Лишь небеса знают - Элайн Кофман

12

Тэвис еще долго оставался на палубе, после того как Элизабет ушла. Он прилег, положив голову на смотанный канат, на котором она только что сидела. Над ним светила луна, отбрасывавшая серебристую дорожку, соединявшую, как сейчас казалось, землю с небесами. Снова и снова он возвращался мыслями к тому, что произошло между ним и Элизабет, желая как можно скорее уладить недоразумение.

Сегодня впервые он подумал о том, что, зная ее много лет, разговаривал с ней всего несколько раз, и то только после ее возвращения из Бостона.

Тэвис был очень удивлен, найдя ее на борту шлюпа, но, пожалуй, не меньшим сюрпризом для него стали изменения, которые он в ней обнаружил и которые подтвердили его догадки. Прежняя Лиззи и нынешняя Элизабет отличались как день и ночь. Пожалуй, больше всего удивило его то, что прошедшие годы она провела не в ожидании замужества, а потратила на то, чтобы многое узнать и многому научиться.

Элизабет была умной, сообразительной, образованной, умела хорошо готовить, и еще лучше управлять кораблем. Конечно, она задирает нос и несколько своенравна, но знает математику и астрономию не хуже, чем он свои чертежи. Тэвис не смог удержаться от улыбки, вспомнив, как в один из вечеров она предложила дать ему урок алгебры.

— Почему вы решили, что мне нужно знать алгебру? — спросил он.

— Вы же конструктор, и, честно говоря, я не понимаю, как вы работаете, плохо разбираясь в математике.

— Обхожусь кое-как, — не без раздражения буркнул он в ответ.

Элизабет взглянула на Тэвиса, давая понять, что и не ожидала другого ответа от идиота.

— Именно это и сказал Самсон, когда его предупредили о том, что на него обрушится арка.

Тэвис пришел в бешенство и собирался сказать все, что думал о ней, но не успел, — помахав ему, она как ни в чем не бывало спустилась вниз. Сейчас он вспоминал эту историю безо всякой досады, и даже со смехом. «Именно это сказал Самсон…» — ну кто еще мог придумать такое!

Он ловил себя на том, что Элизабет нравится ему все больше и больше — ее живой ум, веселость, остроумие и, наконец, восхищение, которое он читал в ее взгляде. В общем, говоря попросту, ему было приятно быть вместе с ней, и это было само по себе неожиданностью для человека, старавшегося много лет избавиться от нее.

Подумав еще, он решил, что должен поговорить с Элизабет честно. Он и в самом деле пытался ее соблазнить, и, по крайней мере, за это должен попросить у нее прощения. Чутье подсказывало ему, что он обязан сам все уладить.

Не прошло и минуты, как он спустился вниз и увидел, что Элизабет сидит на своей койке в освещенной лунным светом каюте. Он остановился в двери, словно ожидая приглашения, хотя и знал, что она не позовет его. Лицо Элизабет было очень бледным и опухшим от слез.

— Если вы явились, чтобы завершить то, что начали наверху, то лучше убирайтесь.

Она определенно не собиралась упрощать его задачу. Тэвис почувствовал, как напряглись его мышцы. Он был не уверен в себе, прежде ему не приходилось просить у женщин прощения, и он не знал, с чего начать. Ему пришло в голову попробовать обернуть все в шутку, но что-то удержало его от этого. Он посмотрел на нее заискивающе, но она лишь отвела взгляд. Нет, только прямота может спасти его.

— Я пришел, чтобы сказать, что виноват перед вами.

То, что он сказал, было для нее неожиданным. Неужели она считает его грубым чудовищем, не способным попросить прощения?

— Установившиеся между нами дружеские отношения доставляли мне удовольствие, и с моей стороны было глупо добиваться того, чтобы они переросли в нечто большее.

