Откровение - Наталья Эдуардовна Андрейченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И поэтому я начала курить кое-что запрещенное. Меня отпускало таким образом. Как ко всему в моей жизни, я относилась к этому очень серьезно…
У меня был «правильный» проводник, это очень важно. До того как в первый раз попробовала, мой проводник сказал: «Это твой инструмент связи со Вселенной, и не вздумай курить, как другие, – когда они валяются, торчат, отдыхают, ржут и жрут, а потом идут спокойненько спать. Ручка, белый лист, пара листов всегда рядом, стихи придут – записывай, захочешь рисовать – рисуй, это твой дар свободы. Ты это берешь и используешь для открытия сознания, для связи со Вселенной». И я именно так и делала, а иначе в Беверли-Хиллз, в особняке, просто бы петля была…
Давайте перенесемся в 1980 год. Министр кинематографии СССР Филипп Тимофеевич Ермаш тогда проявлял ко мне большое сострадание, говорил: «Это лучшая наша актриса, мы не имеем права ее потерять». Но съемки срывались, студия простаивала. Ермаш вызвал моего папу к себе в кабинет. Сказал: с этим нужно что-то делать, нужно поместить меня в госпиталь насильственно. Папа встал на колени: «Что вы, Филипп Тимофеевич, она же такая свободолюбивая девочка, нельзя ее контролировать, она выбросится с любого этажа, из любого окна – это свободный дух.» – «Так сделайте что-нибудь с этим духом, у меня съемки стоят!» – не выдержал Филипп Тимофеевич. Но папа понимал – я сама должна принять решение, нужно только подождать. И тогда все будет хорошо.
И ровно через три недели я как будто считала эту информацию. Тогда я очень страдала. Меня пригласили на Новый год в очень красивое место в самом центре, на Старом Арбате. Дом – как маленький дворец, с колоннами в комнатах, и появиться в нем нужно было достойно. На тот момент мне было 24 года, и я зарабатывала колоссальные деньги, просто колоссальные. а у меня нет ни копейки. Почему-то для меня стало закономерным самой расплачиваться в ресторанах, особенно за мужиков. Я не хотела, чтобы ко мне приставали. В Советском Союзе часто было так: раз я тебя ужинаю, то я тебя и «танцую». Да, со мной ужинали все. Но никто не «танцевал» – только я сама могла взять за руку и увести, если этого хотела. А в состоянии опьянения у меня всегда рядом были друзья, которые меня доставляли домой, и все было нормально. Во всяком случае, пьяного бардака и еще неизвестно чего никогда не случалось. Точнее, случалось – но только по моей воле и по моему желанию, и с самыми красивыми людьми нашей страны.
Так вот, в канун Нового года я поехала на Арбат от своей подруги Юли, с самой окраины города. Я стою голосую – и ни одного такси. Простояла час, и мне стало плохо. Я никак не могла понять, почему. Левая нога у меня окаменела и замерзла, просто превратилась в ледяную сосульку. Я отошла в сторону фонаря, посмотрела внимательно на сапог – дорогой сапог, красивый, кожаный, элегантный – а в нем оказалась огромная дырка у большого пальца, и в нее залетал снег.
Искусство с детства
Это была любовь
С Максимом и Митей в Снегирях
Приучала Митю к музыке с 1,8 года. На даче в Снегирях
На даче в Снегирях
Митя на даче с прабабушкой
Дегтярный переулок. Семья в сборе
Дегтярный переулок. Ремонт закончен
Когда я приехала, все были заняты только мной. Я сидела в каком-то тазике и отогревала ногу, а все стояли вокруг меня. 12 часов, бой курантов – а я вот с ногой в тазике. Я каким-то образом испортила всем гостям Новый год. И я сказала себе: «Больше этого никогда не повторится. Это отвратительно. Я не могу себе больше такого позволить».
И это стало последней каплей. Я пришла к папе. Я пришла к нему ровно через три недели после его разговора с министром Филиппом Ермашом. Я пришла и сказала: «Папа, помоги мне, пожалуйста. Я обязана остановиться, я не могу сама, я не знаю, как это сделать, у меня не получается. Я устала, не хочу больше».
Он ждал, видимо. То есть не видимо, а точно. Моментально появился Олег Петрович – врач. Мы оказались с папой в очень красивом одноэтажном особняке зеленого цвета, который располагался сзади кинотеатра «Россия». Врач сказал, что я сейчас обязана три недели продержаться без единой капли алкоголя. Что я и сделала.
А через три недели мы с папой поехали в квартиру Олега Петровича. Куда-то далеко-далеко, за кудыкины горы, в хуйкино-писькино. Мы заходим в очень элегантную, очень скромную, но крайне красивую и уютную квартиру. В квартире только кухня и 20-метровая комната. Меня ждут три врача: Олег Петрович и два реаниматора в костюмах… Я в шоке. Я не понимаю, зачем столько людей и почему в ногах постели, куда меня положили, расположена страшная металлическая машина, которую я сразу возненавидела. Папу посадили на стул за моей головой. Это очень важное замечание, очень важное. Я видела только трех врачей и эту ненавистную машину и совершенно ничего не понимала.
Помню, что эта «операция» стоила бешеных денег – ровно 150 долларов, и лечение было экспериментальным. Об этом сказал Олег Петрович: «Вы первая в нашей стране, и я произвожу над вами эксперимент. Это самый лучший способ „зашивки“ на сегодняшний день». И вот мне его привезли секретным путем из США, этим методом пользуются для совсем уже безнадежных больных. Хорошо. А я-то что, что я знала?
Олег Петрович достает шприц, показывает папе и мне ампулу, ломает ее, набирает в шприц. И
