Лишь небеса знают - Элайн Кофман

— Ничего, — еле слышно сказала она. — Вы ничего, ничего не сможете изменить.

— Но я могу попытаться, — ответил Тэвис, беря ее за другую руку и притягивая к себе, — конечно же, могу.

Элизабет еще яснее увидела себя маленькой глупой девочкой. Вырвавшись, она побежала вниз по ступенькам.

— Элизабет, — позвал он, но было поздно.

Внизу, закрыв ладонями лицо, она шептала:

— Я все равно люблю его… еще сильнее и глубже, чем прежде, и это дает ему такую власть надо мной, что делается страшно…

Она не знала, сколько времени проспала, но проснуться ее заставил сильный толчок, через считанные секунды Элизабет уже лежала на полу. Над головой у нее с силой раскачивалась масляная лампа. С минуту она оглядывалась, отгоняя сонную одурь, и вдруг вспомнила, где находится. Все вокруг пришло в движение, начался сильный ветер. Шлюп подбрасывало на каждой волне, словно он вступил в единоборство с морем. Необходимо было собраться с мыслями и решить, что делать.

Краешек света виднелся над ступеньками, и Элизабет не могла сообразить, было ли раннее утро или стало темно из-за бури. Она побежала наверх, чувствуя, как в лицо ей с силой летят брызги. На мокрой палубе на нее обрушился ливень. Мачты со скрипом кренились, когда шлюп раскачивало из стороны в сторону. Прикрывая глаза ладонью, она с трудом разглядела у штурвала темный силуэт Тэвиса.

— Нам надо подойти ближе к суше. Там волнение должно быть меньше, — прокричала она.

С подветренной стороны вода захлестывала борт, Тэвис не выпускал штурвала, и Элизабет беспомощно оглядывалась, не зная, чем она может ему помочь. Ветер все усиливался, волны накатывали одна за другой, и она испугалась, что не выдержат паруса. Треск ломающегося дерева подтвердил ее опасения. Задрав голову кверху, она увидела, как верхняя часть мачты падает в море, увлекая за собой главный парус. Элизабет бросилась к штурвалу.

— Что вы делаете? — прокричала она.

— Проклятый фрегат повредил нам мачту, а ветер лишь довершил дело.

— Как же нам теперь быть?

Вой ветра заглушил ее слова, следующая гигантская волна накрыла их, и, перед тем как погрузиться во тьму, она на мгновенье ощутила ужасную боль в голове.

Теплый солнечный свет пролился ей на лицо, Элизабет открыла глаза.

— Как вы себя чувствуете?

Пытаясь повернуть голову, чтобы посмотреть на сидящего рядом Тэвиса, она застонала и, поднеся руку к виску, нащупала шишку.

— Я обо что-то ударилась.

— О рулевое колесо. Вы меня напугали, я боялся, что вы не очнетесь.

«И вас бы это огорчило?» — подумала она, но спросила всего лишь:

— Вы представляете себе, где мы находимся?

— Нет, я плохой штурман, кроме того у нас нет карты.

— И нет секстанта.

— И нет секстанта, — повторил Тэвис.

— Такое далекое путешествие в мои планы не входило.

— В мои тоже.

— Что будем делать?

— Дрейфовать… пока кто-нибудь не подберет нас.

«Или пока не умрем». Тэвис помог ей подняться.

— Спущусь вниз, посмотрю, что там творится, — простонала Элизабет, — нам придется беречь воду и есть понемногу — кто знает, когда нас найдут.

В тот вечер «Безумная мечта» мягко покачивалась на воде в отражении лунного света, немного похожая со своей сломанной мачтой на привидение. Элизабет долго оставалась в каюте, но в конце концов желание подышать свежим воздухом заставило ее подняться на палубу, хотя ей и не хотелось встречаться с Тэвисом. Выйдя из освещенного помещения в темноту, она, тем не менее, сразу заметила его — он стоял на носу шлюпа и смотрел в море. Даже не видя его лица, Элизабет поняла, что он глубоко задумался. Очень тихо она присела на смотанный канат.

Иссиня-черное, казавшееся бархатистым небо было усеяно мириадами звезд. «Ночь с ее звездным убором и счастливым даром приносить успокоение».

— Вон там, высоко, на юго-западе, желтая Капелла, — произнесла Элизабет, не заметив, что сказала это вслух, пока к ней не обратился Тэвис.

— Если вы читаете по звездам так же хорошо, как управляете кораблем, то, наверное, можете вычислить, где мы находимся, — произнес он, подходя и садясь рядом.

— Дедушка научил меня узнавать звезды, — ответила она, ища над головой знакомые созвездия. — Мы с ним подолгу оставались одни на маяке, спасаясь от скуки.

— Мне давно было интересно узнать, как живут на маяках.

— Одиноко, — ответила Элизабет, — но деду там, по-моему, нравится. Он всегда рядом с морем.

— Вы с ним очень близки, — заметил Тэвис, как будто ему это уже давно было известно.

— Да, он мне очень дорог. Он объяснил мне многое о жизни и обо мне самой.

— А ваша тетя?

— Я считала ее страшной, злющей ведьмой, когда отец привез меня к ней. — Элизабет улыбнулась. — Ничего ей не нравилось, я не могла ей ни в чем угодить, мы без конца ссорились. Ею владела одна мысль — полностью переделать меня. Знаете, когда чувствуешь себя совершенно сломленной, начинаешь многое видеть яснее.

— Она, вероятно, была необычная женщина.

— Вы правы. Оглядываясь назад, я понимаю, что она разбирала меня по камешкам до тех пор, пока я не почувствовала себя совершенно сломленной и растерянной, а затем принялась лепить заново, показывая, в чем моя сила и кем я могу стать, если правильно использую свои возможности. В конце концов, я очень к ней привязалась. Она была мне как мать.

— Как мать? Разве это возможно?

— Да. Любящая мать едва ли смогла бы сделать то, что сделала тетя Фиби. Мать была бы более нежной, ей бы хотелось меня защитить. Тетя же неизменно проявляла твердость.

— И вы стали сильной благодаря ей, — заключил Тэвис.

— Да, — коротко ответила Элизабет, давая понять, что не хочет больше говорить на эту тему. — Вон Полярная звезда, — показала она на небо и, когда он поднял голову, продолжала: — Видите, звезды, которые отходят от нее, образуют Малую Медведицу? А вон те, впереди, почти прямо — Большую.

— И по ним вы можете определить, где мы?

— Нет, — Элизабет рассмеялась, — я просто показала вам, где Большая и где Малая Медведицы.

— Проказница, — сказал Тэвис, коснувшись ее волос.

— Почему бы не пошутить, — ответила она, продолжая смеяться.

— Мне иногда трудно поверить, что это вы уронили накладную грудь к моим ногам.

— Я надеялась, что вы забыли.

Теперь настала очередь Тэвиса рассмеяться.

— Забыть? Разве можно забыть такой курьез?

— Но вы же могли забыть меня… Почему бы не забыть мои глупые фокусы?

— Вы полагаете я вас забыл?

— Конечно. Вы же сами сказали, что я была проказницей.