Дневник - Чак Паланик

Энджел вручает ей фляжку джина, извлеченную из сумки для фотоаппарата, и Мисти с бульканьем заглатывает полный рот горечи. Просто на заметку — она пьет его выпивку. На худфаке учат, что в среде наркотиков существует этикет. Положено делиться.

Мисти предлагает:

— Выручайте себя. Берите одну.

А Энджел отщелкивает крышку пузырька и вытряхивает парочку. Роняет одну в карман, со словами:

— На потом.

Заглатывает оставшуюся с джином и корчит жуткую гусиную гримасу, склонившись вперед и выставив красно-белый язык. Зажмурив глаза.

Эммануил Кант и подагра. Кэрен Бликсен и сифилис. Питер сообщил бы Энджелу Делапорту, что страдание — ключ к его вдохновению.

Раскладывая наброски и акварели по дивану, Мисти спрашивает:

— Что скажете?

Энджел по очереди кладет каждую картину и поднимает следующую. Качая головой — «нет». Одной только прической, из стороны в сторону, как в параличе. Говорит:

— Просто невероятно.

Поднимает еще картину и спрашивает:

— Вы какими принадлежностями пользуетесь?

Какой кистью?

— Соболевой, — отвечает Мисти. — Иногда беличьей или бычьего волоса.

— Да нет же, глупая, — говорит он. — На компьютере, для набросков. Не могли же вы сделать такое ручными приспособлениями, — он стучит пальцем по замку на одном рисунке, потом стучит по коттеджу на другом.

Ручными приспособлениями?

— Вы же пользуетесь не только линейкой и циркулем, так? — допрашивает Энджел. — И транспортиром? У вас получаются точные, идеальные углы. Вы используете трафарет или лекало, верно?

Мисти спрашивает:

— Что такое «циркуль»?

— Ну, как в школьной геометрии, — объясняет Энджел, растопыривая большой и указательный палец и демонстрируя. — На одной ножке иголка, в другую вставляют карандаш, чтобы строить идеальные кривые и окружности.

Он поднимает картину с домом на склоне холма, над берегом моря, где океан и деревья переданы просто оттенками синего и зеленого. Единственный теплый цвет — желтая точка, огонек в окне.

— Эту я мог бы разглядывать вечно, — говорит.

Синдром Стендаля.

Говорит:

— Я дам вам за нее пятьсот долларов.

А Мисти отзывается:

— Не могу.

Он вынимает из портфолио еще экземпляр и спрашивает:

— А как насчет этой?

Она не может продать ни одну.

— Как насчет тысячи? — предлагает он. — Я дам вам тысячу за одну эту.

Тысяча баксов. Но Мисти все равно отвечает:

— Нет.

Глядя на нее, Энджел говорит:

— Тогда я даю вам десять тысяч за все вместе. Десять тысяч долларов. Наличными.

Мисти берется ответить «нет», но -

Энджел говорит:

— Двадцать тысяч.

Мисти вздыхает, и -

Энджел говорит:

— Пятьдесят тысяч долларов.

Мисти смотрит в пол.

— Ну почему, — недоумевает Энджел. — У меня возникает чувство, что вы ответите «нет» и на миллион долларов?

Потому что эти картины незакончены. Они не совершенны. Их нельзя показывать людям — пока нельзя. Есть еще многие, которые она даже не начала. Мисти не может продать их, потому что они нужны ей, как эскизы для чего-то большего. Они все — части чего-то, что она пока не видит. Они — подсказки.

Кто знает, почему мы делаем то, что делаем.

Мисти спрашивает:

— Зачем вы предлагаете мне столько денег? Это что — какая-то проверка?

А Энджел расстегивает змейку на сумке от фотоаппарата, со словами:

— Хочу вам кое-что показать.

Вынимает несколько металлических блестящих инструментов. Первый — пара острых прутов, которые соединяются одним концом, образуя букву «V». Второй — металлический полукруг, в форме буквы «D», размеченный дюймами по прямой стороне.

Энджел приставляет металлическую «D» к наброску с сельским домиком и говорит:

— Все ваши прямые линии — абсолютно прямые.

Прикладывает «D» к акварели с коттеджем, — а ее линии совершенны.

— Это транспортир, — поясняет он. — Им измеряют углы.

Энджел прикладывает транспортир к одному рисунку за другим, повторяя:

— Все ваши углы как один идеальны. Идеальны углы в девяносто градусов. Идеальны углы в сорок пять градусов, — говорит. — Я заметил это еще по рисунку с креслом.

Он берет инструмент в форме буквы «V» и продолжает:

— Это циркуль. Им рисуют идеальные кривые и окружности.

Тыкает острой ножкой циркуля в центр наброска углем. Вертит вторую ножку вокруг первой и комментирует:

— Каждая окружность идеальна. Каждый подсолнух и птичье гнездо. Каждая кривая — идеальна.

