Двойник поневоле - Дмитрий Аркадьевич Захаров

— Я тут с мужиком разговаривал, — сказал он. — Вон там сидел… — Бодров протянул руку в сторону кресла.

Банщик озадаченно почесал безволосую грудь.

— Когда?

— Пятнадцать минут назад.

Американский фильм закончился, теперь из динамиков телевизора грохотала музыка. Банщик проследил за рукой чудаковатого парня, указывающего рукой в сторону пустого кресла.

— Не понимаю, о чем вы… — сказал он.

— Ясно, — сказал Бодров. Он собрал сумку, забрал смартфон и бумажник у банщика.

— С легким паром! — привычно сказал банщик.

На лестничной площадке возле распахнутой форточки задумчиво курил Петрович. Полотенце небрежно опоясывало его бедра, на плече синела старая поблекшая с годами татуировка — раскрытый парашют и цифры на фоне натянутых строп.

— Спасибо за пар! — окликнул мужчину Николай.

Петрович обернулся.

— Не за что! Приходи после Троицы, солдат, свежие веники будут.

— Обязательно. — Бодров замешкался. — Там мужчина на полке сидел…

— А-а-а! — перебил его Петрович. — Видел. — Он помрачнел. — Темный…

— Почему темный?

— Бывают люди светлые, с такими душа отдыхает. Бывают ни так ни сяк. Серединка на половинку. Ни украсть с таким, ни покараулить. А поддашь такому парку, глянь, и лицом просветлел. А бывают… вроде и одет прилично, и говорит складно, а рядом холодно. И тоска берет… — Он затушил окурок в пепельнице, прикрыл форточку. Поправил серебряный крестик, висящий на жгуте. — А тебе-то что до него?

— Не договорили…

— Стало быть, и не надо! — заключил Петрович. — С темными пообщаешься — как дерьма наешься! С легким паром, солдатик!

Над головой Петровича цвело прозрачно-синее облако с редкими нитями алого и вспышками бордового цвета. На выходе Николая окликнула кассирша. Она протягивала сложенный листок бумаги.

— Вам просили передать…

— Вы не ошибаетесь?

— Я за кассой тридцать лет работаю, — нервно сказала женщина.

Улица окутала Бодрова воздухом, как теплым полотенцем. Ярко пахло сиренью, горячим асфальтом и выхлопными газами. Молодежная компания покинула уютный сквер, оставив пустые пивные банки, разбросанные окурки и сладко-липкий аромат марихуаны. Николай брезгливо присел на краешек скамейки, осторожно развернул сложенный лист бумаги. В эпоху цифровых технологий видеть письмо было непривычно. Исключение составляли пухлые папки уголовных дел, здесь традиция брала свое. Листва вкрадчиво шелестела на ветру, солнце окунулось в перину облаков, в сквере потемнело, словно чья-то невидимая рука накинула платок на светящуюся лампочку. Голуби озабоченно клевали что-то съестное на земле, томное урчание напоминало мирный рокот какого-то маленького моторчика. Бодров мысленно сосчитал до пяти и развернул сложенный листок бумаги.

8

Сон сморил его на рассвете. Худшие ожидания не сбылись; похмелье протекало сравнительно легко, за долгую карьеру алкоголика Авдееву приходилось испытывать кой-чего и похуже. Они засиделись с Настей допоздна на кухне, пили чай, съели на двоих яичницу из трех яиц.

— Без смартфона чувствую себя беспомощной! — призналась девушка.

— Я без этих гаджетов половину жизни прожил, — ухмыльнулся Сергей.

Они болтали о всяких пустяках. Ближе к полуночи Авдеев постелил чудом сохранившийся комплект нового постельного белья, а сам расположился на кухне.

— Зачем вы, Сергей Матвеевич! — смутилась Настя, глядя на разноцветные фигурки пляшущих лягушек на пододеяльнике. — Я могла и в отеле переночевать. — Она боялась признаться, что мысль о возвращении домой вызывала приступ паники.

