Григорий Шелихов - Владимир Григорьев

«Разве я или Баранов, скажем, допустили бы гнуса обезобразить себя, как этот болван!..» — злорадно подумал мореход и, чтоб подбодрить унылого грека, весело прокричал:

— С такой рожей, Истрат Иваныч, алеутские женки тебя вмиг на пляску подхватят и женят, а пока собери моих работных на перегрузку добра!.. Где найти?.. В кабаке, конечно… Вон над нами на бугре стоит… Спроси человечка, Лучком зовут, — он те их и сгонит… Да чтоб сейчас же выходили! Тебе на Петра и Павла надо в море выйти, а мне — на Иркутск, иначе все убытки на твое жалованье поверну…

Хватайка, нырявший в пестрой толпе проводников, слышал слова Шелихова и поспешил сторонкой пробраться в кабак, чтобы встретить там Деларова.

Лучок сидел уже в кабаке, когда грек показался на пороге. Хватайка молча слушал его и не проявлял никакого интереса. Грек даже растерялся, а потом стал кричать, видя, что Лучок как бы забавляется его горячностью.

— Вот что, — сказал наконец Хватайка. — Ты не кричи, господин. Сегодня распочать никак не спроможемся, народ невесть где бродит. Завтра поутру всей артелью на берег выйдем, — ухмыльнулся вдруг Лучок. — Давно ждем…

А вечером Лучок рассказал собравшейся артели о том, как рассчитаться с Шелиховым за «подлость», за обманутые надежды и за голодное урчание в брюхе в ожидании каравана.

— Вдругораз не дождемся ухватить толстопузого за жабры, а упустим такое, нас комары заедят! — поднимал Лучок дух артели. — Перво дело, скажем, — заплати по полтине в день за прожидание… Целый месяц не жрамши сидели! Друго дело — по рублю в день тому, кто через бар возить будет, а кто утонет али задавит кого на камнях — пятьдесят рублей семейству и… на это на все — словам не верим! — подпиши бумажку на всю артель… По выбору на работу никто не становись — убьем! Не удовольствует нашей обиды, посмотрим, как сам грузить будет с тем компанионом, что ко мне приходил… Купец нам сказал «баста», и мы ему бастанем, а свое получим…

Утром на берегу у пристани Шелихов встретился с собравшимися работными и, махнув в знак приветствия рукой, сразу начал:

— За три дня погрузите — всю артель в Америку заберу. А перво-наперво баркасы в порядок произвести.

— Погоди, Григорий Иванович, перво-наперво договоримся и бумажку подпишем, — остановил его Лучок и тут же не удержался, чтоб не съехидничать: — Тебя с благополучным прибытием долгожданного, а нас с получкою по полтине… за поджидальные дни…

— Какие такие поджидальные?..

— До выхода «Святителей» в море! Мы… хоть мы и храпы, уговору держимся… Видишь, все как один, только мигнул ты, явились! Полагаем, что и ты слову своему хозяин… А еще те мужики, коих ты через бар возить назначишь, надумались по рублику спросить, уж больно тяжко и опасно через камни переваливать, сам знаешь… а в случае кто…

— А в случае я прикажу тебя за бунт арестовать! — прервал Шелихов Лучка.

— Что?! — закричали храпы, окружив Шелихова плотным кольцом. — Не дадим козла! Всех сажай! Гляди у нас: Лучка обидишь — себя пожалей…

Шелихов слушал и не верил собственным ушам. Не было никаких сомнений — артель вышла на берег с обдуманным и закрепленным круговой порукой решением сломить его хозяйскую волю, заставить платить по необдуманному обещанию…

Положение безвыходное. Люди нужны сейчас до зарезу, и именно эти люди, с их отвагой и сноровкой, столь важными при опасной погрузке, когда дорогу на рейд перерезают кипящие буруны. Мореход был суеверен: в прошлом году, отчасти по своей вине, он не вернул «Святителей» в Америку, а в этом году отправит корабль с летящей ему вслед людской злобой и проклятиями — быть беде в далеком пути, не дойдет корабль до Америки, погибнут оставленные в ней без помощи товарищи и соратники… «Где и когда я людей на погрузку соберу? Дался идолам клейменым себя поймать — надо платить и кончать миром, ежели половину артельных с кораблем отправить хочу», — думал Шелихов, успокаиваясь и приходя к единственно разумному и справедливому разрешению спора.

— Признаешь нашу обиду, Григорий Иваныч? — прервал затянувшееся молчание Хватайка. — Решай! Коли не по праву с тебя спросили — откажи, ежели справедливо требуем — плати и прикажи к работе приступать, а пнями перед тобой стоять нас… оторопь берет, — прикинулся простачком Хватайка. — Вот и Кох выручать тебя спешит… при его благородии нам спорить с тобою несподручно…

Из-за бугра на котором стоял кабак Растопырихи, показалась в сопровождении вооруженных «братских» — так называли принятых на русскую службу бурят — жердеподобная фигура коменданта порта и совестного судьи Коха, совместившего в своей особе всю полноту власти в городе. Кох издалека уже посылал приветственные знаки Шелихову.

