Пари - Наталья Никольская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– На, ненасытный, – Маркелов достал из кармана пластиковую коробочку.
– Смотри-ка, не забыл, – улыбнулся Алискер.
Чтобы снова не нарезать круги вокруг квартала, он задом выехал со стоянки и остановился метра за сто от ресторана, давая возможность парочке спокойно усесться в машину. Он толкнул Маркелова в плечо.
– Вылезай, сядешь за руль, у меня обед.
К тому времени, как они поменялись местами, «мерседес» снова тронулся в путь. Теперь Зотов с Чебаковой направлялись к центру города. Они посетили один из супермаркетов, откуда вышли минут через тридцать, нагруженные огромными фирменными пакетами.
– Совмещают приятное с полезным, – сказал Алискер, дожевывая пиццу, – ну что, Вадим, о чем они болтали в ресторане?
– По большому счету ни о чем. Так, тюшки-тютюшки, люблю, трамвай куплю. Только вот у дамочки лицо было озабоченное.
– Ну-ка, дай диктофон, – Мамедов протянул руку за прибором.
– Есть там одно интересное место, ближе к концу кассеты. – с хитрой усмешкой сказал Маркелов.
– Что ж ты мне мозги канифолишь?
Вадим достал из кармана диктофон и, найдя нужное место, включил его. Запись не отличалась идеальным качеством, но голоса разобрать было можно. Сквозь приглушенные звуки музыки, позвякивание ножей и вилок о тарелки и звон бокалов Мамедов услышал:
– Сергей, а как же эта девица, ну, та, с фотографии? – в голосе Чебаковой сквозила тревога.
– Тебе-то что беспокоится? – небрежно ответил вопросом на вопрос Зотов, – Федорова-то нет.
– Теперь не-ет… – протянула Людмила.
– Кума с воза – кобыле легче, – цинично подытожил Зотов, – а доченька твоя успокоится, не переживай! – подбодрил он сникшую Чебакову.
– Ты же знаешь Светку – упрется как баран, с места не сдвинешь! – с досадой произнесла Чебакова, – неизвестно, что она выкинет…
– Это уж точно, избаловали вы ее, – наставительно сказал Зотов, словно имел право давать оценку воспитательной работе супругов Чебаковых.
– Ну, выпьем, что ли? – добавил он после небольшой паузы, – где наша не пропадала!
Дальше пошел обычный ресторанный треп. Мамедов выключил диктофон и, подняв глаза на Маркелова, строго спросил:
– Больше ничего не забыл мне сказать?
– У меня, конечно, не такая память как у тебя, – иронично ответил Вадим, двигаясь за «мерседесом», – но мне кажется больше ни о чем стоящем внимания они не говорили.
– Ладно, – спокойно сказал Алискер, – они, по-моему, движутся к дому, если заедут во двор, следом не заезжай, останови где-нибудь на улице.
* * *В понедельник Вершинина чувствовала себя бодрой и отдохнувшей. После торжественного ужина при свечах и прочих занятий и удовольствий она, как ей казалось, обрела дополнительный жизненный тонус.
К тому же она была довольна тем, что воскресный день оказался удачным и в плане проводимого ей расследования: последнее сообщение Алискера было особенно важным.
Полученную от него информацию переоценить было невозможно, она проливала свет на события двух последних дней, да и вообще заново восстановила ту ниточку, которую Вершинина и Антонов-старший, стоя над бездыханным телом Кривого, сочли порванной.
«– Я прослушала пленку и выудила еще кое-какую полезную для нас информацию, – сказала я сидящему рядом с моим столом Алискеру.
– Что за информация? – заинтересовался он, довольный тем, что расследование заметно продвинулось за относительно небольшой срок.
– Ближе к концу разговора Чебакова договаривается с Зотовым, что в понедельник, то есть сегодня, он заедет за ней в половине первого в салон красоты «Афродита», что на улице Ноябрьской, и что потом они поедут к нему.
– Это значит, что они на самом деле любовники? – торопился с выводом Мамедов.
– И это тоже. Но самое главное, что Чебаковой не будет дома по крайней мере часа три-четыре. – я заговорщически поглядела на Алискера.
Он встрепенулся:
– Обыск?
– Догадлив ты, однако, – насмешливо бросила я.
– Вы думаете, что Чебакова причастна к убийству Федорова? – глаза Алискера заблестели. Он живо напомнил мне ретивого скакуна, рвущего поводья.
– И Зотов тоже. – сухо, дабы остудить его эмоции – темперамент-то у него южный – резюмировала я.
– Они в сговоре?
– Полагаю, да.
– Вы рассчитываете найти что-то конкретное в квартире Чебаковых? – Мамедов пристально посмотрел на меня.
