Легионер. Книга вторая - Вячеслав Александрович Каликинский

Махнув рукой, начальник торопливо отправился к себе, приказав срочно вызвать всех писарей.

Глава четвертая

Капитан знакомится с Карлом

По трапу кубарем скатился вахтенный матрос, закричал через решетку:

– Который тут Ландсберг? А ну, давай на выход! Старший помощник капитана к себе требует! – и, повернувшись к караульному, весело закричал теперь уже на него. – Чего встал столбом, чучело? Отпирай замок!

В арестантских трюмах, как и в камерах, всякое необычайное или внезапное событие вызывает сильный интерес. Вот и сейчас отделение, в котором сидел Ландсберг, сначала притихло, а потом зашушукалось. А когда за ним захлопнулась железная дверь и скрежетнул замок, кто-то из темного угла нарочито громко, с расчетом, что его услышат, предположил:

– Барин-то наш никак и туточки «руку начальству держит»!

Ландсберг обернулся: обвинение было, по тюремным меркам, весьма серьезным. Так говорили о людях, докладывающих начальству о том, кто и что делает и говорит в камерах. Ландсберг прищурился, вглядываясь в темноту, недобро усмехнулся:

– Твое счастье, дядя, что не видел я – кто сказал. Ну, да ничего, я ведь вернусь, разберемся – кто чью руку держит!

В отделении загоготали, а смельчак, столь неудачно выбрав объект для измышлений, сильно приуныл: с Барином, известно, шутки были плохи!

Через пятнадцать минут Стронский распахнул дверь в кают-компанию и слегка посторонился. Через комингс сначала шагнул, запнувшись, караульный матрос с карабином. Потом, согнувшись и звякнув кандалами, зашел арестант. Следом протиснулся еще один караульный. Арестант обвел взглядом кают-компанию, с достоинством, но не слишком низко поклонился и замер, глядя в пол перед собой. Капитан заерзал на месте, откашлялся.

– Вы, кажется, просили что-нибудь почитать, любезный? – спросил он.

– Да, ваше высокоблагородие. Скучаю! – ровным голосом тут же отозвался арестант.

– Немецкий язык, стало быть, знаете?

– Я немец, ваше высокоблагородие. Бывший дворянин Ковенской губернии – впрочем, в моих бумагах все это есть, полагаю. Знаю также английский и французский языки, могу объясниться по-гречески, по-испански.

– Присядьте, любезный, – предложил капитан и предостерегающе поглядел на зашевелившегося было Шаховского. – Присаживайтесь, не смущайтесь. Вот мы хотели еще узнать… Надеюсь, что, будучи благородного происхождения и воспитания, не откажете удовлетворить наше любопытство …

– Помилуйте, господин капитан! Какое благородство? Был когда-то и благородным, а ныне арестант. Как и все прочие, там, внизу, – тем же ровным голосом произнес Ландсберг. – Впрочем, если могу быть вам полезен – спрашивайте, ваше высокоблагородие, не смущайтесь!

– Гм! Гм… Верно ли, любезнейший, что часть арестантов на ночь кандалы снимает? Я, как человек в таких делах неопытный, просто в недоумении. Как сие возможно?

– Не могу знать, ваше высокоблагородие. По ночам я сплю, и за товарищами не наблюдаю.

– Гм… Да, да, разумеется, – капитан слегка смутился, но тут же нашелся. – Видите ли, вскорости я предполагал распорядиться снять кандалы со всей партии. И вот хотел спросить про ваше мнение – не опасно ли будет? Как вы полагаете, любезнейший?

– Бежать с парохода некуда, ваше высокоблагородие. Полагаю, что люди за человечность вашу спасибо скажут. Ну, а насчет опасности… Мне кажется, что при попытке бунта вы всегда успеете задраить трюмы и пустить туда пар из машины. Как крыс бунтовщиков перетопите, разве не так? Про сие все там, внизу, знают.