— Стервятники завсегда в кучу сбиваются. Сейчас и этот клевать нас зачнет… Держись, голытьба! — букнул Лучок. — Грозы не бойся, гроза не из тучи… на уговоры не поддавайся!..

Подбодренный приближением коменданта, Шелихов решил поторговаться с насевшей на него артелью. И если уж удовлетворять законное требование захвативших его врасплох храпов, то только в порядке добровольном, сделать это как снисхождение со своей стороны.

— Не припомню, чтоб обещал поджидальные до прихода каравана платить, но раз уж вы делу моему крепко стояли, не разбежались и на берег как один вышли — верю и должон… наградные платить… По двугривенному за день получайте…

— Не согласны! — зашумели храпы. — Не на паперти за милостынькой стоим! Полтина, как договорились! Наше полностью подай…

— Зарядила сорока одно про все — полтина, полтина! Вот идет совестный судья господин Кох, вы ему и представьте обещание мое: как он рассудит, так и будет! — поднял голос Шелихов, предвидя не роняющий достоинства выход из положения. Кох, конечно, отклонит претензию каторжных. — Да не галдите, беспорядка, гомона не терплю!..

— Я пришел, Григорий Иваныч, осмотр товарам сделать, — начал Кох, подойдя вплотную к обступившей Шелихова толпе, — не надо ли вывозные пошлины уплатить? Боже сохрани нас государственную копейку упустить, — бормотал Кох, прощупывая глазами сваленные неподалеку горы мешков и ящиков. — Почему крик и беспорядок? Почему не работают, в чем дело? — оглядывая толпу, начальственно приосанился Кох.

— В том и дело, что пошлины высматривать вы тут как тут, — в раздражении ответил Шелихов, догадываясь, что Кох ищет и обязательно найдет повод затормозить погрузку припасов. И, не желая вмешивать Коха в спор с артелью, опрометчиво добавил: — А от беспорядка в порту навигацию избавить — ищи ветра в поле…

— Какой в порту беспорядок? Кто зачинщик?

— Да нет… пустое… Поспорили малость… — Шелихов оглядел артельных и неожиданно для самого себя, поймав презрительную усмешку Хватайки, ткнул в него пальцем: — С энтим, чумазым! Ограбить захотел…

— Эй ты, выходи! Взять его! — заорал Кох, обрадовавшись случаю замять назревавшее столкновение с Шелиховым. — Смирно-о! — закричал Кох, входя в начальственный раж.

Казаки из бурятов, страстные ненавистники варнаков, мгновенно подняли ружья на прицел.

Сибирское начальство всех рангов всячески разжигало и поощряло враждебные действия туземцев Сибири против варнаков, то есть людей, так или иначе вырвавшихся на волю с места ссылки или каторги. Дикие кочевые охотники, буряты и тунгусы, в тайге гор и долин Сибири создали своего рода промысел из охоты на варнаков, живых из-за трудностей доставки брали редко. Варнаки со своей стороны также не щадили охотников.

Один из «братских», отдав ружье другому, направился к Хватайке с наручниками. Храпы сдвинулись вокруг Хватайки. Казак-бурят в нерешительности остановился перед сгрудившейся артелью.

— Выходи! Встань передо мною и скажи, чего вы требовали от господина навигатора… не то по всем стрельбу открою! Трусишь ответ держать, сукин сын! — кричал Кох, вытаращив помутневшие от ярости глаза.

— Этот шалый и впрямь стрелять прикажет. Я — староста, я за вас и в ответе… Пропустите, братцы, пойду с ним, как-нибудь вывернусь, не впервой, — сказал Лучок и, оценив положение, вышел из толпы. — Отвяжись! — отмахнулся он от подбежавшего с наручниками «братского». — Видишь, сам иду его благородию жалобу изложить на купецкое мошенство…

Услышав эти слова, Кох, обрадованный в глубине души представляемой возможностью причинить Шелихову неприятность хотя бы комедией расследования, кивнул казаку головой: не надо, мол, наручников.

— Взять под ружье! Кругом марш — и вперед!

Кох окинул грозным взглядом понуренных храпов, повернулся и с принужденной усмешкой бросил Шелихову:

— И вас прошу последовать за мной, как… как ответчика.

Предложение Коха идти в портовую канцелярию в качестве обвиняемого по жалобе варнаков жестоко обожгло самолюбие Шелихова. Он оглядел их со злобой и вмиг перерешил: «Никакого примирения с артелью и никакой отправки ни одного храпа на «Трех святителях» в Америку!»