Пари - Наталья Никольская

– До свидания, – попрощался Никита Петрович, – успехов вам!

– Валентина, – с ходу начал Мещеряков как только Вершинина вошла к нему в кабинет, – что у нас с «Провинциалбанком»?

Михаил Анатольевич явно был не в духе. Его дряблые щеки напоминали оплывшие восковые свечи, крупный нос, густо покрытый капиллярами, полыхал как закатное солнце, взгляд был угрюмым и каким-то усталым. Мешки под глазами, спотыкающаяся речь, общий, сверх обычного, помятый вид свидетельствовали о том, что Михаил Анатольевич в прошедший уикенд «оттянулся» по-русски.

– В пятницу я разговаривала с управляющим, сегодня на заседании правления они должны принять решение, кто будет устанавливать им сигнализацию, мы или фирма «Преграда».

– Что мы сделали, чтобы решение было принято в нашу пользу? – Мещеряков уставился на Валентину Андреевну в упор.

– Сигнализация, которую предлагаем им мы по всем параметрам превосходит преградовскую, – Вершинина достала сигарету, – но процентов на десять дороже, если в банке не дураки будут принимать решение – согласятся на нашу, все расчеты мы им предоставили, Мамедов держит это дело под контролем.

– Других заказов много?

– Около десятка, я могу уточнить.

– Не нужно. – Михаил Анатольевич вяло махнул рукой, – Как продвигается расследование?

– Мне нужно еще два-три дня, чтобы окончательно все выяснить.

– А что это за бордель ты устроила в дежурке? Какая-то девица там ошивается. Я спросил – говорят, ты распорядилась, это правда?

– Эта девица для нас важный свидетель, – Вершинина закинула ногу на ногу, я не хочу чтобы в этом деле появился еще один труп. Так что придется нам потерпеть ее здесь еще пару дней.

– Ну, ладно, – смягчился Мещеряков, устало откидываясь на спинку кресла, – у тебя что, новый сотрудник?

– Да, Алискер порекомендовал. Людей для дежурств не хватает. Твоей-то протеже муж по ночам дежурить не разрешает.

– Ну, смотри сама – тебе с ним работать. У тебя ко мне вопросов нет?

– Если возникнут – я обязательно зайду, – сказала Вершинина, улыбаясь, – или позвоню.

– Не хорошо смеяться над чужим горем, – шутливо погрозил ей пальцем Михаил Анатольевич.

– Я тебе сочувствую, Миша, но помочь ничем не могу, разве что напомнить древнюю мудрость: «Ничего слишком», – Вершинина продолжала улыбаться.

– Опять твои моралисты, – нахмурился Михаил Анатольевич.

– Отнюдь, Миша, это изречение украшает фронтон дельфийского храма.

– Да, – согласился Мещеряков с древнегреческими мудрецами, – переборщил я вчера.

– Что же ты завтра будешь делать? – с легкой усмешкой спросила Вершинина.

– Продолжать, – обреченно ответил Мещеряков.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Самым, пожалуй, тяжелым днем для Валентины Андреевны в последние три года стало двадцать третье февраля. Под ее началом работали одни мужчины, кроме того и ее слабый на выпивку шеф принадлежал к сильному полу.

Конечно, она любила своих ребят. Ее любовь проявлялась и в легком подтрунивании, и в добродушной иронии, и в заботливом внимании, и даже в нагоняях, ибо недовольство Валентины Андреевны было не высокомерно-отстраненным или одергивающе-едким, но скорее напоминало недовольство матери или старшей сестры.

Естественно, Вершинина была строгой и требовательной, но не мелочной и злопамятной. Она не гналась за дешевым авторитетом, будучи твердо убежденной в том, что, как писал Шамфор: «Порядочному человеку не подобает гнаться за всеобщим уважением; пусть оно придет к нему само собой и, так сказать, помимо его воли; тот, кто старается снискать уважение, сразу выдает свою подлинную натуру».

Придя на работу сегодня специально пораньше, Валентина Андреевна первым делом растребушила свою «заначку», находившуюся под охраной металлической сейфовой дверцы, открыв которую, она достала ровную стопку органайзеров в кожаных переплетах.

Надписав с вечера приготовленные поздравительные открытки, она вложила по одной в каждый органайзер и, вспомнив текст некоторых, полных веселой иронии поздравлений, рассмеялась.

Мужчины в это утро тоже не дремали, Валентине Андреевне удалось опередить первого пришедшего из них – Ганке всего на несколько минут. У пульта в эту на удивленье погожую февральскую ночь дежурил Антонов-старший и недавно принятый на работу выпускник Политехнического университета Толкушкин Валера, достойный представитель поколения next.