— Денег у нас с тобой негусто, — сказал Авдеев. — И что-то мне подсказывает: здесь безопаснее, чем в отеле.

Ночь окутала город безмолвным саваном. Исчезли краски и запахи, присущие суетливо текущему дню. Приближалась фаза полнолуния. Темные контуры облаков хаотично громоздились, как беспорядочно набросанные в детской комнате игрушки. Сергей лежал на диванчике, слушая тишину. Звенело в ушах, привычно ныло бедро, отдавая резью в колено, и дальше, ниже по нерву, в голень. Он дождался, пока прерывистое дыхание Насти, доносящееся из комнаты, станет ровным и глубоким, и бесшумно прокрался в ванную комнату. Долго и с наслаждением мылся, кислый запах перегара растворялся в парном воздухе.

— Удивляюсь вашей печени, Сергей Матвеевич! — говорил врач в наркологической клинике, куда он лег «прокапаться» после очередного запоя.

— Там золотые камни? — попытался улыбнуться Авдеев. После вливаний какой-то психотропной дряни язык с трудом ворочался во рту.

— Нет камней. И жировой дистрофии нет, — возмущался нарколог, укоризненно глядя на лежащего на койке пациента, чье суховато-мускулистое сложение опровергало представления врача о внешнем облике алкоголика, — а учитывая ваш возраст и перенесенные в прошлом ранения, у вас обязана быть серьезная патология со стороны внутренних органов!

— Извините, что разочаровал! — усмехнулся Сергей. Доктор был круглым и румяным, с детскими голубыми глазами под линзами очков.

Авдеев вытерся полотенцем, прошел на кухню. Белые ночи в Петербурге только так романтично называются; ближе к двум часам полумгла окутывает город. Нечто среднее между сумерками в южных широтах и пасмурной погодой средней полосы. Через распахнутую форточку струился свежий ночной воздух. Подъехала машина, хлопнула дверца. Авдеев поерзал на своем неудобном ложе. Мучительно хотелось курить, но он терпел, — во-первых, боясь разбудить Настю, а во-вторых, — знал из личного опыта — курение отягощает симптомы похмелья. Если вторая причина его не особенно беспокоила — семь бед, один ответ, то будить девушку не хотелось, ей и так пришлось хлебнуть лиха. В том, что рассказанная история правдива, Сергей не сомневался. Годы жизни научили его отличать ложь от правды. Ничего не случается просто так, во всех событиях заложен непостижимый глубинный смысл, часто кажущийся на первый взгляд абсурдным. Если поставить во главу угла тот факт, что качество человеческой жизни для вечности имеет второстепенное значение. Богатство, женщины, успех — сиюминутные радости, которые разочаровывают, стоит достичь их, единственный по-настоящему прекрасный момент любви заключен в кратком мгновении — предвкушении первого свидания. Недаром диалог Ромео и Джульетты на балконе считается образцом романтической связи. Сергей повернулся на бок. Философские мысли с похмелья — обычное явление! Все русские немного философы, драматическая история и суровый климат сделали их такими, а пьяного русского человека так и тянет поговорить по душам, выплеснуть собеседнику в путаном разговоре всю скорбь большого народа, наделенного великой и трудной судьбой. Русский человек, как крепкое дерево, — чем больше тянется к свету, тем глубже уходят вниз его корни, во мрак отчаяния и тоски. Мы умудряемся находить счастье в том, что для других народов кажется катастрофой, поэтому нам нужна глобальная идея или война, только тогда мы чувствуем завершенность своего существования.

На улице негромко разговаривали двое мужчин. Один рассмеялся. Пятно лунного света легло на пол. Настя невнятно пробормотала во сне, скрипнули пружины дивана. Близился рассвет, — тьма за окном светлела, словно ее пропускали через невидимое сито. Сергей смотрел на полосы лунного света, погружаясь в дрему.

Двое мужчин, сидящие в салоне внедорожника,