— Вы вовсе не добивались большего, — сказала она, давая ему понять, что прекрасно понимает, что он имеет в виду. — Вы просто-напросто откровенно меня соблазняли, а я вам это позволила.

— Но я повел себя так безо всякого злого умысла.

— О? Значит, это была случайность? Ха-ха! — произнесла Элизабет, вставая, — не думайте, что вам удастся меня обдурить. Я слышала достаточно о ваших похождениях, о том, какой вы опытный соблазнитель.

— Вы напрасно верите всем сплетням. Слухи о моих способностях сильно преувеличены.

— Я говорю только то, что слышала.

Следующие два дня они почти не разговаривали и старались по возможности не попадаться друг другу на глаза. Тэвис был вежлив, но сух и обращался к Элизабет, только когда был голоден, так что у нее было достаточно времени, чтобы подумать обо всем, что случилось в тот вечер. Когда, с бьющимся сердцем, она вбежала в каюту, ей уже было понятно, что она совершила ошибку. Ни одна нормальная женщина на ее месте не упустила бы Тэвиса Маккинона, даже если бы и не была влюблена в него всю жизнь.

Тэвис же в основном находился на палубе, гадая о том, сколько еще он будет терпеть женщину, чья подчеркнуто холодная любезность приводит его в бешенство, прежде чем решится задушить ее или броситься за борт.

Элизабет готовила для него еду, подолгу стояла у штурвала, но ни разу не заговорила с ним сама. Если он молчал, то и она молчала. К концу второго дня напряжение возросло до предела.

Становясь раздражительней с каждой минутой, Тэвис ответил на свой вопрос — больше двух дней терпеть нельзя. Правда, за борт, о чем он прежде не подумал, можно вышвырнуть ее, и никто об этом никогда не узнает.

Сколько еще она будет обращаться с ним как с чужим человеком? У них скоро кончатся продукты и вода. Если никто не найдет их в ближайшее время, то песня их спета. Но даже сознание того, что они могут погибнуть, не избавляло его от желания отомстить.

Тэвис никогда не был злопамятным человеком, и сейчас он не мог объяснить себе, почему его так больно задели несправедливые слова Элизабет. «Я повторяю только то, что слышала…» — каждый раз вспоминая об их разговоре, он не мог понять, почему он задел его за живое.

Тэвис стоял, прислонившись к тому, что осталось от мачты, когда на палубе появилась Элизабет. Не взглянув на него, она подошла к борту и, зачерпнув воды, стала мыть голову. Он старался не смотреть в ее сторону и думать о ней без злости, но все было тщетно. Вот она стоит перед ним, сама невинность, перекидывая длинные волосы то на одну, то на другую сторону. Воплощенная женственность — налитые груди так и подпрыгивают, каждый раз, когда она поднимает кверху руки. «Хочет взбудоражить меня, — думал Тэвис. — Не выйдет! Ничего не получится, Лиззи, ты не за того меня принимаешь!» Презрительно фыркнув, он отвернулся. Если ей сейчас не нужна каюта, то он ею воспользуется.

Тэвис отправился вниз, лег на койку и, подложив руки под голову, стал вспоминать, как Элизабет стояла перед ним как ни в чем не бывало с распущенными волосами. Ничего, он заставит ее заметить. Тэвис сцепил зубы. «Она еще узнает меня, Роберта Тэвиса Маккинона!» Чем дольше он лежал, тем отчетливей понимал, что она не просто задела его гордость, но отвергла его как любовника. Она! Женщина, которая вообще не понимает, что такое заниматься любовью! «Значит, я недостаточно хорош?» — спросил он у раскачивавшейся над головой лампы. Поражение или победа — вот о чем речь. «Теперь ты меня узнаешь!» Через секунду он вскочил с постели. «Как там писал Байрон… Что-то вроде: „Любая женщина проявляет покорность, когда ее соблазняет уверенный в себе негодяй“». Или Лиззи сдастся, или он умрет, соблазняя ее.