Его сладкая девочка (СИ) - Драгам Аля

— Егор Александрович, можете возвращаться.

Занимаю свое кресло у стола. Ксюша бледная и растерянная на кушетке старательно разглаживает невидимые складки на одежде.

— Что с моей же… с Оксаной? — В последний момент прикусываю язык. Слишком много для нее сегодня. Попозже открою свои карты.

— На данный момент хорошего ничего нет. Оксане Игоревне не стоило уходить, а следовало долечиться. А принимать препарат… хорошо, что он вышел. На самом деле та таблетка не принесла бы ощутимого время, большую роль играет вторая, до которой дело у вас не дошло. — В этот раз нами занимается гинеколог—мужик, и как—то он вызывает у меня больше доверия. По крайней мере, не язвит, как прошлая тетка. — Но в совокупности произошедшего и при таком маленьком сроке состояние матери и плода категорически не стабильно. Поэтому, если хотите сохранить и выносить ребенка, придется недели на две—три забыть обо всем и остаться в условиях стационара.

Ксюша в течение всей речи часто—часто моргает, а на последних словах начинает шмыгать носом и отворачивается. Ну что такое…

— Иди—ка сюда. — Врач в первую очередь представитель профессии, но во вторую—то мужик. А значит, поймет. А если нет, мне по боку. Моя девчонка плачет. Тяну Ксюшу на свои колени и прижимаю к себе. — Извините.

Что я говорил? Мужик понимающе хмыкает и продолжает расписывать нам ход лечения, поддержания организма (у кого—то капитальный недобор веса) и предстоящие анализы. Ничего сложного. К тому же, под круглосуточным присмотром.

— Всё понял. Оксане необходима самая лучшая палата, с таким расчётом, чтобы я мог у нее оставаться. Возможно это оформить?

Ксюша хватает меня за руку, но я пока не обращаю внимания. На самом деле понимаю, что ее тревожит. Но она моя. Моя женщина. Будущая мать моего ребенка. Тьфу ты. Уже носящая его! И они не должны ни в чем нуждаться. Это моя зона ответственности и я полностью принимаю на себя все обязательства. Пусть даже не думает ничего другого!

Пока нас устраивают в палату, не даю Ксюше высказаться. Хотя она порывается. Под разными предлогами отхожу: то расписаться, то оплатить, то купить чай. Дюймовочка горюет, что ей нельзя кофе, который она любит, оказывается. Еще один кофеман в семье. Врач предлагает альтернативу — либо какао либо какой—то цикорий. Понятия не имею пока, что это. Но обязательно узнаю.

— Вот теперь можешь высказать мне всё, что хочешь.

Ксюша лежит на кровати, а я сижу на одеяле, держа тонкую руку. К другой руке подключена система, которая капает поддерживающий раствор. Или очищающий. Этот момент я пропустил.

— Зачем ты это делаешь? Это безумно дорого, у меня…

— Послушай меня, маленькая. Я один раз скажу, а ты в своей головке это запиши: у моей женщины будет все необходимое. Если бы я чего—то не мог, то в лепешку бы расшибся, но сделал. Давай договоримся: на тебе в нашей паре держится красота и обаяние, а мне достанется роль добытчика. Чертовски красивого, хочу заметить.

Стараюсь развеселить свою ягодку. Она не по—детски сильно ушла в мысли.

— Ксюююш?

— Ты обещал разговор. Но сначала я хочу сказать важное. Очень. — Моя Дюймовочка приподнимается в постели, смотрит в глаза. — У меня есть две сестры, как ты знаешь. Ты их видел. Они маленькие, а еще у нас никого нет.

Киваю, потому что всё это знаю. Пока не пойму, куда ведет Ксюша.

— Так вот. Девочки с понедельника по пятницу в саду. Это специальный такой садик, где можно на ночь оставлять.

— Ксюш, я знаю. Я там был.

— Хорошо. Я хочу, чтобы ты знал. Девочек я не брошу. Ни за что. Не поможет ни твое влияние, ни твои деньги. Мы с ними с самого рождения вместе. И они же никому не нужны.

— Ты снова плачешь. — Стираю соленые дорожки с бледных щек. — А врач сказал, нельзя нервничать. Я тебе разве что—то говорил про мелких? Предлагал забыть о них, бросить?

Опускает голову и мотает головой. А надо, чтобы смотрела на меня, чтобы верила мне.

