Повесть о Сонечке - Марина Цветаева

Как в книге - ?продолжение следует?, здесь продолжения - не следовало.

========

Продолжение следовало - с Володей, наше продолжение, продолжение прежних нас, до-Сонечкиных, не разъединенных и не сближенных ею. Казалось бы - естественно: после исчезновения между нами ее крохотного физического присутствия, нам это крохотное физическое отсутствие, чуть подавшись друг другу, восполнить, восполнить - собою, то есть просто сесть рядом, оказаться рядом. Но нет - как по уговору - без уговору - мы с ее исчезновением между нами - отсели, он - в свой далекий угол, я - на свой далекий край, на целую добрую полуторную Сонечкину длину друг от друга. Исчезнувшая между нами маленькая черная головка наших голов не сблизила. Как если бы то, с Сонечкой, нам только снилось и возможно было только с ней: только во сне.

Но тут должно прозвучать имя: Мартин Иден.

- Это - больше, чем можно сказать: и вещь, и герой, и автор. Больше, чем мне можно сказать... Когда-нибудь, когда расстанемся... - Марина Ивановна, прочтите Мартина Идена, и когда дойдете до места, где белокурый всадник на белом коне - вспомните и поймите - меня.

Девятнадцать лет спустя, девятнадцать с половиной лет спустя, в ноябре 1937 г., иду в дождь, в Париже, по незнакомой уличке, с русским спутником Колей - чуть постарше тогдашнего Володи.

- Марина Ивановна! А вот книжки старые - под дождем - может быть хотите посмотреть?

Приоткрываю брезент: на меня глазами глядит Мартин Иден.

Теперь - пояснение. Дико было бы подумать обо мне, живущей только мечтой и памятью, что я то Володино завещание - забыла.

Но - так просто войти в лавку и спросить Мартина Идена?

Как Володя когда-то вошел в мою жизнь - сам, как все большое в моей жизни приходило само или вовсе не приходило, так и Мартин Иден должен был придти сам.

Так и пришел - ныне, под дождем, по случайному слову спутника.

Так и предстал.

Мне оставалось - только протянуть руку: ему, утопающему под дождем и погибающему от равнодушия прохожих. (Вспомним конец Мартина Идена и самого Джека Лондона!)

В благополучной лавке - нового неразрезанного Мартина Идена, любого Мартина Идена, очередной экземпляр Мартина Идена - было бы предательством самого Володи, тройным предательством: Джека Лондона, Мартина Идена и Володи. Торжеством той la Chose Etablie16, биясь об которую они все трое жизнь отдали.

А тбк - под дождем - из-под брезента - в последнюю минуту перед закрытием - из рук равнодушной торговки - так это просто было спасением: Мартина Идена и памяти самого Володи. Здесь Мартин Иден во мне нуждался, здесь я ему протягивала руку помощи, здесь я его, действительно, рукой - выручила.

И вот, в конце этой бессмертной книги - о, я того белокурого всадника тоже не искала, и даже не ждала, зная, что предстанет - в свой срок на своей строке! - в конце этого гимна одинокому труду и росту, этого гимна одиночеству в уже двенадцатый его час в мире...

- видение белого, но не всадника: гребца, пловца, тихоокеанского белолицего дикаря стойком на щепке, в котором я того белокурого всадника (никогда не бывшего, бывшего только в моей памяти) - узнала.

Девятнадцать лет спустя Мартин Иден мне Володю - подтвердил.

========

Однажды я читала ему из своей записной книжки - 3ского, Павлика, Сонечку, себя, разговоры в очередях, мысли, прочее - и он, с некоторой шутливой горечью:

- Марина Ивановна, а мне все-таки обидно - почему обо мне ничего нет? о - нас? о - нашем?

...Вы понимаете, я в мире внешнем, в жизни, вас ни к чему не ревную, но в мире мысли и - как бы еще сказать? Я сам никогда ничего не записываю - у меня и почерк детский - я знаю, что все - вечно, во мне - вечно, что все останется и в нужный час - встанет, все, каждое наше с вами слово. У меня даже чувство, что я, записывая, что-то - оскорбил бы, умалил бы... Но вы - другое, вы - писательница...

- А вы это когда-нибудь, хоть раз за всю нашу дружбу, заметили, Володя?

Он, усмехнувшись: - Другие - говорили...

- Стойте, Володя! А у меня есть про вас - две строки, конец стихов, никогда не написанных:

Если бы царем вас Бог поставил, Дали б вам прозвание - Тишайший.

Глазами вижу, как спускает стих себе в грудь и там его слушает. И, с началом усмешки:

- Марина Ивановна. Это я только с вами - такой - тихий.