– Не знаю, в данных обстоятельствах любая мелочь может иметь колоссальное значение, не мне тебя учить, – я встала из-за стола и прошлась по кабинету.
– Кто поедет?
– Ты говорил, у Чебаковых дверь на сигнализацию не поставлена? – задала я встречный вопрос, снова садясь в кресло.
– Не поставлена, – рапортовал Алискер.
– Значит, Маркелов нам не нужен. Поедем вчетвером: я, ты, Антонов Коля и Ганке.
– Антонов сегодня в плохом настроении, – с усмешкой сказал Мамедов.
– Что такое?
– Чувствует себя не важно. Вчера поцапался с женой, а сегодня она ему завтрак не приготовила, как он говорит, из принципа. Пришлось ему варить себе яйца вкрутую. Налопался их, а теперь с желудком что-то.
– Несварение? – вспомнила я ехидную шуточку Виктора.
– Наверное. – пожал плечами Алискер.
– Пусть примет что-нибудь. У меня вот только фестал есть, передашь ему, может поможет.
Покопавшись в одном из отделений портфеля, я вскоре нащупала плотную фольгу, в которую были упакованы таблетки, и, оторвав пару, протянула Алискеру».
* * *– Звони, Алискер, – сказала Вершинина, когда «Волга», в которой кроме нее и Мамедова сидели Ганке и Николай Антонов, остановилась во дворе дома.
Алискер, сидевший за рулем, взял трубку и набрал номер квартиры Чебаковых.
– Никого, – сказал он после семнадцатого длинного гудка и опустил трубку.
– Валентиныч, – Вершинина повернулась назад, – сколько тебе нужно времени на входную дверь?
– Не больше минуты, – ответил он, барабаня пальцами по «дипломату», лежащему у него на коленях, – замок здесь простенький.
– Тогда – вперед, – бодро скомандовала Вершинина, – Алискер будет тебя прикрывать.
Ганке не спеша выбрался из машины и вальяжной походкой королевского павлина направился к дому. Алискер пошел следом. Поднявшись на крыльцо, Валентиныч положил свой чемоданчик на перила и открыл его. Алискер медленно продвигался к дому, оглядываясь по сторонам. Когда он поднялся на последнюю ступеньку, Валентиныч уже занимался замком.
Через несколько секунд дверь открылась и Ганке, а следом и Мамедов, исчезли в подъезде, оставив дверь приоткрытой.
– Ну, ты знаешь, что делать, – обратилась Вершинина к Николаю, пересевшему на место водителя, – если что, звони мне на мобильный.
Валентина Андреевна пересекла двор, вошла в дом и пешком поднялась на третий этаж.
– Как дела?
– Все в порядке, – ответил Валентинович, – если замок запирается, значит, его можно и отпереть. Прошу! – он распахнул металлическую, обитую кожей дверь.
– Еще раз повторяю, – напомнила Вершинина, когда все уже стояли в гостиной, – я не знаю, что мы ищем, поэтому докладывайте мне обо всем, что вам покажется интересным, у нас есть часа три, но лучше бы нам управиться побыстрее. Все ясно?
– Ясно, – дуэтом ответили Валентин Валентинович и Мамедов.
– Не думаю, что нужно смотреть в гостиной, – Вершинина задумалась, сделаем так: Валентиныч займется папиным кабинетом, ты, Алискер осмотришь спальню, а я – комнату дочки, есть вопросы? Нет? Тогда – за дело.
За час тщательнейшего обыска ничего мало-мальски интересного обнаружено не было. Работа была довольно утомительной и требовала большого внимания: каждую взятую вещь нужно было осмотреть и вернуть на прежнее место.
Несколько раз к Вершининой подходили Ганке с Мамедовым, показывая заинтересовавшие их предметы или какие-то записи. Вершинина, оставив на некоторое время комнату, которую она осматривала, прошла в кабинет Чебакова.
Сняв со стены картину с изображением стеклянного куба, пронзенного словно клубок ниток спицами, двумя золотистыми стержнями, Ганке колдовал над вделанным в стену сейфом.
– Получается? – с надеждой спросила Вершинина.
– Куда он денется, – уверенно произнес Валентиныч, доставая из своего «дипломата» очередное приспособление.
– Пойду посмотрю – что там у Алискера.
Едва она успела закончить фразу, как раздался звонок в дверь.
– Влипли! – прошептал Валентиныч.
– Спокойно, – сказала Вершинина и на цыпочках пошла в прихожую.
В кабинет вошел встревоженный Мамедов.
– Что же этот придурок не позвонил? – задал он риторический вопрос, который являлся таковым в силу того, что ситуация требовала быстрого решения, а не рассуждений.