Заклятый друг (СИ) - Нэн Джойс

— Мне всё равно. Хотя…я бы предпочла заняться своими делами.

— Ок.

Сажусь на банкетку под окном, напротив коляски.

— Я присмотрю, пока няня не вернётся.

— Я её прогнала.

— Знаю. Всё улажу.

— Спасибо.

— Что за кровь в гостиной?

— А? Ах да…это моя. Наступила на какую-то фигню.

— Больно?

— Уже нет. Не от этого. Я пойду, ладно?

Она семенит к гостиной. Торопится. Как будто украла что-то.

Пишу Миле. Прошу её приехать и обещаю загладить инцидент хорошей прибавкой к оплате.

И она соглашается.

Мой мобильник часто вибрирует от звонков по работе.

Я знаю, что важно быть на связи. Только сейчас я не хочу ничего, кроме одиночества и тишины.

И если тишину я могу контролировать, придавив ручку коляски пару раз, когда Ванька начинает шебаршиться, то с одиночеством уже сложнее.

Можно ли утверждать, что ты одинок, если тебе есть о ком заботиться?

Вспоминаю видеозапись.

Моя жена резко склоняется к ребёнку, и берёт его на руки таким нервным, скомканным рывком, будто шезлонг, в котором он лежал, представляет опасность. Словно там вредное насекомое, которое ужалит малыша.

Она берёт своего сына на руки.

И прижимает Ваню к себе.

Она плачет и гладит его по маленькой голове. Прячет за ладонью одуванчиковый пух его волос. Аккуратно и бережно, словно укрывает от хитрого изворотливого сквозняка. Она склоняется над его маленьким, поплывшим от удовольствия личиком, и целует.

Даша целует сына не для фотографии.

Она вытирает свои мокрые щёки ладонью с растопыренными пальцами, а его слёзы сушит поцелуями.

Я вижу, как розовеет её всегда бледное лицо от этих поцелуев. Они как глотки воздуха только что тонувшему. Частые. Жадные. Напитывающие её жизнью.

А потом она делает всё, что обычно не должно никого интересовать. Что всеми воспринимается как данность. Выполняет одну материнскую обязанность за другой.

Даша качает его, ходит с ним по дому, показывает предметы, забавляет погремушками, переодевает. Она разговаривает с ним. Кормит из бутылочки.

И та нежность, которую она оказалась способна давать даже после всего, что произошло. Изумляет. Ломает логику.

Когда Утяш уже не может отвлечься ни на укачивание, ни на попытки игры с ним, и всё больше капризничает, Даша оставляет его в шезлонге и идёт на улицу.

Она спрыгивает под тихий августовский дождь, подставляет лицо воде. Обнажает запястья, чтобы уловить температуру. И возвращается в дом, чтобы приодеть ребёнка к прогулке.

Тот момент на видео, как она шла по дорожке от дома к калитке с коляской… Я смотрел, как моя жена идёт на прогулку с сыном, и был счастлив.

Прикатываю коляску в гостиную. Мне хочется побыть здесь с Ваней. От дождя к вечеру стало сильно холодать. И я разжигаю камин.

Когда Ваня спит, они так похожи с Дашей. Оба словно настороже.

На столе коротко зашумел её мобильник. И я по инерции бросаю взгляд на экран.

Айдар спрашивает, не пригласит ли она его в лофт ещё раз.

33. Даша

— Ты телефон оставила внизу.

Голос Макса где-то далеко, за тысячами тончайших слоёв долговязого препятствия.

Я приоткрываю глаз.

Нет, мой муж близко. Буквально в паре шагов от меня.

Пытаюсь возмутиться — какого хрена он делает в моей комнате. Но сил хватает только на то, чтобы разлепить губы.

— Я буду очень тебе признателен, если ты подождёшь с романами до нашего развода. Твой сын когда-нибудь вырастет. Думаешь, ему будет приятно узнать про адюльтеры своей матери? А этот журналист сможет описать их в самых пикантных подробностях, я читал его тексты. Он очень талантлив.

Хотелось бы сказать, что изменять мне не только не с кем, но и некому, но настолько плохо, что просто…

Я передвигаю голову, и отчётливо ощущаю какая мокрая подушка там, где была моя щека, и какая режуще-сухая там, куда я только приложилась.

— Даша.

— Ммм…

Я мычала, или пыталась назвать его по имени.

— У тебя что-то болит?

Господи, я не хочу умирать.

Пытаюсь подтянуть к животу ноги, но они не слушаются.

…две ледяные культи под белыми простынями.

…мокро потому, что они тают.

…пропитают простыни, и белый станет прозрачным.

— Температура?

Звучит как приговор.

Он ставит мне клеймо на лбу.

Господи, его ладонь как у мертвеца.

Прожигает своим холодом мою кожу.

— Я сейчас. Потерпи.

Не хочу терпеть.

Мне снова больно из-за тебя.

Макс Арский.

Ты разбил мою жизнь.

На до и после.

До тебя была пустота.

И после того, что ты сделал, осталась пустота.

Но пока мы были вместе…

— Тихо, тихо. Вот так.

Господи, как же я была счастлива. Когда у меня появился ты.

Я бы всё равно тосковала по тебе. Это отравляло бы мою жизнь. Даже если вернуть всё назад. И избежать того, что случилось.

Ты и Марина. Я и Серёжа. Всё равно. Я бы тосковала по тебе.

— Ты должна проглотить. Будет горько.

Я так тосковала по тебе ещё когда ты в последний раз обнимал меня. Обнимал как друг.

Лучше бы я никогда тебя не встречала.

Это того стоило.

Но лучше бы я никогда тебя не встречала.

Ваня. Ванечка.

А как же мой сын?

Нет. Стоило.

Это того стоило.

— Мне кажется, ей нужно помочь сцедиться.

— Ты сможешь?

— Я никогда этого не делала. Смотрите… Да, грудь набухла как сильно. Может, из-за этого как раз температура.

Чужие прикосновения. Неприятные. Механические.

— Уберите от меня руки.

— Вашей жене будет приятнее, если это Вы сделаете, Максимилиан Александрович.

Я никому не отдам Ванечку.

Я люблю его так сильно. Никак не могу сказать этого. Боюсь в это верить. Не должна в этом признаваться.

Никому. И себе.

Как мне замолчать? Никому не рассказывать всю правду.

— Даша. Даша, ты должна попробовать сцедиться.

— У вас есть молокоотсос?

— Я не буду кормить.

Ври. Ври, Соболева.

— Я хочу освободиться от этого. Этой связи.

— У неё бред.

— Мила, иди к ребёнку. Я попробую сам.

— Даша. Слушай меня.

— Ваня — только мой. Я не оставлю его тебе. Не трогай меня. Пусть оно исчезнет.

Меня приподнимают. Освобождают от обруча бюстгалтера.

Грудь становится невыносимо тяжёлой.

Холодно.

Я никогда не хотела, чтобы он видел меня голой.

Укол его пальцев в мою грудь.

— Господи, Соболева. Зачем ты так сделала?

— Ненавижу тебя.

Где-то в стороне полилась вода.

— Арский. Не уходи. Не смей сбегать. Трус…

Влага на мне. Приятно холодит соски.

Противный женский голос из айфона бормочет в мои рёбра последовательность действий при сцеживании молока.

— Да заткнись уже, покажи, что делать, — голос Макса становится почти таким же сердитым, как