Этот бывший спортсмен-подводник увлекался карате, а кроме всего прочего был заядлым читателем и даже признался Вершининой в том, что на досуге балуется пером. Несколько его опусов были безоговорочно отвергнуты тремя крупными местными издательствами под предлогом излишней глубокомысленности и прустовского психологизма, несовместимого по дружному мнению редакторов с нынешней проблематикой и требованиями книжного рынка.

Вершинина встретила этот отвергнутый талант с сочувствием и пониманием. А когда Валера сказал, что тоже прошел школу французских моралистов, Валентина Андреевна пришла в неописуемый восторг.

Но что было самым главным для фирмы, это то что писательский промысел Валерия не отвратил его от занятий фотографией, стрельбой и компьютером.

Несмотря на самую горячую симпатию к Толкушкину, Вершинина не могла нарушить раз и навсегда заведенный в фирме порядок – принимать сотрудников на работу с испытательным сроком. Сегодня завершилась первая Валерина ночь на месте помощника дежурного.

«Недели через две нужно будет поинтересоваться мнением ребят по поводу стажера», – подумала Вершинина, нажав кнопку селектора.

– Мамедов, зайди, пожалуйста, ко мне.

Алискер в костюме и при галстуке мягко проскользнул в кабинет и вопросительно посмотрел на Вершинину.

– Все собрались? – спросила Валентина Андреевна.

– Все.

– Будь другом, помоги мне, – она кивком показала на стопку органайзеров.

– Алискер, пойдем со мной, – сказала Вершинина по окончании торжественной части.

Поблагодарив начальницу за подарки и немного смутившись подписью на открытках: «Валандра»(ребята звали так Вершинину между собой и не догадывались, что для их начальницы это не являлось секретом), все занялись своей работой.

– Валентина Андреевна, – остановила на выходе из дежурки Вершинину Голубева, – мне нужно сходить домой, как вы думаете, это не опасно?

– Я думаю, что сегодня вечером ты сможешь вернуться домой, а пока еще немного потерпи. Ребята тебя не обижают?

– Ну что, вы! – она смутилась, все такие внимательные.

– Мы еще поговорим сегодня с тобой, сейчас я очень занята.

Она пошла в кабинет, где, устроившись в кресле, ее уже ждал Мамедов.

– Как с нашими подопечными? – с ходу спросила Вершинина, – всех удастся собрать?

– Пока у меня полной уверенности нет, – произнес Мамедов, – работа в этом направлении идет.

– Я на тебя надеюсь, но если будут какие-нибудь заминки, сразу ставь меня в известность, будем тогда вместе решать.

– В пять, как договорились?

– В пять. С Силантьевым я уже связалась, – Вершинина села за стол и закурила, – ну, давай, действуй.

– Здравствуйте, – Валентина Андреевна окинула взглядом всех собравшихся в ее кабинете, – прошу меня простить за то, что я отрываю вас от домашних забот и праздничных приготовлений, но цель, ради которой мы все здесь находимся достойна того, чтобы ради нее оставить привычные хлопоты.

Дугу из четырех стульев, расставленных полукругом перед столом Вершининой занимало почтенное семейство Чебаковых и Сергей Павлович Зотов. По левую руку от Вершининой на стульях, стоящих вдоль стены, разместились братья Антоновы. Стажер и Ганке, пристроившись у задней стены, сверлили глазами затылки гостей, успевая переглядываться с братьями. Секретарь-референт занял место по правую руку от Вершининой и внимательно наблюдал за присутствующими.

– Нет, я не понимаю, неужели нельзя весь этот концерт назначить на завтра? Моя дочь только что с самолета, ей нужно отдохнуть. Вообще, так ли уж необходимо наше присутствие? – возмущалась Людмила Чебакова, – вы, – обратилась она напрямую к Алискеру, высокомерно глядя на него, – пообещали мне, что это не займет много времени, но я вижу, что этот разговор может затянуться, и поэтому предупреждаю, я тут больше десяти минут находиться не намерена!

– Дорогая, – Чебаков взял руку жены и легонько похлопал по ней, – молодой человек заверил нас, что от нашего присутствия зависит судьба человека. Мы должны быть более терпимы.

– Слава, – отдернула Людмила свою руку, – не строй из себя доброго самаритянина. Подумай лучше обо мне и дочери!

– Господа, – Вершинина, не теряя выдержки, взяла инициативу в свои руки, – я со своей стороны обещаю вам, что не задержу вас ни на секунду дольше, чем это будет необходимо.