Лишь небеса знают - Элайн Кофман

— А может быть, вам показалось?

— Вы делаете вид, что не замечаете, как я стараюсь быть с вами любезной.

— Не стоит, — сказал он, — что-что, а ваша любезность мне совершенно не нужна.

— К сожалению, ничего другого пока предложить не могу.

— Почему?

— А почему бы мне не быть любезной?

— Зачем это мне?

— Вы выводите меня из терпения?

— Вам показалось.

Сцепив зубы, Элизабет ответила:

— Ну, разумеется.

— Жаль, — сказал Тэвис, — вы хорошеете, когда злитесь. — И, решительно повернувшись, пошел к трапу. «Ну теперь она не может не быть в ярости», — с удовлетворением думал он.

Вскоре на палубе послышались шаги Элизабет. Даже стоя к ней спиной, он ощущал, что она готова наброситься на него, как бешеный бык, однако первые же ее слова заставили Тэвиса потерять дар речи.

— Какая чудесная ночь, верно? — донеслось до него.

Так беспредельно терпелив мог быть разве что блаженный или безумец. Тэвис изумленно повернулся. Она стояла в нескольких шагах от него в пятне лунного света. На минуту он забыл обо всем — до того она была сейчас хороша. Опомнившись, он хотел снова ответить ей колкостью, но вдруг заметил, что она улыбается. Это уже было слишком.

— Что вы сказали? — глупо переспросил он, вконец озадаченный.

— Я сказала, что ночь — чудесная. А разве нет?

— Была.

— Была?

— Пока вы не явились сюда.

Кажется, он своего добился. Элизабет уперла руки в бока и гневно уставилась на него.

— Что с вами? Почему вы так со мной обращаетесь?

— Как?

— Я изо всех сил старалась быть любезной…

— Не стоит.

— Но почему?

— А потому, что мне это не нужно. Мне вообще безразлично, как вы себе ведете. Мне нет до вас дела. Поняли?

Произнеся последнюю фразу, Тэвис понял, что изводить женщину — занятие не из легких, и что у него имеются как свои плюсы, так и минусы. Добившись своего, он почувствовал себя последней скотиной. Он исподлобья посмотрел на Элизабет, — бриз приподнимал легкие пряди ее волос, открывая тонкую шею, отчего она казалась сейчас совсем беззащитной. Ему вдруг стало стыдно своей грубости. Жажда мести ослепила его: терять терпение — все равно что отправляться в штормовое море. Тэвис увидел, как задрожали у нее губы, и сердце его неприятно сжалось. Он негромко произнес ее имя, но она не ответила. Чувствуя себя совершенно беспомощным, Тэвис смотрел, как по щеке ее побежала слеза. Одна… за ней другая. Он хотел дотянуться и смахнуть слезы, но стоило ему поднять руку, как Элизабет повернулась и бросилась бежать от него.

Только теперь Тэвис окончательно понял, что он натворил, и ужаснулся. Он долго стоял в полной растерянности, совершенно не зная, как ему поступить. Было тихо, но он знал, что она наверняка плачет сейчас навзрыд от обиды и одиночества.

Лепестки распустившегося цветка снова складываются в бутон под дождем, так и Элизабет сжалась от причиненной грубыми словами боли. И эти слова произнес он — жестокая скотина, самодовольный петух. В эту минуту Тэвис себя ненавидел.

Ноги сами понесли его вниз, хотя мысли о том, чтобы соблазнить Элизабет, начисто выветрились из его головы. Он не знал, чем и как утешить женщину, но чувство вины было сильней неуверенности.

— Элизабет? — осторожно позвал он, приближаясь к ней и видя, что она лежит поверх одеяла в простой белой рубашке, обняв подушку.

— У-убирайтесь вон!

Тэвис подошел к койке, присел на самый край и протянул руку, чтобы погладить ее по голове. Увернувшись, она попросила:

— Оставьте меня, пожалуйста.

— Я хочу поговорить с вами, — сказал он, вытирая слезы с ее мокрой щеки.

Не отвечая, Элизабет зарылась лицом в подушку, чувствуя, как его теплая ладонь ласково гладит ее по спине.

— Вы замерзли, — заметил он, коснувшись ее обнаженного предплечья.

— Да, замерзла, — всхлипнув, ответила Элизабет. — Но я никогда не стану такой ледышкой, как вы.

Тэвис накрыл ее одеялом.

— Ну, конечно, нет. Вы хорошая и заботливая. А иногда женщине от этого приходится страдать. Я один во всем виноват и прошу вас меня простить.

— Я хотела соблазнить вас, — отрывисто произнесла Элизабет, — а вы, идиот, так ничего и не поняли.

— Соблазнить… Вы хотите сказать, что пытались…

Неужели он был настолько слеп, настолько зол, настолько глуп, что ничего не заметил. Она решилась. Теперь у него не осталось сомнений.

Тэвиса развеселила ее наивность. Он прилег к ней и крепко обнял.

— Что это вы такое делаете?

Тэвис прижался к ней и осторожно взял за талию.

— Хочу быть к вам ближе.

— Зачем? Кровать узкая, вдвоем спать на ней невозможно, — возмутилась Элизабет. — Это моя кровать!

— Верно, но это не так уж и важно. Спать я не собираюсь. По крайней мере, пока.

— Вы прекрасно поняли, о чем я говорю. Я больше не хочу заниматься с вами любовью.

— Лайза, вы и сами не знаете, чего хотите, но, к счастью для нас обоих, я знаю. А теперь вы можете немного помолчать? — Он не дал ей ответить, накрыв ее рот своими губами. Затем, приподнявшись на локте, он добавил: — Вы слишком много думаете и слишком много говорите. Целых тринадцать лет вы брали на себя инициативу, так, может быть, один раз вы отступите от своего правила и не станете противиться тому, что заложено в нас природой?

По выражению ее лица Тэвис понял, что ему едва ли удалось бы добиться от нее большой покорности, даже если бы он огрел ее доской по голове. Неожиданно для себя он ощутил юношескую пылкость, разглядев в ее глазах невинную чувственность.

Элизабет вздохнула и с удовольствием потянулась. Она преследовала его столько лет, пусть теперь распоряжается сам, если хочет. «Противиться тому, что заложено в нас природой… Наверное, со мной что-то не то, — подумала она, — женщины, которые находят это романтичным, скорей всего полоумные».

Больше она не успела ни о чем подумать, так как Тэвис положил руку ей на грудь и прильнул губами к ее щеке. Когда он коснулся языком мочки ее уха, Элизабет издала стон и, выгнувшись, прижалась к нему еще ближе. Он осыпал ее поцелуями, заставляя вновь и вновь испытывать блаженство. Неожиданно он отодвинулся, и Элизабет, испугавшись, открыла глаза. Она не успела сообразить, что происходит, как он уже снял с нее рубашку.

— Я хочу посмотреть на тебя, — проговорил он, — хочу убедиться, что ты еще прекраснее, чем рисовало мое воображение.

Эти слова заставили ее задрожать. Она лежала перед ним нагая, а он встал, зажег лампу и принялся разглядывать ее. Придя в себя, она попыталась накрыться, нащупав край одеяла.