Лавровый венок для смертника - Богдан Иванович Сушинский

— Не знаю, как ты его воспримешь, но моего героя по ошибке казнят на электрическом стуле. Оказалось, что его попросту обманули, подставили, вместо приговоренного к казни, и палач, не ведая об этом «подлоге»…

— Стоп-стоп! — остановила его Эллин, чтобы как-то скрыть свое волнение. — По-моему, тебя повело. Не кажется? Конец, конечно, эффектный, но, если ты и в самом деле приведешь к нему свой рассказ, рискуешь стать посмешищем. Сразу видно, что ты плохо знаком с процедурой казни. Я права, мистер Коллин?

— Он вообще не знаком с ней, — роботоподобно подтвердил заместитель начальника тюрьмы, оставаясь в коридоре. — Еще только предстоит.

— Когда я объясню ее в деталях, Грюн, ты все поймешь. Как поймешь и то, что одна неверная деталь способна перечеркнуть правдивость всего произведения. С чем ты не согласен?

— В таком случае, тебе придется подсказать более удачную концовку.

— Переоцениваете мои скромные возможности, мистер Шеффилд. — «Вспомнив» фамилию «приговоренного», она сразу же перешла на официальный тон.

— Уверен, что тот, настоящий, Шеффилд, даже недооценивал их. В этом его трагедия.

— Трагедия его как раз в чем-то совершенно ином. Однако сейчас не время обсуждать такие нюансы.

— А жаль.

— И не упоминайте больше о «настоящем Шеффилде». «Настоящий Шеффилд» — это вы. Таковы правила игры, которую сами же вы и затеяли. — Лицо Эллин стало суровым и непроницаемым, как прекрасная, но лишенная каких-либо «живых» черт маска. И Грюн Эвард понял, что возражать, а тем более — сводить все к шутке, слишком рискованно.

— Теперь я уже не уверен, что затеял ее именно я, — слабо защищался он.

— Терпеть не могу мужчин с перебитыми хребтами, мистер Шеффилд. Это не по мне.

В руке Эллин была только одна рюмка, и она вложила ее в раскрытую ладонь Грюна.

— А вы?

— Не меня же ведут на казнь, — ответила адвокат, наполняя розоватый хрусталь, — а вас. Согласитесь, это не одно и то же.

— Но выпить все же хотелось бы с вами, а не с палачом.

Эллин чокнулась с ним бутылкой и подбадривающе, по-мужски, вздернула подбородком: «Давай. До дна». А заметив, что Эвард замешкался, объяснила:

— Моей дозой меня уже «казнили». Там, в кабинете начальника тюрьмы. Врач, заместитель прокурора…

— Они тоже здесь? — впервые по-настоящему насторожился Грюн. Очевидно, сработал «сюжетный ход» рассказа, который он так и не успел дописать.

— Спектакль есть спектакль. Да не волнуйтесь, они сюда не явятся. Остались собутыльничать с Согредом. О спектакле они, конечно, знают, однако восприняли его, как каприз заезжего писаки. Но это проблемы начальника тюрьмы. О чем вы так упорно молчите, мистер Коллин? — выглянула в проем двери. В камере смертника, наедине с Эвардом, она чувствовала себя все неуютнее.

— Время позднее, мисс Грей, — ответил тот. — Не люблю, когда подобные процедуры затягиваются.

— Он прав, заключенный Шеффилд. Чего ждете? — указала взглядом на рюмку.

— За спектакли, доведенные до логического конца, — провозгласил Грюн, не выказывая при этом никакого энтузиазма.

— Только так, до логического…

Эллин проследила за тем, как Эвард не спеша выцедил содержимое, и тут же наполнила его посудину.

— И вновь без вас?

— Учтите, что на столе мистера Согреда еще три такие же бутылки и прекрасная закуска. Начальник тюрьмы объявил, что первый тост будет за «казненным».

Она рассмеялась, однако Эвард не поддержал ее. Во взгляде и движениях его улавливалось откровенное напряжение.

«Предчувствует? Нет, всего лишь входит в роль? — гадала Эллин. — Похоже, что предчувствует. Писательская интуиция. Она не подвела Грюна еще тогда, когда избирал концовку для рассказа. Если учесть, что у Шеффилда она почти не проявлялась, то следует предположить, что именно хорошо развитая интуиция является главнейшим признаком таланта. Любого».

Эллин взглянула на часы. Парализующее средство начнет воздействовать на волю Эварда уже через пять минут. Если он опустошит и вторую рюмку, минут через десять с ним можно будет вести себя, как с манекеном.

Она подбадривающе улыбнулась Грюну и, чтобы еще больше подбодрить, приложила горлышко к губам, делая вид, будто пьет.

— Нам пора, — появился в дверях мрачновато ухмыляющийся Стив Коллин. — Любезничать здесь, мистер и мисс, в любом случае неудобно.

— Что ты вцепился в нас, старик? — отмахнулся Эвард, опустошив рюмку. — Любезничать удобно даже на плахе. Важно: с кем.

— Вы правы, для тюрьмы я слишком стар. Но это не мешает мне исполнять свои обязанности самым надлежащим образом.

— Так исполняйте же их, черт возьми! — наконец-то взбодрился «обреченный». — Иначе мистер Согред уволит вас. Вместе со всей охраной этого каземата.

— Что я и намерен делать, — решительно запрокинул голову Стив Коллин. — Заключенный Том Шеффилд, вам уже сообщили, что в помиловании вам отказано. Казнь, согласно приговору, будет произведена сегодня, причем немедленно. Вы хотели бы сообщить что-либо своему адвокату?

— Что я безумно влюблен в нее, — наигранно улыбнулся Эвард. — Такое говорить позволяется?

По лицу Коллина прошла волна нервной судороги.

— Перед казнью обреченному разрешается говорить все, что вздумается, — ответил он, поглядывая из-под бровей на отошедшую к двери Эллин.

— Я люблю вас, Эллин.

— Подходящее время для объяснения.

— Учтите, что это сказал я, а не Шеффилд.

— Мистер Шеффилд! — грозно уставилась на него Грей.

— Вы все сказали? — вмешался Коллин.

— Кажется, даже кое-что лишнее.

— Конвой! Я сказал: «Конвой!» — рявкнул заместитель начальника тюрьмы.

Проскрипели железные ворота, и в каземате появились два крепко сбитых парня в мундирах охранников тюрьмы.

— Это и есть моя личная охрана? — попытался пошутить Эвард. Но эти парни шуток не признавали. Заведя ему руки за спину, охранники взяли их в наручники. Один из них заклеил Грюну рот пластырем, и, подхватив под руки, они повели его по узкому коридору в подвал, где находилась камера для казни.

На мгновение Эварду удалось остановить процессию, он уперся, оглянулся на Эллин, но, увидев, как она, осеняя личико своей обаятельной улыбкой, разводит руками, мол, извини, именно так оно все и должно происходить, — немного успокоился. Впрочем, охранников его состояние не интересовало. Еще через несколько секунд они усадили его в специальное кресло-каталку, закрепили ноги и грудь металлическими дугами и покатили по наклонному спуску в лабиринты подземелья.

* * *

У электрического стула Грюн Эвард уже вовсю пытался сопротивляться, но дюжие охранники подсекли его ноги и буквально зашвырнули на металлический «трон». К яростному сопротивлению и конвульсиям обреченных они привыкли, а высказывать свое негодование им запрещала инструкция. Любое их слово могло оскорбить достоинство обреченного, что законом не допускалось.

Когда появился палач, Грюн Эвард ошалело уставился на него. Он сразу же узнал в нем того отставного моряка, который заговорил с