Пари - Наталья Никольская

Здесь обычная ухмылка, кривящая лицо Зотова, сползла с его побелевших губ. Он вытащил руку из кармана, с зажатым в ней «вальтером» и вскочил со стула.

– Всем сидеть, волки позорные, – заорал он, и схватил сидевшую рядом с ним Светлану левой рукой за шею, – с дороги! – крикнул он вставшим было на его пути Валентинычу и Антонову. – а не то я ей башку разнесу.

Держа младшую Чебакову за горло, он попятился к двери.

– Сволочь, – истошно завопила Людмила, тоже вскочившая со стула, – оставь ее!

– Сергей! Сергей! – пытался образумить Зотова Чебаков, голос которого дрожал, несмотря на то, что он старался взять себя в руки, – что же это такое?

– Боже мой, Слава! – орала Чебакова-старшая, обхватив голову руками, – ну сделай же что-нибудь!

Молниеносным ударом по запястью Толкушкин выбил пистолет из руки Зотова. «Вальтер», описав небольшую дугу, приземлился прямо у ног Мамедова, который тут же поднял его и направил на Зотова. Тот же, получив от стажера короткий удар по ребрам, отпустил свою заложницу и был скручен подоспевшими братьями-Антоновыми.

– Суки, волыны поганые, – пытался вырваться от них Зотов.

– Заткнись, Зотов, – перекрывая его вой, крикнула Вершинина.

– Сама заткнись, ментовка вонючая, х… я на тебя положил.

После этого, получив чувствительный удар под дых, он заметно успокоился.

– Прошу всех садиться, ситуация под контролем, – Вершинина снова заняла свое место за столом, – итак, продолжим.

– Что уж продолжать, – Чебакова-мама прижимала к себе освобожденную дочь и гладила ее по голове, – и так все ясно. Я вот только не пойму: зачем вы нас-то пригласили? Мало того, что мы тут время зря теряем, выслушивая вашу историю, так вы нас еще и риску подвергаете!

– Не делайте вид, – Вершинина пристально взглянула на Людмилу, – что эта, как вы выразились, история вас не касается.

– Вы на что это намекаете? – Чебакова гордо вскинула голову.

– На то, что даже теперь, будучи не совсем законченной, эта история, возможно, заставит вас в будущем быть разборчивее в выборе друзей-любовников.

– О чем это вы говорите? – последняя реплика Вершининой всколыхнула Чебакова.

– О том, что Зотов был любовником вашей жены.

– Наглая ложь, – выкрикнула Людмила, – не верь этой мерзавке!

– Я предоставлю вам доказательства, если хотите – прямо сейчас, – Вершинина достала из ящика стола диктофон, – хотите послушать?

– Нет, – Чебаков брезгливо поморщился.

– Странно, но я думала, вы знали об этом, хотя спустя какое-то время начала сомневаться. И знаете, что меня побудило усомниться в этом?

Чебаков подавленно молчал.

– Другая сторона этой истории, так сказать, подводная часть айсберга. Я перехожу к мотиву. Вы, Зотов, задали мне вопрос: зачем вам нужно было убивать Федорова? Я отвечаю: как раз затем, чтобы сохранить в тайне свои любовные отношения с Людмилой.

Вершинина закурила.

– Вы не поверите мне, Людмила, но ведь я поначалу вас подозревала в сговоре с Зотовым. Ведь вы мечтали для своей дочери о такой партии, как Коломиец. Я думала, что вы заказали Зотову это убийство с целью избавиться от нежелательного для дочери жениха. А нападение на Мамедова после его визита к вам только усилило мои подозрения.

– Зотов, ведь это вы организовали нападение на Мамедова, среагировав на звонок Людмилы? – Вершинина посмотрела на Сергея Павловича, сидевшего под охраной двух Антоновых.

– Жаль, не кончили его тогда, – зло прошипел Зотов.

– Ладно, оставим эмоции, – Вершинина бросила презрительный взгляд на Зотова, – когда, Людмила, я наткнулась в вашей квартире на те самые фотографии, которые сделал Кривой, я спросила себя: кто и для чего мог их заказать? Поразмышляв и прослушав ваш с Зотовым разговор в итальянском ресторане, – Вершинина взглядом указала на диктофон, – я пришла к выводу, что именно вы попросили Зотова об этом одолжении.

– Вы ответите за несанкционированный обыск, – заверещала возмущенная мамаша.

– Я думаю вам будет не до этого, когда мы подойдем к концу нашей истории. Так вот, как я говорила, фотографии и прослушанный разговор, повергли меня в сомнение относительно вашей причастности к убийству Федорова. А это было довольно тревожное состояние, ведь я лишилась основного подозреваемого. Еще Шамфор говорил, – Вершинина и тут не могла удержаться от того, чтобы не процитировать афоризм, – «сомнения и колебания для души и разума – все равно, что допрос с пристрастием для тела».