– Ну, это крайняя мера, любезнейший! Я очень надеюсь, что мне никогда не надо будет прибегнуть к таковой. Так… Ну что – все, господа? Ни у кого больше вопросов нет? Василь Васильевич, книгу, полагаю, вы можете дать. Идите, Ландсберг!

– Погодите! – Шаховской встал и подошел к арестанту. – Ну, ты! Встать! Покажи-ка свои браслеты!

От грубоватого «тыканья» Ландсберг лишь чуть дернул углом рта, но, помедлив, покорно вытянул вперед скованные кандалами руки. Шаховской внимательно осмотрел цепь, браслеты, потрогал закрепки, попробовал, плотно ли охвачены железом руки арестанта. Поглядел на каторжника снизу вверх и со зловещим спокойствием спросил:

– Значит, не знаешь, как от кандалов на ночь избавляться?

– Слышал про это, ваша милость, а вот чтобы избавлялся кто – не видал. Может, правда. А, может, и болтают зря люди – не знаю…

– Я тебе не «ваша милость», прохвост! Я начальник сахалинской каторги, статский генерал князь Шаховской!

– Извините, не знал, ваше сиятельство, господин начальник! – тон Ландсберга не изменился, только взгляд поднялся с полу и скрестился с нахмуренными бровями князя.

– С-смотри у меня! Насидишься на Сахалине в темной! – бросил Шаховской, обманутый смиренным тоном арестанта. – Ты мне лучше без утайки скажи, как так получается? Офицер вот, фон Кригер, рассказал, что видел тебя давеча без браслетов…

– Показалось ему, ваше сиятельство! Сами изволили браслетики только что проверить.

– Показалось, говоришь? Ну-ну! А скажи-ка, любезный, ведь ты лежал, как утверждает господин помощник, укрытый своим халатом? Так? А когда тебя господин офицер к себе подозвал, то ты замешкался?

– Так, наверное, ваше сиятельство. Дремал, должно быть. Не сразу сообразил со сна – кто и куда зовет.

– Бывает, конечно! «Со сна»! – князь с улыбкой повернулся к капитану. – Ну а теперь спросите-ка у него, капитан, как это он умудряется снимать и надевать халат со скованными руками! Господин фон Кригер, он ведь к решетке без халата подходил?

– Не помню, право… Кажется…

– А сейчас в халате! – торжествующе возгласил Шаховской. – Как вы полагаете, господа, возможно ли со скованными руками одежду снимать и надевать по своему желанию? Ну, что скажешь, мерзавец?

– Господин офицер что-то путает, – не смутясь, ответил Ландсберг. – Сами изволили слышать, ваше сиятельство – не помнит он…

– Я вот сейчас корабельного кузнеца прикажу позвать и велю перековать тебя, мерзавца, – закричал Шаховской. – И ежели он какую хитрость в кандалах найдет, так и плетей попробуешь! Ну, признавайся!

– Довольно, князь! – капитан Кази стремительно встал и подошел к Шаховскому. – Кажется, вы забыли, что находитесь не на своем острове, а на моем пароходе! – капитан, не сводя глаз с князя, отдал распоряжение конвойным: – Уведите арестанта! Хотя… погодите! – он повернулся к Ландсбергу. – Надеюсь, вы понимаете, что всему виной мое любопытство, милейший? Я… я не думал, что наша беседа зайдет в столь неприятную область… Идите, Ландсберг, книгу вам принесут, обещаю! И другие книги из моей скромной библиотеки, если пожелаете.

Когда арестант и конвойные вышли, Кази нервно оттянув воротник ставшего вдруг тесным кителя, налил себе сельтерской и в два глотка осушил стакан. Шаховской, которого оборвали как мальчишку, онемел от негодования. Офицеры, корабельный священник и доктор Иванов старались не смотреть на него.

– Да, князь, вы забылись! – словно и не было тягостных минут молчания, продолжил капитан Кази. – Я повторяю это при всем