— Дома, где я жил, и куда ты переедешь, уже готова спальня твоим сестричкам. Пока только кровати и шкафы. Остальное ты сама выберешь, или они. Я покажу, как. Кстати, кровати Дейв собирал. Тот, у которого нет мозгов по мнению твоих мелких.

— Это Даша.

— Что Даша?

— Ну, про мозги. Она иногда такое выдает, у меня краски не хватает краснеть.

— Я познаю мир в действии. Сам такой был. Только я руками: лез везде, ломал все, что ломается. И не ломается тоже. Мне вроде три было, когда я довел бабушку, колотя поленом по стеклу камина. Огнеупорное, между прочим, и очень прочное!

— А зачем?

— Кто—то сказал, оно не бьется. Короче, оно бьется. Но не с первого раза.

Ксюша расслабляется и смеется. Вот так—то лучше.

— Давай теперь вернемся к вопросу Антона, м? Почему ты не хотела ему быть должна и вообще, откуда эти мысли взялись? — Этот момент меня очень волнует. Тоха должен мне, и первую часть уже «выплатил». Нос подлечит и продолжим.

— Но это же он привез меня сюда вот, когда мне плохо стало…

— Ксюш, прости, что перебиваю. Я сейчас сэкономлю нам время. Я был на той вечеринке, не сразу только понял, что тебя накачали. Когда тебе было плохо, я уже был с тобой, сюда приехал тоже я. Ну и про беременность узнал, соответственно, тоже здесь. Правильно понимаю, ты не была в курсе своего положения?

Потому что, если знала и пошла в этот вертеп… Да нет…

— Не знала. Я когда заподозрила, сделала тесты. Они показали, что нет. А оказалось, не то купила. Ну там пачки с другими похожи.

— Маленькая ты моя балда, — не могу больше отказывать себе в удовольствии. С первых минут, как увидел её, держу в кулаке силу воли. Наклоняюсь и целую. Сейчас немножечко… капельку… и продолжим…

Кого я обманываю? Её? Себя? «Немножечко» перетекает в… короче, долго… особенно, когда Ксюша отвечает и прижимается теснее.

— Т—ш—ш, нам сейчас нельзя.

Стопорю себя в первую очередь. Совсем крыша поехала: девчонка в таком состоянии в больнице, а я думаю нижними мозгами. Извращенец, блин.

— В общем, я приехал к тебе на следующий день. А ты пропала. Сразу кинулся тебя искать. — Поглаживаю плечики, кайфуя от простых прикосновений. Рядом. Она рядом. Душа просто поет!

— Я испугалась…

— Я понимаю… — Вспоминаю кое—что: — Я заходил к тебе той ночью в палату. Ты спала, но открыла глаза, когда я подошел. Помнишь что я тебе сказал?

— Я думала, это сон. Плохо помню весь вечер. Какими—то вспышками. А что ты мне говорил?

Наклоняюсь, убирая локон от щеки. Провожу языком по нижней губе и шепчу в раскрытые губы:

— Я сказал, что люблю тебя…

Глава 25

Ксюша.

— Я сказал, что люблю тебя.

Сказал, что люблю… люблю… люблю…

В голове просто заело. Повторяю и повторяю слова, чтобы пропитаться ими. Чтобы поверить.

Я привыкла к другой любви. Безусловной. Той, которой родители любят своих детей. До смерти папы я ведь жила счастливо, была единственной и неповторимой для родителей. Это потом уже всё сломалось.

Меня любят сестренки. Но их любовь тоже другая. Чистая и искренняя. Не за что-то или вопреки, а потому что я есть в их жизни. Чувства детей, которые таким образом благодарят за заботу и тепло, отдаваемое им.

А вот слова Егора… это же, получается, осознанный выбор? И вот вроде искренен он, открыт, на все вопросы отвечает, а точит червячок… точит… Хочу поверить, но боюсь. Наверное, так могу сформулировать свои опасения. Не слишком ли быстро?

Пока влюбленный сопит в подушку, устроившись на кресле сбоку кровати, смотрю на него и думаю, думаю… Благо, времени теперь… аж три недели…

Перебираю мысленно последний месяц жизни. Учёбу, к которой так стремилась, и в итоге пропускаю всё больше и больше. Работу, для которой пока оформлен больничный, но, скорее всего, придется искать что-то другое. Свое положение. Слова «беременность» сознательно избегаю. Я не просто не привыкла, а до сих пор в состоянии шока. Жизнь вертит меня, как щепку, в водовороте. Вот я одна заливаюсь слезами, а в следующую секунду любима и плачу уже от счастья.