Дороги Катманду - Рене Баржавель
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Оливье попытался поднять ее на ноги, чтобы увести отсюда. Но ноги не держали ее, она выскользнула из рук Оливье и осела на землю, едва не упав. Увидев, наконец, юношу, она протянула к нему руку, невнятно бормоча что-то вроде «упи, упи». Оливье с трудом понял, что она просит денег. Положив ей на ладонь бумажку в несколько рупий, он сжал ей пальцы, чтобы она тут же не потеряла ее.
Прачки громко смеялись, словно присутствовали при забавной сцене или смотрели на смешных животных. Оливье повернулся и ушел с тяжелым сердцем, повторяя про себя имя Джейн.
Пройдя по улице горшечников, он присел на ступеньку небольшого храма, со стен которого на него таращились рогатые чудовища. Они грозили ему оскаленными мордами, царапая воздух когтистыми лапами. Это были стражи храма, которым полагалось отгонять демонов.
Оливье казалось, что один из демонов поселился у него в груди. Неужели это любовь?
Девушка, с которой он едва знаком и которую обнимал только одну ночь, внезапно, после его встречи с отцом, оказалась способной дать ответы на все его вопросы, разрешить все его проблемы. День за днем он шел к ней, вспоминая ее огромные глаза, в которых не было и тени лжи, ее светлую улыбку, ее слова. И в особенности чувство безграничного покоя, который он испытывал, находясь рядом с ней, даже если они не разговаривали, даже если он не смотрел на нее. Когда она сидела на траве, в нескольких шагах от него, все в нем и вокруг него приходило в равновесие, все становилось спокойным, все было хорошо.
Час за часом, по мере того, как продолжались его бесплодные поиски, он все отчетливее понимал, какая пустота образовалась вокруг него с того момента, как он оставил Джейн, оставил так легко, не придавая этому значения. Поспешность, с которой он расстался с отцом, его стремление скорее попасть в Катманду отражали потребность снова ожить, найдя ее, заполнить смыслом жизнь, такую невыносимую, о чем он не имел представления, пока не встал на ведущий к ней путь, каким бы долгим он ни оказался.
Но в конце пути он не нашел никого.
Отныне окружающий мир перестал существовать для него, и внутри не осталось ничего, кроме пустоты. Сидя на каменной ступеньке, обхватив руками голову, находясь на грани полной утраты физических сил и надежды, он был воплощением страдания, не имея возможности удовлетворить потребность, более насущную, чем смертельная жажда или смертельный голод. Отсутствие Джейн было для него страшной травмой. Казалось, что огромная рука с острыми ногтями вырвала его внутренности, оставив только пустую оболочку. Такая же пустота возникла и в окружающем его мире; дома, города, люди и животные, все вокруг превратилось для него в бесцветные и беззвучные тени.
То, что он не смог найти ее, казалось ему жестокостью, в которую невозможно было поверить; она казалась настолько абсурдной, что он зажмурился и протянул перед собой руку, уверенный, что сейчас его пальцы коснутся ее, что она засмеется от счастья и бросится к нему в объятья, и он обнимет ее так крепко, что она вскрикнет от боли и радости.
Открыв глаза, он увидел трех совершенно обнаженных детей, сидевших напротив него на другой стороне улицы среди нагромождений глиняных мисок и горшков. Они смотрели на него серьезно и дружелюбно. Оливье медленно сжал протянутую руку в кулак и опустил ее. Дети засмеялись и замахали руками. Они кричали «bye-bye!» и «hello!». Благодаря американским туристам на них распространилась западная цивилизация.
Оливье вскочил на ноги и набрал полную грудь воздуха. Ему нельзя было отчаиваться. Она должна была находиться в Катманду или где-нибудь в ближайших его окрестностях. Он обязательно найдет ее! Но если не найдет? Никогда? Неужели его жизнь остановится из-за какой-то девчонки? Что в ней такого, чего нет у других девушек? Неужели он начинает сходить с ума? Если она не хочет встретиться с ним, то к чертям ее! Почему она не пошла с ним, когда он попросил ее? Это понятно, ведь она спала с этим типом! А со сколькими она переспала до этого? Нет, в Катманду и в других местах достаточно девушек не хуже, а может быть, и лучше нее.
Он двинулся большими шагами по улице, уверенный в себе, легкий и бодрый. Но прежде чем он дошел до конца улицы, он понял, что другие девушки ничего не значат для него, будь они хоть в тысячу раз прекраснее Джейн, и что Вселенная без нее становится мрачным и бессмысленным местом, ничего для него не значащим. Она могла спать с этим типом и с сотнями других, это имело значения не больше, чем пыль под ногами. Единственное, что имело значение, — это то, что они были созданы друг для друга, что с начала начал мир был задуман только для того, чтобы они оказались вместе среди окружающей их бесконечности. И их разлука была столь же противоестественна и чудовищна, как черное солнце.
