Повесть о Сонечке - Марина Цветаева

- Жив.

- Но почему же он не пишет? Даже вам не пишет? .

- Он - пишет, и вам писал, и много раз - но письма не доходят.

- А вы не думаете, что он - погиб?

- Сохрани Бог! - нет.

- Я так и родителям передам. Что вы уверены, что он - слава Богу! - (широкий крест) - жив и что пишет - и что...А теперь я пойду. Вы меня простили?

- Обиды не было.

Уже у выхода: - Как вы так живете - не запираясь? И ночью не запираетесь? И какая у вас странная квартира: темная и огромная, и все какие-то переходы... Вы разрешите мне изредка вас навещать?

- Я вам сердечно буду рада.

- Ну, дай вам Бог!

- Дай - нам Бог!

========

Не пришел никогда.

========

Чтобы закончить о Юрии 3. Перед самым моим отъездом из России уже в апреле 1922 г., в каком-то учреждении, куда я ходила из-за бумаг, на большой широкий каменной лестнице я его встретила в последний раз. Он спускался, я подымалась. Секундная задержка, заминка - я гляжу и молчу - как тогда, как всегда! снизу вверх, и опять - лестница! Лицо - как пойманное, весь - как пойманный, забился как большая птица: - Вы, вы не думайте, вы не поняли, вы не так поняли... Все это так сложно... так далеко-не-просто...

- Да, да, конечно, я знаю, я - давно знаю... Прощайте, Ю. А., совсем прощайте, я на днях уезжаю совсем - уезжаю...

И - вверх, а он - вниз. И - врозь.

========

О действующих лицах этой повести, вкратце:

Павлик А. - женат, две дочери (из которых одна - не в память ли Сонечки? - красавица), печатается.

Юрий 3. - женат, сын, играет.

Сестра Верочка, с которой я потом встретилась в Париже и о которой - отдельная повесть, умерла в 1930 г., от туберкуле за, в Ялте, за день до смерти написав мне свою последнюю открытку карандашом: - Марина! Моя тоска по Вас такая огромная, как этот слон.

...Они были брат и сестра, и у них было одно сердце на двоих, и все его получила сестра...

Володя А. пропал бе`з-вести на Юге - тем же летом 1919 г.

Ирина, певшая Галлиду`, умерла в 1920 г., в детском приюте.

Евгений Багратионович Вахтангов давно умер в России.

Вахтанг Леванович Мчеделов давно умер в России. Юра С. (давший Але пирожок) умер здесь, в Париже, достигнув славы.

Другой Юра - Н. (с которым мы лазили на крышу) - не знаю.

Аля в 1937 г. уехала в Москву, художница. Дом в Борисоглебском - стоит. Из двух моих тополей один - стоит.

Я сказала: ?действующие лица?. По существу же действующих лиц в моей повести не было. Была любовь. Она и действовала - лицами.

========

Чем больше я вас оживляю, тем больше сама умираю, отмираю для жизни, - к вам, в вас умираю. Чем больше вы - здесь, тем больше я - там. Точно уже снят барьер между живыми и мертвыми, и те и другие свободно ходят во времени и в пространстве - и в их обратном. Моя смерть - плата за вашу жизнь. Чтобы оживить Аидовы тени, нужно было напоить их живою кровью. Но я дальше пошла Одиссея, я пою вас - своей.

========

29 апреля 1922 г., русского апреля - как я тогда простонародно говорила и писала. Через час - еду за границу. Все.

Стук в дверь. На пороге - Павлик А., которого я не видала - год?

Расширенные ужасом, еще огромнейшие, торжественные глаза. Соответствующим голосом (голос у него был огромный, странный - в таком маленьком теле), но на этот раз огромнейшим возможного: целым голосовым аидовым коридором:

- Я... узнал... Мне Е. Я. сказала, что вы... нынче... едете за границу?

- Да, Павлик.

- Марина Ивановна, можно?..

- Нет. У меня до отъезда - час. Я должна... собраться с мыслями, проститься с местами...

- Но - на одну минуту?

- Она уже прошла, Павлик.

- Но я вам все-таки скажу, я должен вам сказать (глубокий глоток) - Марина, я бесконечно жалею о каждой минуте этих лет, проведенной не с вами...

(У меня - волосы дыбом: слова из Сонечкиного письма... Значит, это она со мной сейчас, устами своего поэта - прощается?!)

- Павлик, времени уже нет, только одно: если вы меня когда-нибудь - хоть чу-уточку! любили, разыщите мне мою Сонечку Голлидэй.

Он, сдавленным оскорблением голосом:

- Обещаю.

========

Теперь - длинное тире. Тире - длиной в три тысячи верст и семь лет: в две тысячи пятьсот пятьдесят пять дней.

Я гуляю со своим двухлетним сыном по беллевю`скому парку - Observatoire. Рядом со мной, по другую мою руку, в шаг моему двухлетнему сыну, идет Павлик А., приехавший со студией Вахтангова. У него уже две дочери и (кажется?) сын.

- А... моя Сонечка?

- Голлидэй замужем и играет в провинции.

- Счастлива?

- Этого я вам сказать не могу.

========

И это - все.

========

Еще тире - и еще подлиннее: в целые десять лет. 14-ое мая 1937 г., пятница. Спускаемся с Муром, тем, двухгодовалым, ныне двенадцатилетним, к нашему метро Mairie d'Issy и приблизительно у лавки Provence он - мне, верней - себе:

- A American Sunday это ведь ихнее Dimanche Illustr?21!