Кроме того, вашу привязанность к Федорову нельзя было назвать просто дружеской. Это подтверждают и друзья Федорова, которые не раз видели вас вместе, и билеты на теннисные матчи, которые вы бережно хранили.

Можно даже сделать предположение, что ваше чувство к Федорову было глубоким и сильным. Выдав дочь замуж за Коломийца, вы получали доступ в высшее общество и любовника.

– Сучка, – коротко прокомментировал Зотов, – она, Слава, и меня за нос водила.

– А ты вообще молчи! – с ненавистью произнес Чебаков, которому в глубине души Вершинина очень сочувствовала.

Людмила, бледная как полотно и с лихорадочно блуждающим взглядом, неожиданно впала в рассеянное безмолвие и была похожа на привязанного к стулу лунатика.

– Если все реплики закончены, – сказала Вершинина, – я продолжу. Итак, Людмила, заказав Зотову фотографии, вы поступили довольно низко, хотя не мое дело давать моральную оценку вашему поступку. Также я думаю, что найдется немало женщин, способных таким вот образом попытаться оградить своих чад от незавидных, с их точки зрения, знакомств и брачных партий.

Не будь Федоров вашим любовником, кто знает, отважились бы вы нанести своей дочери, любовь к которой вы здесь так ярко демонстрировали, подобную рану. Даже если вы не успели показать эти фотографии дочери, цель у вас была именно такая.

– Кто вам позволил вторгаться в личную жизнь других людей?! – как бы проснулась Людмила.

В ее больших глазах стояли слезы, голос предательски дрожал. Непонятно было, что повергло ее в большее отчаяние: известие о том, что одного ее любовника убил другой, разоблачение перед мужем и дочерью или неспособность справиться со своими чувствами. Несгибаемая и гордая, она была вынуждена предстать перед взорами простых смертных в своем уязвимом человеческом обличии.

– Прежде чем перейти к заключительной части, – произнесла Валандра, – я бы хотела задать вопрос вам, Светлана. Зачем вы возвращались домой, после отъезда в Москву?

– Я? – Чебакова-младшая широко раскрыла глаза, – я не возвращалась, вы что-то путаете.

– Тогда, может быть, вы мне объясните, каким образом в вашу комнату попал сверток с платьем, в который был вложен московский чек за тринадцатое февраля? В этот день вы улетели в Москву.

– Что? Какой чек? – Людмила как затравленный зверь переводила взгляд с Вершининой на Светлану.

– Дело в том, что ваша дочь, тринадцатого улетев в Москву утренним рейсом, вернулась в наш город вечерним, а окончательно улетела лишь на следующий день, данные служб аэровокзала подтверждают этот факт. И вот, так же как и вы теперь, наверное, я задала себе вопрос: что за неотложные дела заставили Светлану так поспешно вернуться? Может быть, она сама нам ответит? – Вершинина посмотрела на Чебакову-младшую.

– Чего молчишь? – снова встрял Зотов, неожиданно грубо для всех обращаясь к Светлане, – хочешь, чтобы я один отдувался? Не выйдет. Расскажи им, как ты нашла меня, как пригрозила рассказать папочке, что я трахаю твою мамочку, если я не соглашусь пришить твоего бывшего хахаля.

– Я приехала помириться с ним… – зарыдала она, – два часа прождала в такси, когда он вернется домой, а он… приехал с этой…

– Вы, наверное, имеете в виду Анжелу Голубеву? – подсказала ей Вершинина.

– Не знаю… я… как ее зовут…

– Значит, вы признаетесь, что заставили Зотова убить Федорова? – сухо спросила ее Вершинина.

– Нет! Нет! – заголосила Людмила, кидаясь к дочери и тряся ее за плечи, – ну скажи им, что это неправда!

– Это правда, мама.

Светлана закрыла лицо руками.

В эту минуту дверь в кабинет открылась, и вошел лейтенант Силантьев. За ним следовала когорта рядовых милиционеров.

– Все было слышно? – спросила Вершинина лейтенанта.

– Да, у вас прекрасная аппаратура.

«Когда в кабинете остались только сотрудники „Кайзера“, я поблагодарила их за помощь а расследовании.

– Все могут быть свободны, кроме дежурных, и еще раз с праздником вас.

– Спасибо, – ответил нестройный хор голосов.

Надев пальто и сложив бумаги в портфель, я вышла на улицу. Я решила пройтись пешком и поэтому Болдырева отпустила. В воздухе уже пахло весной. Я поймала себя на мысли, что, пожалуй, никакой самый тонкий или пряный аромат не может вызвать такой приток упоительных чувств, как этот едва ощутимый, ласковый и волнующий запах, пробивающийся сквозь снежную дымку февраля».