Заклятый друг (СИ) - Нэн Джойс

Как только оказываюсь, наконец, одна, в тесной запертой кабинке, происходит какой-то эмоциональный блок.

Я опускаюсь на вымытый пол.

Логичным казалось бы поплакать.

Но у меня не получается.

Я перестала управлять своим телом. Как будто оно до сих пор ему принадлежит.

Подношу ладонь к лицу и вгрызаюсь в то место под большим пальцем, которое Арский целовал вчера.

Он делал мне больно и целовал меня. Чередовал и одновременно. По-всякому.

Как мне найти один общий способ для всего этого, чтобы забыть?

Жутко. Его было так много.

Всё напоминает о нём.

Даже сейчас.

Мы, например, познакомились с Максом в туалете. Мужском туалете.

Как же это было смешно…

И тогда я поцеловала его. Потому что так было надо.

Вчера я целовала его, потому что тоже так было надо.

А теперь надо просто смириться.

Эмоциональное напряжение сходит быстрее, чем холод от плитки успевает просочиться в мои бёдра.

Я чувствую не облегчение, а опустошение.

У меня не просто украли, а украли и уничтожили то, для чего нет дубликатов, что нельзя заменить, восстановить, чему не создать аналога.

В съёмную квартиру я возвращаюсь на такси.

Серёжа ждёт меня на улице. С двумя чемоданами.

— Ты уверен, что всё собрал? — улыбаюсь ему так легко, будто моё тело научилось запускать нужную программу по нажатию кнопочки, вне зависимости от окружающих и внутренних условий.

— Хозяйка спешила. К тому же вернулась Маша и помогла мне разобраться, что в ванной комнате принадлежит тебе.

— Отлично. Поедем в аэропорт?

— Ты не будешь прощаться с соседкой?

Я лучше позвоню Маше. Если она увидит меня, то сразу поймёт, что произошёл какой-то пиздец.

— Так хочу поскорее уехать. Ты себе даже не представляешь.

— Ещё как представляю. Мы ведь сделали это, Дашка. Мы мечтали об этом так давно. И теперь эта мечта в наших руках, — он обнимает меня крепко и отрывает от земли.

Каждое его прикосновение как наждачка по ссадинам.

— Ты плачешь? — спрашивает, когда ставит меня на землю. — От счастья, надеюсь?

Это же твой Серёжа!

Близкий тебе человек!

Теперь самый близкий.

Скажи ему, что произошло. Ведь ты не виновата. Ведь ему ты не должна врать.

— Серёж…

— Да.

— Мне надо тебе кое-что сказать, — сглатываю.

Он правда не заслуживает того, чтобы его обманывали.

Если он не сможет этого принять — лучше пусть сделает это сейчас.

По крайне мере, я могу не говорить кто…

— Кое-что случилось.

— Так. Ты потеряла загранник?

— Нет. Это не совсем про поездку. Это вообще…про наше будущее.

— Говори, — он так светло мне улыбается.

Сказать ему — то же, что плюнуть в это улыбающееся лицо родного человека.

— Я хочу всегда с тобой быть, Серёж. Я тебя очень люблю.

И я снова целую, потому что надо.

29. Даша. Сегодня

Между нами опять повисла пауза. И если до начала разговора я просто не могла ничего сказать, то сейчас уже и не хотела.

Мне очень обидно. И на Серёжу я обижаюсь. Хотя он точно не виноват. Я же не сказала ему, как на самом деле было.

И чего я хочу? Чтобы он сам догадался? Смешно, Даша. Особенно сейчас, когда вы в доме Арского, твоего мужа.

— Почему же ты у него помощи не попросила, когда вернулась? Почему Маша должна была тебе помогать? Девочка, которая комнату снимала и с зарплатой в тридцать тысяч. Ей, наверное, кредит пришлось брать.

— Я вернулась сюда не к Арскому.

Серёжа хмыкает и кивает:

— Конечно, Арская Дарья Васильевна.

— Я вернулась, чтобы с тобой поговорить.

— Не надо было этого делать. Ещё в Перу стало ясно, что точка поставлена.

— Ты даже не выслушал меня.

— А что ты хотела рассказать? Подробности? — горько усмехается. — На мой вопрос «спала ли ты с Арским?» я получил от тебя утвердительный ответ. Чего ещё нужно?

— Разве я сказала «да»?

— Ты разрыдалась. Как нашкодивший ребёнок, которого поймали на вранье.

— А ты не подумал, что оскорбил меня таким вопросом, и я поэтому расплакалась? Не подумал, что тот, кто тебе наговорил это про меня — врёт? Но ты даже не дал мне времени…объяснить.

— Объяснить своё предательство? Нет, спасибо. Это лишнее. И мне не говорили. А прислали на телефон фотки, где вы… Наверное, он и прислал. Как он вообще их сделал? Вы режиссёра приглашали? Или сами камеры поставили? — внимательно вглядывается в моё лицо, пока я пытаюсь подавить приступ тошноты. — Ты вообще знала, что это всё снимается на камеру?

Расплывается в злой улыбке. Самодовольно тянет:

— Арский тебе не сказал. Специально всё подстроил, да? Хитёр, тварь. Вы друг друга стоите! А за мной ты из Перу улетела, чтобы оправдаться и меня как запасной вариант оставить? На тот случай, если Арский не возьмёт тебя, да? Как ты вообще тогда нашла меня? Я никому не сказал, куда поехал.

— Трекер. Помнишь, я устанавливала нам в телефоны приложение…

Он смеётся:

— Вот я дурак, — вытирает лоб ладонью. — Совсем забыл об этом. Злосчастные технологии, портят и экологию, и человеческую жизнь. Не было бы фоток у Арского — не было бы и доказательств, да? Не было бы трекера — ты не нашла бы меня. Я думал, что побуду один, переварю всё то говно, что произошло, и продолжу двигаться дальше. Не надо было тебе приезжать.

— Ты прав.

Я вспоминаю, как он тогда кидался на меня. Хватал за волосы. За грудь. Ударил.

Помню, как обидно было признавать, что близкий человек, которому я доверяла, с которым долго выращивала эти отношения, может так сильно захотеть меня разрушить.

Очередной близкий.

— Прости, тогда я действительно перешёл все границы.

— У тебя были основания.

— Нет. Ни при каких обстоятельствах мужчина не должен так делать. Ничтожество — может. Мужчина — никогда.

— Я спровоцировала тебя.

— Это не поможет, Даша.

— Что?

— Чувство жалости, которое ты пытаешь во мне вызвать. Я тебя больше не люблю.

Серёжа не врёт. И мне очень больно от этой его правды. Но она похожа на укол. С лекарством быстрого действия. Потому что теперь я чувствую облегчение.

— И больше не ненавижу, раз приехал. Знаешь, почему я исчез? Неопределённость — это самое страшное. Когда человек пропадает без вести — это страшнее, чем смерть. Потому что сколько бы лет не прошло, надежда остаётся, пока не обнаружили тело. Я хотел, чтобы ты всю жизнь оставшуюся ждала и надеялась. И винила себя. Но…недолго ты горевала.

— Значит, ты не пытался…

Он расхохотался. И долго смеялся. Даже слезу