- А что значит - Holiday?

- Свободный день, вообще - каникулы.

- Это значит - праздник. Так звали женщину, которую я больше всех женщин на свете любила. А может быть - больше всех. Я думаю - больше всего. Сонечка Голлидэй. Вот, Мур, тебе бы такую жену!

Он, возмущенно: - Ма-ама!

- Я не говорю: эту жену, она уже теперь немолодая, она была года на три моложе меня.

- Я не хочу жениться на старухе! Я вообще не хочу жениться.

- Дурак. Я не говорю: на Сонечке Голлидэй, а на такой, как Сонечка. Впрочем - таких нет, так что ты можешь успокоиться - и вообще никто ее не достоин.

- Мама! Я ведь ее не знаю, вы говорите о чем-то, что вы знаете, - вы конечно можете мне рассказать...

- Но тебе ведь - неинтересно...

(Он, думая о ждущем его на углу бульвара Raspail газетном киоске с американскими Микэями:)

- Нет, очень интересно...

- Мур, она была маленькая девочка, и, - ища слова, - и настоящий чертенок! У нее были две длинных, длинных темных косы... (У Мура - невольная гримаса: ?au temps des cheveux et des chevaux!?22) ... и она была такая маленькая... куда меньше тебя (гримаса увеличивается) потому что ты уже больше меня... (соблазняя) и такая храбрая: она обед носила юнкерам под выстрелами в Храм Христа Спасителя...

- А почему эти юнкера в церкви обедали?

- Не важно. Важно, что под выстрелами. Ей я на прощанье сказала: - Сонечка, что бы со мной ни было, пока вы есть - все хорошо. Она была самое красивое, что я когда-либо в жизни видела, самое сладкое, что я когда-либо в жизни ела... (Мур: ?Фу, мама!?) Она мне писала письма, и в одном письме, последнем: ?Марина! Как я люблю ваши руки, которые должны быть только целуемы, а они двигают шкафы и подымают пуды...?

- Ну, это уж - романтизм! Почему - целуемы?

- Потому что... потому что... (prenant l'offensive23) - а что ты имеешь на это возразить?

- Ничего, но если бы она например написала (запинка, ищет)... которые должны только нюхать цветы... И поняв, сам первый смущенно смеется.

- Да, да, Мур, на каждом пальце по две ноздри! Сколько всего будет ноздрей, Мур?

(Смеемся оба. Я, дальше:)

- И еще одно она мне сказала: - Марина! Знать, что вы - есть - знать, что смерти - нет.

- Ну, это конечно для вас flatteur24.

- При чем?! Просто она сказала то, что есть, то, что тогда было, ибо от меня шла такая сила жизни - и сейчас шла бы... и сейчас идет, да только никто не берет!

- Да, да, конечно я понимаю, но все-таки...

- Я непременно напишу Але, чтобы ее разыскала, потому что мне необходимо, чтобы она знала, что я никого, никого за всю жизнь так...

Мы у метро, и разговор кончен.

========

Маленькое тире - только всего в один день:

15-ое мая 1937 г., суббота. Письмо из России - авионом - тяжелое. Открываю - и первое, что вижу, совсем в конце: Сонечка Голлидэй - и уже знаю.

А вот что я - уже знаю:

?Мама! Забыла Вам написать! Я разыскала следы Сонечки Голлидэй, Вашей Сонечки - но слишком поздно. Она умерла в прошлом году от рака печени - без страданий. Не знала, что у нее рак. Она была одна из лучших чтиц в провинции и всего года два тому назад приехала в Москву. Говорят, что она была совершенно невероятно талантлива...?

========

А вот - вторая весть, уже распространенная: рассказ сестры одной Сонечкиной подруги - Але, Алей записанный и мне посланный:

?Она вышла замуж за директора провинциального театра, он ее очень любил и был очень преданный. Все эти годы - с 1924 г. до смерти - Соня провела в провинции, но приезжала в Москву довольно часто. Мы все ее уговаривали устроиться и работать в Москве, но она как-то не умела. Конечно, если бы Вахтангов остался в живых. Соня жила бы иначе, вся бы ее жизнь иначе пошла. Ее очень любил Кв, он вообще мягкий и добрый человек, но помочь ей никак не сумел. Кроме того, у него очень ревнивая семья, и Соне трудно было бывать у них. Тяжело... С 3ским она почти не виделась. Редко, редко. С.? Одно время он очень увлекался ею, ее даром, но его увлечения длятся недолго.

Ей надо было заниматься только читкой, но она так была связана с театром! Разбрасывалась. А в театре, конечно - труднее. В провинциальных театральных коллективах она была ну... ну как алмаз! Но ей редко попадались хорошие роли. Если бы она занималась читкой - она одна на сцене - представляете себе? Да, она была маленькая-маленькая. Она часто играла детей. Как она любила театр! А если бы Вы знали, как она играла - нет, не только в смысле игры (я-то ее мало видела, она работала главным образом в провинции) - но она была настоящим героем. Несколько лет тому назад у нее начались ужаснейшие желудочные боли. И вот она сидела за кулисами с грелкой вот тут, потом выходила на сцену, играла, а потом, чуть занавес, опять за грелку.