Энджел указывает на ее рисунки, разложенные по зеленому дивану, и говорит:

— Вы строите идеальные геометрические фигуры. Этого не может быть.

Просто на заметку, погода сегодня — в этот момент — очень, очень разозлена.

Единственный человек, который не ждет от Мисти великого художества, заявляет ей, мол, этого не может быть. Когда твой единственный друг говорит, что тебе ни за что не оказаться великой художницей, — способной художницей, со врожденным талантом, — прими пилюлю.

Мисти говорит:

— Послушайте, мы с мужем ходили на худфак, — говорит. — Нас учили рисовать.

А Энджел расспрашивает — она обводила фотографию? Мисти воспользовалась эпидиаскопом? Камерой обскурой?

Послание от Констенс Бартон — «Ты способна проделать это в уме».

А Энджел вынимает из своей сумки от фотоаппарата фломастер и вручает ей, со словами:

— Вот, — указывает на стену и просит. — Прямо здесь — нарисуйте мне окружность с диаметром в четыре дюйма.

Мисти, даже не глядя, фломастером рисует ему окружность.

А Энджел прикладывает прямой край транспортира, край, размеченный дюймами, к окружности. И на нем четыре дюйма. Просит:

— Нарисуйте мне угол в тридцать семь градусов.

Чирк — чирк, и Мисти помечает на стене две пересекающиеся линии.

Он прикладывает транспортир — а на том ровно тридцать семь градусов.

Он заказывает окружность в восемь дюймов. Линию в шесть дюймов. Угол в семьдесят градусов. Идеальную кривую в форме буквы «S». Равносторонний треугольник. Квадрат. И Мисти мгновенно все их изображает.

Если верить линейке, транспортиру, циркулю — все они идеальны.

— Видите, о чем я? — спрашивает он. Тычет ей в лицо концом циркуля и говорит. — Что-то не так. Сначала что-то не так было с Питером, а теперь — и с вами не так.

Просто на заметку: кажется, Энджелу Делапорту больше нравилось таскаться с ней, когда она была жирной сраной чушкой, и не более. Горничной из Уэйтензийской гостиницы. Закадыкой, которой можно читать лекции про Станиславского или графологию. Сначала ее поучал Питер. Теперь Энджел.

Мисти говорит:

— Я вижу только одно: вы не в состоянии смириться с тем, что у меня может оказаться такой потрясающий врожденный дар.

А Энджел подскакивает от испуга. Поднимает взгляд, выгибая брови от удивления.

Будто какое-то мертвое тело взяло и заговорило.

Говорит:

— Мисти Уилмот, вы бы себя послушали!

Энджел трясет направленным на нее циркулем и говорит:

— Это не просто талант, — указывает пальцем на идеальные окружности и углы, намалеванные на стене, и заявляет. — Это нужно показать полиции.

Заталкивая рисунки и наброски обратно, в портфолио, Мисти спрашивает:

— То есть как? — застегивая змейку, говорит. — Чтобы меня арестовали за то, что я слишком хорошо рисую?

Энджел вынимает фотоаппарат и прокручивает пленку на следующий кадр. Отщелкивает прикрепленную сверху вспышку. Глядя на нее в видоискатель, говорит:

— Нам нужно больше доказательств, — просит. — Нарисуйте мне шестиугольник. Нарисуйте мне пентаграмму. Нарисуйте мне идеальную спираль.

И Мисти исполняет фломастером одно, затем другое. Руки у нее перестают трястись только тогда, когда она рисует или пишет картину.

На стене напротив нее Питером нацарапано — «…мы уничтожим вас с вашей суетливой жадностью…»

Тобой нацарапано.

Ослепленные вспышкой, они не замечают хозяйку, которая просунула в дыру голову. Которая разглядывает Энджела, делающего снимки. Разглядывает Мисти, рисующую на стене. И хозяйка хватается руками за голову, и спрашивает:

— Какого черта вы творите? Стойте! — говорит. — Вы, господа, уже что — художественный проект здесь проводите?

24 июля

ПРОСТО ЧТОБ ТЫ ЗНАЛ — сегодня звонил детектив Стилтон. Он хочет нанести Питеру небольшой визит.

Хочет нанести тебе небольшой визит.

Спрашивает по телефону:

— Когда умер ваш свекор?

Пол вокруг Мисти, кровать, вся ее комната — усеяны сырыми шариками акварельной бумаги. Скомканные пучки голубой лазури и «винзорского зеленого» доверху заполняют коричневый магазинный пакет, в котором она принесла домой рисовальные принадлежности. Свои простые карандаши, цветные карандаши, масляные, акриловые и гуашевые краски — она перевела все их на мусор. Ее жирные масляные пастели и мягкие пастельные мелки стерлись до одних шишечек, таких маленьких, что их уже нельзя удержать. Бумага почти кончилась.