Он замедлил шаги, не представляя, куда идти. Со всех сторон его окружала пустота, и о его собственном существовании напоминала только угнездившаяся в нем боль. В конце концов он снова оказался за тем же столом, что и накануне, перед тем же блюдом с рисом. Здесь он повстречал Густава, когда-то работавшего подмастерьем в пекарне, но оставившего квашню, чтобы уйти с компанией хиппи, потому что ему казалось более приятным болтаться без дела, чем выпекать булки с утра до вечера. Это был маленький тощий человечек лет тридцати, с копной длинных черных волос и маленькими живыми глазками, похожими на сливы, с усами и бородкой в стиле д’Артаньяна. Не интересуясь гашишем, он все время играл на небольшой флейте. Густав быстро сообразил, что вызывает смех у крестьян на рынке, исполняя им «Радости любви», хотя не представлял, почему эта меланхоличная мелодия заставляет их хвататься за животы от смеха. Поиграв некоторое время, он останавливался и протягивал руку. Ему доставалось несколько луковиц, пара редисок, пучок салата, апельсин. В гостиницу он всегда приходил с полной сумкой.
Он знал, где обретается Джейн, и рассказал Оливье, где ее можно увидеть.
Старинный дворец, принадлежавший принцу, отправленному в ссылку новой властью, состоял из четырех больших расположенных квадратом блоков, внутри которых располагался просторный сад с множеством храмов и статуй. Король отдал этот дворец беженцам из Тибета, страны, в которую вторглись китайцы. Их семьи и целые кланы заселили помещения первого этажа, а помещения на втором этаже они сдавали «путешественникам», на условиях полного самообслуживания.
Вечерами все живущие в дворце хиппи, а также их гости из Катманду и все странники, оказавшиеся в городе, собирались в саду, где располагались небольшими группами вокруг костров. Они курили, пели, мечтали, засыпали возле огня, занимались любовью или отправляли естественные надобности в тенистых уголках сада, у подножья какой-нибудь статуи или возле гигантского дерева.
Вокруг небольших костров и масляных светильников здесь собралось не меньше тысячи юношей и девушек. Звучали гитары; кое-кто пытался петь. Больше всего здешняя обстановка напоминала сборище цыган, приехавших на праздник в Сент-Мари-де-ла-Мер, но не было присущего этому празднику веселья.
Над толпой молодежи висела пелена усталости и дряхлости, приглушавшая свет, звуки и все проявления жизни. Отвратительный запах гашиша застоялся между стенами дворца, словно запах мочи в общественном туалете.
Кто-то выкрикнул имя:
— Джейн! Джейн!
Это был не окрик, а призыв к возрождению, подобный тому, который обратил к Лазарю Иисус, но и он сам возродился в этот момент.
Девушка, услышав свое имя, выпрямилась, раскрыла огромные фиолетовые глаза, и лицо ее осветилось. Сейчас ее лицо сияло, подобно солнцу.
Оливье подбежал к девушке, вынырнув из темноты, и упал перед ней на колени. Они восторженно смотрели друг на друга. Протянув навстречу друг другу руки, они медленно сплели их и, закрыв глаза, молча прижались щекой к щеке.
***— Ты одна? А где твои друзья?
— Какие друзья?
— Ну, Гарольд, Свен.
— Ах, да. Г арольд уехал. С одной американкой.
— С Лорен?
— Разве ты знаешь ее?
— Ты что? Конечно!
Как она могла забыть? Несмотря на радость, с которой она его встретила, он чувствовал беспокойство из-за ее отсутствующего вида. В наступившей темноте он бережно прикасался к ней, ощущая хрупкие кости под изгибами ее тонкого тела.
— Ты так похудела. У тебя нет денег? Наверно, ты ничего не ешь.
— Нет, ем, конечно.
— А где Свен?
— Он скоро вернется, он в госпитале.
— Он заболел?
— Нет. Он пошел сдавать кровь.
— Сейчас? Ночью?
— Там всегда есть дежурные. Они расплачиваются долларами.
Оливье знал, что сдача крови была последним источником денег для хиппи. Когда они продавали все, что имели с собой, им не оставалось ничего другого, как продавать свою кровь. Больницы всех стран, в которых они оказывались, всегда с удовольствием брали у них кровь и хорошо за нее платили. Девушки же обычно занимались проституцией. Сложился определенный тариф — три рупии. Полтора франка. За эти деньги можно было купить немного риса и немного гашиша. В Катманду даже самые некрасивые находили клиентов — обычно непальских или индийских торговцев. У местных крестьян никогда не было денег.