоей малышкой, — сказал папа. — Думал, что вы сможете с ней поболтать о своих девичьих штучках.

Стейси покачала головой, на ее губах играла легкая улыбка. Она поставила Хани на землю, и собачка начала обнюхивать нам ноги. Папа ухмыльнулся. Он пощекотал ребенка Стейси под подбородком.

— Кто эта милашка?

Девочка тоже была вся в розовом, как и Стейси. К волосам у нее был приколот бант, и она сосала пустышку. В ручках она держала потрепанного желтого кролика.

— Это Шерри, — сказала Стейси.

— Она прекрасна, — заметил папа. — Как и ее мама. Сколько ей лет?

Стейси попыталась скрыть улыбку.

— Ей полтора годика. Брайан считает, что она похожа на него. — Стейси поправила бант в волосах Шерри.

— Не-е, — возразил папа. — У нее твои глаза. Детская голубизна. Что думаешь, Джасси? Разве она не прелесть? Как думаешь, похожа она на маму?

— Ага, — ответила я.

Малышка сосала пустышку и наблюдала за папой. Глаза у нее были похожи на два голубых цветка.