Откровение - Наталья Эдуардовна Андрейченко

Вообще, моя мама была человеком вседостаточным. У нее три образования, она читала огромное количество литературы. Мама продолжала работать каждый день аж до восьми вечера. Пахала как лошадь. Когда мне было 19, она поехала в Германию на пять лет, хорошие деньги зарабатывала, помогала содержать семью, привозила все время очень красивые вещи, роскошные подарки.

Очень любила путешествовать. Постоянно ездила на экскурсии и даже на общественном транспорте, она наслаждалась – Архангельск, Питер, на пароходе, по дворцам… Она была безумно активна, здорова, мобильна до последнего момента, пока в 85 лет не ослепла в одну секунду. И тогда ее жизнь изменилась.

Когда я рожала Настю, мама прилетела к нам в Европу, в Мюнхен. Макс ей отправил билет первого класса. Она приехала и была со мной недели две в Мюнхене. И кстати, тогда она уже начала чуть-чуть меняться в лучшую сторону.

Еще Максимилиан обожал мою бабушку, он был готов сделать для нее все что угодно, он вообще хотел, чтобы она с нами жила постоянно. Но бабушка не захотела переезжать.

Макс очень любил всех водить и угощать в самых дорогих и красивых ресторанах. Он сам наслаждался и людей хотел радовать. Папа все время злился, у него был серьезный гастрит, он себя плохо чувствовал после ресторанной еды. Пройдя всю войну на фронте еще мальчиком, с 13 до 17 лет, он очень жалел денег. Я помню, как он говорил: «Какое безумие – отдать такое количество денег за еду».

В отличие от него, моя мама наслаждалась. Мама наслаждалась любым рестораном. Как же она это любила, Господи! И вот за это Макс ее обожал. Он так говорил: «Самое плохое, что есть у тебя, это от мамы, все самое хорошее, что есть у тебя, – от бабушки. Поэтому реши, кем ты хочешь стать во взрослом возрасте – бабушкой или мамой». Абсолютно гениальный мужчина. И в этом он был прав.

И помню, приглашает он нас в Лас-Вегас всем семейством, сумасшедший на всю голову. Арендует огромный старинный лимузин-кабриолет, белый кадиллак, чтобы все комфортно сидели. Макс и я впереди, а сзади моя мама, двое детей и Крис, наша нянька. И мы едем в Лас-Вегас. По дороге застреваем в деревне Барстов. Арендованный Максимилианом лимузин останавливается. Мы застреваем в пустыне, в этой деревне, с открытой крышей. Господи, ни поесть, ни попить, сидим, жара, машина не заводится, даже крышу невозможно поднять. Есть очень красивая фотография, когда кругом красные горы и мы такие бездомные в лимузине in the middle of nowhere («посреди нигде»).

Кое-как промучившись 12 часов в этой деревне, мы дожидаемся того, что нас транспортируют до Лас-Вегаса. Макс снимает какой-то суперлюкс огромный. Моя мама абсолютно охренела и наслаждалась так, что я не могу вам передать. Она наконец чувствовала себя царицей, за ней ухаживали, приносили еду в номер. Она ходила с Максом по всем ресторанам. «Кто хочет в ресторан?» – первая рука поднимается у нее. А Макс и рад. Они как вдвоем шиканут, побольше еды наберут… И по секрету от нас обжирались, как маленькие поросята. А у папы должно быть все отварное, диетическое, иначе боли в животе – это я потом все поняла. А мы с Митей, как нас всегда называли, были «зайцами» и ели только растительную пищу.

9.4 Как уходила мама – по-царски, с шампанским…

Женщины, не способные отдать ласку

Я хочу рассказать, как уходила мама. Это было в 2021 году, ей было 90 лет. Она ни в чем не предала свое достоинство.

Мама до последнего была активной и любознательной. Она проглатывала книги. Она вечно ездила по музеям: дом Чехова, дом Тургенева. Ездила в Питер – ходила по замкам и дворцам. Она образованная – ей надо было читать, читать, читать, поглощать, поглощать.

И вдруг мама осталась без зрения (за три с половиной года до конца). Она сказала: «Я хочу уйти». Я ей ответила: «Ты, мамочка, нашла самого правильного человека, чтобы просить о помощи. Ты понимаешь, что я – Позитив Петрович? Как я могу помочь тебе уйти?» – «Ты прекрасно знаешь, о чем я тебя прошу». – «Мамочка, как же я это достану? Это обнаружат, в тюрьму посадят. И не имею права перед Богом. Ты что, шутишь? Я даже муравьев не убиваю. Ты что, ненормальная?»

Когда маму отвезли в больницу из-за ковида, она была очень довольна. Ей бы подошло все что угодно, чтобы уйти. Когда она заболела, я сразу захотела приехать, но мама мне сказала: «Не вздумай, я запрещаю тебе появляться в моей квартире. Я больная, я тебя на порог не пущу». И в результате я не приехала.

Но мы с ней разговаривали по телефону по 1,5 часа каждый день. В больнице была потрясающая девочка, азербайджанка, которая давала ей свой мобильный телефон – не рабочий, а ее личный. И мы с мамой разговаривали подолгу – как настоящие подруги.

Я поняла, что никто не виноват, каждый дает сколько может, и что дети абсолютно не правы, когда они обвиняют своих родителей. Благодарность и понимание приходят потом, когда их уже нет. Так почему бы нам не научиться понимать друг друга и быть более открытыми сейчас, пока все живы?

Все время после разговора я плакала, потому что понимала, что я была к ней несправедлива. Она просто не могла отдать мне свою женскую ласку, потому что ее никто не научил этого делать. И только теперь мама рассказала, что моя любимая бабушка была к ней очень жестока. И что бабушка, в свою очередь, призналась ей, что ее мама (моя прабабушка) тоже была к ней (к бабушке) очень жестока.

Я поняла, откуда у всего этого ноги растут, пройдя год и три месяца сессий с психоаналитиком. Почему я не смогла дать детям эту ласку – потому что меня тоже никто этому не научил.

Вспоминаю Наталью Петровну Кончаловскую – мою любимую женщину, богиню. Она давала правильные советы. Помню, как-то сидим за столом, она берет прутик и хренакс мне по спине: «А спинку прямо надо держать!» Вот так она меня немного воспитывала. В одной из песен в фильме-мюзикле Андрея Кончаловского «Романс о влюбленных»

есть такая строчка авторства Натальи Кончаловской: «Мы руки матерей запомнили навечно». А у меня нет памяти о руках матери – и поэтому я детям своим этого не могла дать.

А я давала – свободу, в чем меня потом эти дети и обвинили. Потому