========

Я еще нигде не сказала об его улыбке: редкой, короткой, смущенной, себя - стыдящейся, из-под неизменно опущенных глаз - тех - снисходительных и даже снисходящих, которыми он смотрел, верней не смотрел на меня, когда я заводила о 3ском. Улыбка с почти насильственным сведением расходящихся губ, приведением их на прежнее место - несмеха. Странно, но верно, и прошу проверить: такая улыбка бывает у двухгодовалых, еще мало говорящих детей, с неизменным отводом, а иногда и зажатием - глаз. Да, у Володи была детская улыбка, если отказаться от всех общих мест, которые с детским связаны.

И еще - такая улыбка (скрытого торжества и явного смущения) бывает на лицах очень молодых отцов - над первенцем: непременно - сыном. Если в с трудом сводимых губах было смущение, то в глазах было - превосходство.

Володя, Володя, когда я где-нибудь, на чьем-нибудь лице - двухгодовалого ребенка ли в сквере, сорокалетнего ли английского капитана в фильме - вижу начало этой улыбки - ни сквера, ни фильма, ни ребенка, ни капитана - то кончается эта улыбка - вашей.

И все - как тогда.

========

Мы с ним никогда не говорили про Сонечку. Я знала, что он ее по-другому любит, чем я, и она его по-другому, чем меня, что мы с ним на ней не споемся, что для него она - меньше, чем есть, потому что была с ним - меньше, чем есть, потому что всем, что есть - была со мною, а сразу с двумя порознь нельзя быть всем, можно только с двумя вместе, то есть втроем, как оно в нашем втроем и было, а оно - кончилось.

Я даже не знаю, писал ли он ей.

Наша беседа о ней непременно была бы спором, я чувствовала, что у него к ней - нет ключа, и чтобы все сказать: он для нее был слишком молод, слишком молод для ее ребячества, под которым он в свои двадцать лет не мог прочувствовать всей беды и судьбы. Для него любить было - молиться, как молиться - такому маленькому, которого, и встав на колени, неизбежно окажешься - и выше, и старше?

Смолк и наш граммофон, оказавшийся только Сонечкиным голосом, тем вторым одновременным голосом, на отсутствие которого у себя в груди она так часто и горячо жаловалась.

Сонечка, с граммофоном, с зеленым креслом, с рыжими непроданными башмаками, с ее Юрой, с ее Володей, и даже с ее мною, со всем своим и всей собой, вся переселялась в мою грудь, а я - с нею в груди - вся переселилась в будущее, в День нашей встречи с ней, в которой я твердо верила.

Все эти дни без нее - я точно простояла, точно застясь рукой от солнца, как баба в поле - не идет ли? Или проспала, как девочка, которой обещали новую куклу - и вот, она все спит, спит, спит, и встает - спит, и ложится - спит, - лишь бы только время прошло! Или - как арестант, ежедневно зачеркивающий на стене еще одну палочку. Как на встречу идут - так я жила ей навстречу, шла ей навстречу - каждым шагом ноги и каждым мигом дня и помыслом лба - совсем как она, тогда, по шпалам, по направлению к Москве, то есть - ко мне.

О, я совсем по ней не скучала - для этого я слишком ей радовалась!

Вот ее отзвуки - в моей записной книжке тех дней:

?Сейчас предо мной Алины колени и длинные ноги. Она лежит на крыше, спустив ноги на подоконник. - Марина! Вот облако плывет, - может быть это душа вашей матери? - Марина, может быть сейчас к нашему дому подходит Русалочка, - та, которой было триста лет? (И крестится, заслышав с улицы музыку.) - Марина! Марина! Марина! Как дым летит. Боже мой! Ведь этот дым летит всюду, всюду! Марина, может быть это дым от поезда, в котором едет Сонечка? - Марина, может быть это дым от костра Иоанны? А сколько душ в этой вышине, правда??

========

...?О женщинах не скажу, потому что всех вспоминаю с благодарностью, но люблю только Сонечку Голлидэй?.

========

?Когда я думаю о приезде Сонечки Голлидэй, я не верю: такого счастья не бывает.

Думаю о ней - опускаю главное - как о новом кольце, как о розовом платье, - пусть это смешно звучит: с вожделением.

Потому что это не Сонечка приедет - а вся Любовь?.

========

?Мечтаю о Сонечке Голлидэй, как о куске сахара: верная - сладость?.

========

(Пусть вся моя повесть - как кусок сахара, мне по крайней мере сладко было ее писать!)

========

- Марина Ивановна! Сегодня наш последний вечер. Я завтра уезжаю на юг.

- Последний... завтра... Но почему же вы, как вы могли мне раньше...

- Марина Ивановна! - голос настолько серьезный, что даже - остерегающий, - не заставляйте меня говорить того что не нужно: мне - говорить, вам - слышать. Но будьте уверены, что у меня на то были - серьезные причины.

- Скрыть от меня - конец? Ходить как ни в чем не бывало, а самому - знать? одному знать?

- Нну, если вы уж решительно хотите...

- Ни решительно, ни нерешительно, я просто - ничего не хочу, Бог с вами совсем! Мне просто все это - приснилось, ну - лишний раз - все приснилось!